— Бороды нет, — бормочет Джудас чуть слышно.

— Сбрил, — краем губ улыбается Джизас.

— Ты… вернул меня, — шепчет тот, замотав головой и вдруг отшатнувшись. — Ты из ада меня вернул, зачем… зачем ты. Я же…

— …ни в чём не был виноват, — Джизас его удерживает осторожно. — Так было предрешено. Ты не виноват. Ты здесь, я… не отпущу тебя больше.

Джудас головой мотает, вцепившись в собственные волосы. Джизас перехватывает его запястья, собираясь мягко отвести его руки…

…и вздрагивает от того, какие они холодные. Перехватывает испуганно кисти — пальцы, без преувеличений, на ощупь как лёд.

— Что с тобой?

Джудас непонимающе поднимает взгляд. Джизас уточняет:

— Руки… почему ты такой холодный? Мёрзнешь здесь?

Джудас смотрит на него пару мгновений — и начинает жутко, почти безумно смеяться. Джизас ждёт терпеливо, пытаясь, насколько возможно, согреть его руки в своих.

Не получается. Кажется, будто он держит в ладонях не тающую почему-то ледяную статуэтку.

— Здесь? — выдыхает, наконец, Джудас. — Здесь… мне давно, — он всхлипывает, — давно не было так тепло, как здесь. Ты знаешь, что там? Знаешь?

Он вскакивает на ноги, вырываясь, мечется по комнате — и едва не падает, застонав. От рук Джизаса отшатывается, схватившись за спинку кресла.

— Там, — говорит хрипло, — озеро. Вернее… оно было озером когда-то. Наверное. А сейчас — лёд, просто лёд, ни шевельнуться, ни сбежать, ни вдохнуть, — он задыхается, — я не мог даже кричать. Просто… по горло, вот так, — он чиркает пальцем по отметине на шее — Джизас с ужасом понимает, что это след от петли, оборвавшей его жизнь. — Во льду. И не можешь шевельнуться, не можешь… ничего. Просто… стоишь там… и чувствуешь только холод. И от него никуда не… — у него голос задушенным рыданием обрывается. — Ты… знаешь, как больно, когда замерзают слёзы в глазах?

Джизас его к себе прижимает рывком — чувствуя, как тонкие руки, помедлив, всё-таки стискиваются на его поясе, как Джудас всем телом вжимается, дрожа. Всхлипывает:

— Так тепло.

Джизас всё-таки плачет.

***

Джизас всё готов отдать, чтобы его согреть. Джизас кутает его бесконечно, отпаивает горячим, греет дыханием пальцы и обнимает почти постоянно, пытаясь отогреть хотя бы собой.

Джудас в его руках замирает всегда напряжённо, будто боится удара. Джудас боится обнимать в ответ, боится касаться, боится смотреть; Джудас сжимается в тесный комок, забиваясь в кресло, заворачивается в плед и замирает так, не двигаясь и, кажется, почти не дыша, думая себе что-то и глядя выцветшими глазами, когда думает, что Джизас его не видит.

Джудас, кажется, перестаёт его бояться только во сне — ночами его другие страхи мучают, и он жмётся, весь дрожа, к тёплому боку.

Джизас не спрашивает никогда, что ему снится — Джизас з-н-а-е-т. Джизас греет ладонями худые плечи, стирает слёзы с холодного лица и ловит себя на том, что готов молиться снова — о забвении для него, о том, чтобы память отпустила и кошмары остались в прошлом, о том…

…чтобы он согрелся. Джизасу кажется иногда, что Джудас весь лёд ада носит в себе, что этот лёд, сковав когда-то его сердце, никак не может растаять.

Джизас скучает по времени, когда в синих глазах горел огонь, когда Д-ж-у-д-а-с горел — пусть ненавистью к себе и миру, пусть злобой и накопившейся болью одиночества, пусть ревностью, но горел, а не дрожал тихо, боясь издать лишний звук.

Джизас иногда думает: ад всё-таки смог сделать то, на что мир оказался не способен — доломать его совсем. Джизас думает: несправедливо. Так не должно было случиться. Этого не должно было произойти. Не после того, как он сумел научить этого мальчика принимать тепло и хоть немножко верить, что он достоин хоть чего-то хорошего.

Не после того, как он сумел научить этого мальчика любить.

Джудас спрашивает тихо на его очередное «ты не виноват»:

— Почему же, в таком случае, я оказался… — сглатывает тяжело, — там?

Джизас не знает, что сказать ему. Джудас губы кривит:

— Несправедлив твой бог. Он ведь… даже тебя пытал. Ладно я, но ты…

Джизасу кажется на миг, что лёд вот-вот треснуть готов. Джизасу кажется — выцветшие глаза на миг полыхнули синим.

Джудас качает головой, снова нахохлившись и замыкаясь. Джизас только вздыхает. Ночью Джудас снова плачет ему в плечо беззвучно и страшно, и Джизас греет его в руках.

Безнадёжно. Он не согревается никак.

— Скажи мне, — шепчет он заполошно ещё через пару ночей, — скажи, скажи, это было справедливо? Было? Что тебя… и что я был там. Справедливо это?

Джизас замирает, чувствуя, как он дрожит.

— З-а-с-л-у-ж-и-л я? — выговаривает тот. — Если да… Оно со мной ведь по-прежнему. Ад со мной, ад у меня в голове, в груди, я не понимаю… не знаю, почему так. Скажи мне. Скажи, что я заслужил это. Что это справедливо. Что так и должно было…

— Нет, — перебивает Джизас хрипло. — Нет, это… нет.

Джудас голову поднимает, смотрит впервые прямо.

— С-к-а-ж-и мне, — требует почти. — Скажи, что прощаешь. Скажи, что я…

И осекается, будто не смея выговорить.

И глаза у него — почти синие.

Джизас сжимает ледяные пальцы.

— Мне не за что прощать тебя, — шепчет. — Я никогда тебя не винил. И ты… совсем этого не заслуживал. Не заслуживаешь.

Джудас прижимается к нему, впервые сам греясь. В грудь утыкается; шепчет:

— Несправедливо?

— Несправедливо, — выдыхает Джизас. — Несправедливо, ты… ты любви заслуживаешь. Не этого.

— Любви, — горько хмыкает тот. — Какой любви, кто вообще может…

Джизас его целует — перебивая и одновременно доказать пытаясь что-то, дать понять, п-о-к-а-з-а-т-ь, когда слова совсем уже не работают.

Джудас замирает в его руках.

Джизас чувствует, как теплеют его пальцы.

========== Вино ==========

Комментарий к Вино

Реверс; Александр!Джизас, Ярослав!Джудас.

Источник идеи: https://twitter.com/EyzenNasie/status/1298766260545769473?s=20

Джудаса колотит от ощущения, что им управляет кто-то другой. Кто-то тёмный, кто-то… кто-то настолько ч-у-ж-о-й и пугающий, что внутри всё немеет.

Дрожь ещё сильнее становится от жуткого понимания, что этот кто-то пытается совершить.

Его, Джудаса, руками совершить.

Он с отчаянием на Джизаса смотрит. Джудас маленький, слабый и телом, и духом; Джудас справиться не может никак, пересилить это жуткое, что внутри засело, но Джизас ведь… он ведь может? Он способен, ведь правда? Он на всё способен.

Джудас взглядом молит: пойми-пойми-пойми, увидь, что что-то неправильно, что я — не я, что происходит страшное, что спасенья не будет, если всё это не остановить.

Джудас как со стороны наблюдает за самим собой, разговаривающим с остальными, как ни в чём не бывало, ругающимся с Мэри, как ни в чём не бывало, идущим к священникам, как ни в чём не…

Джудасу с-т-р-а-ш-н-о. Если бы он только мог хоть на миг собой стать; если бы только был способен — он бы к Джизасу кинулся в ноги, умоляя бежать, он бы всё рассказал, он бы… он бы нож вонзил себе в грудь.

Чтобы наверняка.

Он не может и продолжает лишь наблюдать беспомощно. Джизас ему в глаза смотрит, протягивая хлеб.

Джудас осознаёт с ужасом — он понимает. Он всё понимает. Он з-н-а-е-т, что случится; он позволит этому случиться.

От этого становится ещё хуже. Апостолы глупы; апостолы не любят его и не поймут, что не так, пока не станет слишком поздно. А единственный, кто может что-то сделать, не сделает ничего.

Остаётся только сам Джудас, застрявший в путах этого жуткого, что оплело всё тело и двигает им, как причудливой куклой. Единственный шанс выжить — в его руках, а он только моргать беспомощно может.

Он жалок. Джизас вообще не должен был его приближать к себе; он так жалок, он должен был остаться один, и тогда бы…

Джудас бьётся отчаянно в собственном теле, рвётся изо всех сил, больно сознание раня о спутавшие его незримые верёвки; Джудас пытается вырваться, почти получается — и…