Кровь из носа всё ещё идёт; у него хитон окровавлен и голова кружится от боли и тоски. Он крики слышит даже отсюда — он просто надеется не опоздать, когда петля передавливает горло надёжнее любых рыданий.

Люди шарахаются от непонятного им холода, когда он проходит их насквозь, всё ещё хромая и невольно всхлипывая. Несправедливо — тело осталось болтаться на ветке, а боль увязалась следом.

И любовь, конечно же, тоже. Она, выходит, не в глупом сердце гнездится — в самой душе разрослась, всё существо заполнила.

Он не просил этого, он ничего этого не просил, было бы так легко и привычно и дальше ненавидеть весь мир, получая взамен ту же ненависть, не привыкать к ласковым рукам, не привыкать к теплу в зелёных глазах, не…

Он падает у основания креста, не рискуя поднять взгляд. Хрипит еле слышное «прости».

— Отец, прости им… — вторит ему голос.

Джудас вздрагивает, не в силах даже разрыдаться — голос, родной голос, Его голос так слаб сейчас, так надломлен; Джудас ёжится в комок, не надеясь услышать в ответ хоть что-то. Джудас к любому проклятию готов, любому наказанию; Джудас заслужил его, Джудас…

— …а тебе прощаю я, — шепчет голос совсем близко. — Твоей вины нет. Всё было предрешено.

— Ненавижу, — выдавливает Джудас. — Ненавижу этот план, ненавижу эту судьбу, ненавижу…

Над ухом смеются тихо, мягко и ласково, так п-р-и-в-ы-ч-н-о, что замирает что-то в груди. Джудас подаётся вперёд, не поднимая глаз; утыкается слепо в знакомое плечо — и всё-таки плачет беззвучно, когда чувствует на плечах такие знакомые ладони.

Лихорадочное «ненавижу-ненавижу-ненавижу» сменяется тихим «люблю».

========== (Почти) в порядке ==========

Они почти в порядке.

Они о-б-а почти в порядке; Джудас задыхается во сне всё реже, Джизасу не снятся гвозди в ладонях и обнимающий виски терновый венец.

Они друг за друга держатся в этой новой жизни, понемногу друг друга исцеляя; помогая выдержать всё — и ночные кошмары, и пожирающее чувство вины.

«Люблю» первым говорит Джизас — сообщает спокойно и ровно, не переставая стучать ножом по разделочной доске. Они нарезают какой-то простой салат — Джудас за его спиной замирает на миг, едва не полоснув вместо помидора себе по пальцам.

Потом отвечает так же ровно, вернувшись к занятию:

— Я знаю. Ты всех любишь.

Джизас качает головой:

— Нет. Не так.

Джудас, кажется, роняет нож. Джизас почему-то повернуться к нему боится.

Джизаса всем телом перетряхивает, когда на плечи осторожно ложатся горячие ладони; нож соскальзывает неудачно — зелень петрушки заливает кровь. Джудас отшатывается; Джизас, оглянувшись, видит панику в его глазах и качает головой:

— Всё в порядке.

Джудас дрожит, пятясь. Джизас царапину промывает — кровь уже успевает остановиться; показывает руку:

— Смотри, всё в порядке. Неглубокая.

Джудас замирает, вжавшись лопатками в стену. Сглатывает тяжело; у него пальцы красным соком испачканы, будто кровью.

— Я за тебя убью, — выговаривает хрипло.

Джизас кивает, принимая — ч-у-в-с-т-в-у-я — настоящий смысл. Джизас тянется к нему медленно, будто зверя боясь спугнуть — Джудас, в первый миг замерев, обнимает его так осторожно, будто боится разбить.

Будто не уверен, что ему можно.

Они почти в порядке — просто иногда слишком остро реагируют. Просто шаги за спиной кажутся иногда шагами смерти; просто от звона монет дрожат руки.

Джудас шепчет «люблю» пару дней спустя — ночью, тихо скуля от нового кошмара, в объятиях Джизаса прячась от яда собственной памяти. Джизас баюкает его голову, целуя встрёпанные, торчком стоящие волосы. Джудас хватается за его руки, как утопающий; Джудас лихорадочное «люблю-люблю-люблю» мешает с «убью за тебя, никому не дам тронуть».

Они почти в порядке. Только Джудас не целует его никогда.

Джизас видит — иногда ему хочется очень, тянет магнитом. Джизас и сам бы хотел — Джизасу так хочется ощущать его рядом в банальнейшем из смыслов; Джизасу объятий иногда недостаточно.

Им обоим недостаточно.

У Джудаса в тёмных глазах плещется желание в своих руках спрятать его от мира. Джудас за него, правда, убить готов — и боится только, что может не успеть, как когда-то.

Джудас за него и себя самого готов убить. Джизас не готов ему это позволить.

Они почти в порядке. Джудас морщит нос, знакомясь с современной музыкой — а потом, кривляясь, орёт что-то рóковое в расчёску вместо микрофона; Джизас глотает книгу за книгой, с особенным интересом листая связанные с религией моменты — Джудас только фырчит на это неодобрительно и утаскивает его посмотреть какой-нибудь фильм.

Джудас задевает его висок губами совсем нечаянно — когда поворачивается, чтобы прокомментировать какой-то момент, а Джизас тянется через него за чашкой.

Джудас замирает так испуганно, будто преступление совершил; Джизас ловит его за воротник за миг до того, как он отшатывается на другой конец дивана с явным намерением сбежать. В глаза смотрит пристально.

— Я не вижу здесь стражу, — сообщает. — Никто не придёт. Никто — за нами — не — придёт.

Джудас кивает, дрожа.

Джизас тянет его ближе.

И — немного всё-таки у-м-и-р-а-е-т, когда чужие-родные пальцы путаются в отросших волосах, а горячие мягкие губы несмело касаются рта.

Умирать раз за разом воттак_ он действительно готов.

— Всё в порядке, — говорит он, когда Джудас отстраняется, чуть задыхаясь. Гладит его по виску — Джудас зверем ручным льнёт к его ладони.

Джудас, кажется, впервые этому «в порядке» верит.

========== Лёд ==========

Комментарий к Лёд

Реверс; Александр!Джизас, Ярослав!Джудас.

Джудаса трясёт заметно и сильно; Джудас задыхается и ничего, кажется, не понимает. Шарахается, дрожа, в угол комнаты, прижимается к стене, загораживаясь руками.

Джизас поднимается торопливо из кресла ему навстречу, руки тянет — но тот только отшатывается.

— Джудас, — мягко, насколько возможно мягко, будто спугнуть боясь.

Тот головой мотает, сползая по стене и закрывая лицо худыми руками. Всхлипывает судорожно; Джизас пытается его коснуться — но он только дёргается, уходя от прикосновения. Замирает, задыхаясь и плача.

Джизас осторожно опускает ладонь на спутанные волосы. Времена, когда он мог успокоить кого-то наложением рук, давно прошли, но…

Джудас замирает под поглаживанием тёплых пальцев, дышит ровнее; неуверенно открывает глаза, приподнимая голову.

— Ты, — выдыхает.

— Я, — кивает Джизас.

Джудас костлявую руку тянет неуверенно, робко; дрожащие пальцы замирают, почти коснувшись его груди — и отдёргиваются судорожно в последний момент.

— Ты, — повторяет он и, снова задрожав, прячет лицо в ладонях. — Это ты, ты, ты…

Джизас его плечо медленно накрывает ладонью — и тянет к себе осторожно. Джудас дёргается, отшатнуться опять пытается, но тёплые руки на лопатках останавливают, мягко привлекая к себе.

Джудас сдаётся — ему в грудь утыкается, разрыдавшись в голос. Джизас чувствует, как тонкие, пугающе холодные пальцы комкают его рубашку — будто он одновременно боится и хочет вцепиться в него, прижаться и не отпускать. Джизас баюкает его в руках, сам едва сдерживая слёзы.

— Сколько… — Джудас всхлипывает отчаянно, не рискуя поднять голову, — сколько у меня времени? Прежде чем… снова?

И замирает, весь сжавшись в ожидании ответа.

— Снова?.. — Джизас хмурится — и головой мотает торопливо, поняв: — Нет. Нет-нет-нет… нет, никаких «снова». Ты здесь, я… тебя вымолил, ты больше не… ты навсегда здесь, насовсем, всё закончилось, всё прошло, всё позади. Всё позади, я обещаю, — он мягко заставляет его голову поднять, заглядывая в выцветшие глаза; лбом прижимается к его лбу, по острому исхудавшему лицу гладит. — Всё позади.

Джудас смотрит на него так, будто видит впервые и запомнить пытается на всю жизнь. Худые пальцы замирают, почти его лица коснувшись; Джизас кожей чувствует холод.