Задумываюсь на мгновение, как ему сказать?

— Муж, — отвечаю я просто.

Капитан хлопает себя по бедрам.

— Ну, истребители! И здесь обогнали. Говорил я тебе, Толя, сватайся, не тяни… Так и придется теперь холостым воевать. Давно поженились-то?

— Да недели три всего…

— Не повезло вам. Может, оно и к лучшему, что я холостяком остался. — Взгляд его падает на мой “Як”. — А это что, все твоя работа?

Он показывает на ряд звездочек под кабиной.

— Да нет, — смеюсь я, — это я на страх врагу нарисовал.

Капитан понимающе кивает, он оценил мой юмор.

— И много вас там таких?

— Да почти все.

— Ну, мужики, за прикрытие я спокоен! Слышать о вас слышали, а вот живого аса — “сохатого” — вижу впервые. Спрыснуть бы знакомство, а?

— Извини, друг, в другой раз. Я, как ты верно учуял, уже выпил, а мне еще до дому лететь. Темнеет уже…

— Ну, лети. Еще увидимся. Не на земле, так в воздухе.

Я взлетаю и беру курс на Елизово. Сажусь уже в потемках.

Естественно, написать Ольге в этот день не успеваю. Напишу завтра, с утра, решаю я, укладываясь спать.

А наутро немцы начали наступление. Начали они его авиационным налетом.

Нас поднимают по тревоге, и до обеда мы успеваем сделать два вылета на перехват бомбардировщиков. Я сбиваю “Ю-87”. Может быть, их было и больше, но разобрать в этих свалках что-либо точно было невозможно. “Безличные” самолеты противника записывались на общий счет полка.

Часа в три дня, едва я успеваю приняться за письмо, нас поднимают сопровождать штурмовиков. Они идут на штурмовку прорвавших нашу оборону танковых клиньев. Впервые вижу работу “Илов” в боевой обстановке. Впечатление жуткое. “Илы” бьют эрэсами, засыпают танки бомбами, поливают огнем из пушек. Внизу все горит и клубится. Появляются “Мессершмиты”, но, завидев нас, уходят, не принимая боя. Когда “Илы” разворачиваются, чтобы идти домой, вижу, как на земле горит около двадцати танков. “Илы” потерь не имеют.

Снова берусь за письмо, но меня с Сергеем вновь поднимают в воздух. Мы с ним идем туда, где только что поработали “Илы”. Надо выяснить, куда повернули танки. Садимся на аэродром уже в сумерках.

Наутро все повторяется. Штурмовка, перехват, разведка, перехват, штурмовка, перехват… Письмо заканчиваю и отправляю только на третий день.

В тот же вечер узнаю, что немцы овладели Старыми Дорогами и Дзержинском и на нашем направлении рвутся на Бобруйск и Осиповичи. Еще три дня изнурительных боев.

Сопровождая штурмовики, мы видим, что на пространстве от Старых Дорог до Осиповичей фактически нет линии фронта. Где-то вклинились немцы и совершают рейды по нашим тылам. Где-то наши отставшие на оставленных уже рубежах обороны части наносят удары по тылам прорвавшихся танковых колонн, отрезая их от штабов и тылов.

Бои идут на огромном пространстве. Часто бомбы, которые при нашем появлении в спешке сбрасывают немецкие бомбардировщики, падают на немецкие же войска. А наши летчики, выбросившись с подбитого самолета якобы за линией фронта, возвращаются в полк в течение суток. Поселки, высоты, переправы, станции переходят из рук в руки по несколько раз. То, что утром бомбили, вечером прикрываем, а утром снова штурмуем.

Действие “засланных”, вроде меня, сказывается. В той истории, которая мне известна, все было несколько иначе.

В этой круговерти теряем счет часам и дням. Увеличиваю свой боевой счет еще на один “Мессершмит”. Теперь у меня уже двенадцать.

Как-то не сразу до меня доходит, что ответ от Ольги пришел необычно быстро. Я уже сидел в кабине, готовый к вылету, когда прибежал дневальный и сунул мне письмо. Не успеваю даже разглядеть, от кого оно, как звучит команда: “Вторая! На взлет!” Сую письмо в планшет и выруливаю на полосу. Только к вечеру, возвращаясь с задания, я вспоминаю о письме. Достаю его из планшета. От Ольги! Впрочем, кто еще мне напишет? Не генерал же Колышкин!

Зарулив на стоянку, выскакиваю из машины и прямо под крылом читаю письмо. Ровные, аккуратные строчки, красивый, понятный почерк, а вот что пишет — непонятно. Видно, очень много пережила она за эти дни и, когда писала, хотела на одном листочке рассказать сразу все, но не получилось.

Я только понял, что из Кобрина они вырвались чудом, буквально на несколько минут опередив немецкие танки. Дальше ехали, нигде подолгу не останавливаясь. Над дорогами постоянно висели “Юнкерсы” и “Мессершмиты”. Ольгин госпиталь включали в состав то одной, то другой дивизии, которые через день-другой сгорали в огне оборонительных боев.

Ведущий хирург госпиталя, к которому Ольгу назначили ассистентом, на пятый день войны умер от инфаркта прямо у операционного стола. Теперь на весь госпиталь, вместе с ней, три хирурга, а раненых поступает столько, что хирургов надо не три, а тридцать три.

Из Старых Дорог их направили в Бобруйск, а оттуда еще куда-то. Они только что прибыли, и она пишет письмо, не зная даже, как называется поселок, в котором они остановились. Мое письмо она носила в кармане целый день и восемь раз его перечитала, но ничего из него не поняла. “Тороплюсь, некогда, сейчас привезут раненых. Привет отцу!” Вот и все.

— Ну, как она? — спрашивает Сергей, который уже минут десять стоит возле меня.

Я молча протягиваю ему письмо. Сергей просматривает его и хмыкает:

— Женщина есть женщина. Понять что-либо трудно. Ясно одно — досталось ей крепко.

С утра снова вылетаем на разведку. Задача: найти выходы для нашей окруженной дивизии. Дивизию я нахожу, но прихожу к выводу, что дивизии этой не выходы из окружения сейчас нужны, а подкрепление. Наши бойцы оседлали три дороги, захватили переправы через Птичь и сейчас “наводят шороху” в тылу у немцев. Если им помочь, то шорох перейдет в грохот. Так я и докладываю.

Сразу же уходим на задание: сопровождаем “Пе-2” на Слуцк. Возвращаемся к обеду и сразу бежим в столовую, дневальный торопит: “Скорее, вторая! Скорее! Вам снова на задание идти”. Успеваю заметить хитрые глаза Крошкина. Он явно хочет что-то сказать, но не успевает.

В столовой не вижу комэска. Волков прибегает под конец обеда и торопит нас:

— Скорее, мужики! Времени мало осталось…

Он вываливает гречневую кашу с гуляшом прямо в борщ и быстро хлебает эту смесь, запивая ее компотом. При этом он посматривает на меня и что-то неодобрительно ворчит с набитым ртом.

— Переведи, — прошу я.

Волков отмахивается, проглатывает остатки, вскакивает и смотрит на часы.

— К машинам! Бегом! — На ходу он бросает мне: — Черт страшный! Угораздило тебя найти эту дивизию. Даже пожрать толком некогда…

На стоянке он опять смотрит на часы и кричит:

— Запускай моторы! “Колышки” уже в воздухе!

Вместе с нами идет первая эскадрилья. Выруливаем и сразу видим, как над нами низко проходят боевые порядки штурмовиков. Их около тридцати, и идут они волна за волной. Как только они проходят, мы взлетаем и занимаем свое место.

Идем мы по тому же маршруту, которым я возвращался с разведки. На земле — большое движение. В сторону Птичи идут фашистские танки и пехота. Видимо, эта окруженная дивизия стала у немцев, как кость в горле, точнее, как заноза в заднице.

Впереди, над переправами, видим самолеты. Это “медведи” ведут бой с “мессерами”. Они прибыли сюда раньше нас, для расчистки воздуха. Обгоняем штурмовиков и с “горки” заходим в атаку. Немцы при нашем появлении рвут когти на форсаже, не пытаясь даже обороняться. “ЛаГГи”, сделав свое дело, уходят домой, а мы, рассредоточившись для прикрытия, наблюдаем работу “колышков”.

Плацдарм на левом берегу Птичи атакуют не меньше двух танковых полков. Фашисты уже развернулись в боевые порядки и предвкушают легкую победу. Еще бы! Им сейчас противостоят всего две противотанковые батареи. “Илы” разворачиваются для атаки и заходят вдоль боевой линии немецких танков. “Эрэсы”, бомбы, снаряды творят свое огненное дело, а вниз пикируют все новые и новые тройки “Илов”.