— Никакого приказа я не получал, я вообще еще не родился!

— Я оговорился, приказ получил тот, в чьем теле находится ваше сознание, но это не меняет вашего положения. Как вы объясните вашему, точнее, его командованию свое поведение?

— Да просто расскажу все как есть.

Молчание.

— Андрей Николаевич, я уверен, что за минуту до того, как я начал говорить с вами, вы мысленно примеряли на себя смирительную рубашку. Так вот, вы сейчас гораздо ближе к ней, чем полагаете. Или вы считаете, что командование отреагирует на ваше объяснение по-другому?

— Верно, вы правы. Но, черт возьми, в своем времени я тоже приехал в штаб ВВС за новым назначением. Что будет, если я не явлюсь туда? Вы об этом подумали?

— Подумали. В вашем теле находится сознание хозяина вашего нынешнего тела. Сейчас мы его дополнительно инструктируем, так как он должен был делать в вашем времени совсем другие дела, а послезавтра он явится в штаб за вашим назначением. Все будет в порядке.

— В порядке! Да мы прибыли в Москву на курсы летчиков-испытателей! Он что, ваш летчик из 41-го, имеет опыт пилотирования реактивных истребителей последнего поколения?

— Разумеется, нет. Но это роли не играет. В вашем теле, в вашем сознании остались ваши навыки, они ему помогут.

— Не знаю, кто из нас сошел с ума, я или вы! Да от этого назначения зависит все мое будущее, а я доверю его случайному человеку!

Снова молчание, и снова тяжелый вздох.

— Андрей Николаевич, за ваше будущее вы можете не беспокоиться. Это мы вам гарантируем. Ваша жизнь, ваше будущее, ваше благополучие нисколько не пострадают от того, что в этом времени вы выполните наше задание.

Снова молчание.

— Ну что? Ваше решение?

“Ничего себе, альтернатива, даже две. Либо дурдом, либо трибунал либо это неведомое задание… да еще этот парень из 41-го. Выберу я первое или второе, всю жизнь себе этого не прощу”.

— Ваша взяла — в этой раздаче у вас все козыри, и пересдача, как вы говорите, невозможна, играйте, я пас. В чем состоит ваше задание?

— Вот это речь не мальчика, но мужа. Начнем по порядку.

Снова молчание, эти паузы уже начинают раздражать меня.

— Итак, по удачному совпадению, в этом времени вас тоже зовут Андрей. Андрей Алексеевич Злобин. Вам 25 лет, вы родились в городе Невьянске под Екатеринбургом. Ваша мать умерла в 1919 году от тифа. Отец — полковник танковых войск, погиб в последний день боев на Халхин-Голе. Вы в 1937 году кончили Качинское училище и служили в Ленинградском округе, сначала летали на “Чайке”, последние два года — на “И-16”, участвовали в Финской войне. Сбили лично два самолета: “Юнкерс-88” и “Мессершмит-109”, а также три самолета в группе, награждены орденом Красной Звезды.

Сюда вы приехали получить новое назначение, суть которого вам не объяснили, но мы вам скажем: формируются три авиационные дивизии из летчиков, имеющих боевой опыт в Испании, на Халхин-Голе и в Финляндии. Вы будете служить в одной из них. Дивизия оснащается новейшими самолетами, на которых никто из личного состава еще не летал. Вам всем будет дано время на переподготовку. 22 июня, как вы знаете, начнется война. Кстати, вам придется контролировать себя, чтобы никто не догадался о вашей осведомленности по поводу 22 июня, 9 мая и прочих интересных дат. Последствия вам объяснить?

— Излишне.

— Я тоже так думаю. Да, раз уж речь зашла, не забудьте, что вам придется действовать в обстановке строгого контроля со стороны органов НКВД. Правда, этот контроль отнюдь не так тотален и страшен, как описывают в ваше время, но тем не менее он существует и осторожным быть не мешает.

— Учту.

— Итак. Однажды вы с напарником получите задание произвести разведку местонахождения и маршрута движения танковой группы Гудериана. Вы ее найдете, но на обратном пути вынуждены будете вступить в бой с большой группой самолетов противника. В этой реальности вы оба погибнете, разведданные к командованию не попадут. Гудериан необнаруженным пройдет во фланг обороняющимся войскам, совершит прорыв и в итоге окажется в опасной близости от Москвы. А сейчас вы с напарником договоритесь еще до вылета, что в этом случае он уходит, а вы остаетесь прикрывать его, что вы и сделаете. В итоге разведка завершится успешно, по Гудериану будет нанесен удар, и он не сможет выполнить поставленную задачу.

Я задумываюсь, легко сказать…

— А что это значит — “большая группа”? Конкретнее, если можно.

— Можно. Сначала их будет шесть, потом подойдут еще четыре.

— Ничего себе! Нет, по-моему, вы определенно не в своем уме. Один на десять. Да это верная смерть!

— Я уже сказал, что жизнь мы вам гарантируем. На верную смерть мы вас не пошлем.

— Хорошо, только что-то здесь не все сходится. Когда это будет?

— Мы вас предупредим накануне, но это будет не ранее октября.

— Так какого лешего вы меня сюда так рано перетащили?

— Андрей Алексеевич, — я буду называть вас теперь так, чтобы вы скорее привыкли, — вы сами себе противоречите. Вы же почти не летали на винтомоторных самолетах — это первое, а второе: один к десяти — это действительно непросто. Вам необходимо будет набраться боевого опыта, иначе они вас растерзают в считаные секунды, а потом возьмутся за вашего напарника. Результат всей операции будет нулевым. Кстати, тот, кого мы готовили для этого задания и чье место вы, по нелепой случайности, заняли, прошел специальную подготовку, тем не менее он сам настоял на таком раннем сроке переброса.

— Да, вот еще, я догадываюсь, что ваш человек — это летчик ГВФ. Куда он делся? Ведь я же согласился поменяться с ним номером.

— Здесь имеет место еще одна случайность. Когда он с вашими друзьями пошел в ресторан, за коньяком, там у них произошел инцидент, в который они втянули и нашего человека. Сейчас он в отделении милиции, а ваши товарищи встречают утро на гарнизонной гауптвахте. Могу успокоить, зачинщиками инцидента были не они. Вернемся к нашему делу.

— Хорошо. У меня есть вопросы.

— Пожалуйста.

— В случае успеха моей, как вы говорили, “миссии” Гудериан будет разбит на подступах к Смоленску. Следовательно, Московской битвы не будет, Ленинград не будет блокирован, и вообще война может кончиться раньше и с меньшими потерями. Тем самым мы с вами изменяем, и довольно круто, ход истории. Значит, и после войны события будут развиваться по-другому. И, когда я вернусь в свое время, я его не узнаю. Многие люди совсем не родятся, многие события не произойдут и т.д. Имеем ли мы на это право?

— В некотором роде имеем. Более подробно мы вам объясним все после завершения вашей миссии.

— Опять “после”! Не слишком ли много темных мест и неувязок вы собираетесь объяснять мне “после”? Получается, я должен работать вслепую, неизвестно ради чего.

Опять пауза.

— Андрей Алексеевич, я вас не понимаю. Вы достойно и мужественно воевали в Афганистане, действительно неизвестно ради чего, вслепую…

— А вот об этом не надо.

— Прошу прощения. Сейчас у вас есть возможность проявить себя, свои боевые качества летчика в самой справедливой из всех войн и своими действиями спасти тысячи жизней. Ваш отец воевал под Смоленском. Быть может, сейчас вы спасете его и тем самым дадите возможность появиться на свет самому себе. А вас гложут какие-то сомнения. И вообще ход и исход войны, да и всей истории, определяется не каким-то отдельным событием, а совокупностью их. Как сотни ручейков образуют в итоге реку, так и множество событий, имеющих одинаково направленный вектор благоприятности, определяют ход исторического процесса. Вы просто начитались Бредбери и Азимова. Смело давите бабочек, пауков, убивайте врагов, на ход вашей истории это не повлияет.

— Ладно, будем считать, что вы меня убедили. Я ваш. Двигайте дальше, что там еще.

— А все. Теперь ваша задача вжиться в образ, освоить технику, набраться боевого опыта, а накануне события мы вас предупредим. Не забудьте о тех аспектах поведения, о которых я вас предупреждал: излишняя осведомленность и ocторожность в высказываниях. Через несколько минут к вам зайдет Сергей Николаев — ваш товарищ по училищу и Карельскому фронту, и вы пойдете с ним в штаб ВВС. До свидания. Удачи вам!