В комнате, яростно перекрикивая радио, затрезвонил будильник.

Рамиро потер лицо ладонью, пошевелил перебинтованными пальцами, поморщился и пошел умываться.

Живописно-декорационные мастерские Королевского театра занимали в высоту четыре этажа — пятнадцать ярдов не перекрытой ничем вертикали. Рамиро стоял на смотровой галерее и разглядывал сохнущий внизу задник-панораму, вернее, часть панорамы, уместившуюся на выстеленном рыхлой бумагой полу. Средневековый город с вывернутой перспективой, где дальнее изображается над ближним. Диагонали зубчатых стен, красные и золотые кровли, синяя полоса моря, усеянная кораблями, разноцветные паруса спорят с разноцветными вымпелами на шпилях. Стилизация под фресковые росписи храма святой Невены, Госпожи Дорог, и монастыря Асуль Селесте.

Катандерана восемьсот лет назад.

Ньет — фолари с набережной, так похожий на вихрастого мальчишку, прогулявшего уроки — расписывал этот задник вместе с рабочими мастерской. Орудовал флейцем на длинном черенке, таскал ведра с колером. Прыгал через мокрое полотно. Лазил на галерею — посмотреть, что получается. Работал в охотку, за бутерброды, за стакан чая с молоком, за местечко на диване под колючим пледом. За сомнительное удовольствие часами пялиться на господина Илена, черкающего по бумажке и грызущего карандаш. За необязательную болтовню вечером и мрачное молчание утром.

Рамиро расколупал левой рукой новую пачку «Альханес» с черным силуэтом танцовщицы на синем фоне. Вытянул зубами папиросу. Зажигалка выбросила огонек только с четвертого раза.

Неудобно быть леворуким.

Пошевелил забинтованными пальцами. Поморщился. Больше тридцати швов. Хирург в ночном травмпункте поднял бровь — такого он еще не видел. «В хлеборезку попали?» — поинтересовался он. «Или с парикмахером подрались?» На бормотание Рамиро, что, де, порезался стеклом, врач сказал: «Не врите. Это бритвы, скальпель или что-то настолько же острое. Если бы вас полоснули по внутренней стороне, вот так вот, от плеча до кисти — до меня бы вы уже не доехали. Вас бы довезли. Утром, вперед ногами. Будете подавать заявление в муниципальный суд или своему лорду?»

Кому бы подать заявление на собственную дурость…

Рамиро прошел по галерее в кабинет начальника мастерской, подписал листок заказа, отказался от кофе, отмахнулся от вопросов по поводу перевязанной руки и сбежал на лестничную площадку к лифту.

Вдоль железной клетки лифтовой шахты, пронизывая все четыре этажа, висела и сохла свежеокрашенная театральная сетка. Черная и темно-зеленая, как водоросли, как тина на затонувшем корабле. На полпролета ниже курили бутафорши, смех гулко ходил по колодцу лестниц. Сквозь фестоны сетки девушки были похожи на русалок.

Рамиро спустился вниз, пересек двор и вошел в здание театра.

В малом зале шла репетиция.

Черный кабинет, на сцене — разомкнутым полукругом — высокие подиумы для чтецов. Центр занимает пандус, длинный скат к авансцене. Лунный луч прожектора выхватил из темноты две приникшие друг к другу фигуры — на верхней точке пандуса идет лирическая сцена, Энери и Летта — Эстеве, звезда Королевского балета и Аланта, звезда восходящая.

Клац-клац-клац — стук кольца по режиссерскому столику рубит на равные части голос одинокой флейты, заменяющей собой целый оркестр. Это Лара стучит, задавая ритм и отсчитывая секунды.

Костюмы еще не пошили, Эстеве и Аланта играют в светлых трико; на Аланте вместо юбки — серебристая шаль, обернутая вокруг талии. Светловолосые, юные, они похожи, как брат и сестра; впрочем, они играют брата и сестру, влюбленных друг в друга с детства.

Энери со своими верными украл Летту со свадебного ложа, увез к лорду Макабрину в Большое Крыло и там обвенчался с ней, нарушив законы божеские и человеческие.

— Клац, клац, клац, три, четыре, пять, пошел текст!

— Выйди на свет из холма, — вступает хрипловатый голос актера-чтеца.

— Здесь синица поет.

Всполохом желтым

Растреснулся солнечный колос.

Выйди на свет,

На биение сердца, на голос,

На обещание вечности,

На гололед…

Рамиро прошел по проходу, остановился у режиссерского столика на уровне шестого ряда. Лара работала, не замечая его. Рядом сидела Креста, она повернула голову и чуть заметно кивнула Рамиро.

— Разве тебе не наскучило в сумраке ждать,

Мучаясь в глине застывшей от снов голубиных.

Слушая воды подземные, так лепетать,

Как наши дети лепечут.

Бессмысленно. Тихо. Невинно.

— Эстеве, соло!

Юноша танцует один, увлекая за собой луч прожектора. Танцует для сестры и жены, на виду всего мира, сверкающий и легкий, как звезда. Девушка отступает за край светового пятна, превращаясь в серебряный призрак, в светлую тень. В символ.

Стук кольца о столик учащается.

— Бресс, пошел гитерн!

Глухо, тревожно зарокотали струны, сменив тонкий голос флейты.

— Что же ты? Выйди!

И вот засыпает под хруст

Веток, обглоданных холодом,

В тенях коньячных.

И никогда не проснется.

А холм стекленеет прозрачно

В крепнущей стыни вечерней.

И видно — он пуст.

— Ритм! — стук кольца учащается. За гранью пятна прожектора множество каблуков ударяет об пол, нарастает ритмичный топот. — Пошли мятежные лорды!

Из мрака выступают темные фигуры, сдвигаются, отрезая серебряного принца от его избранницы. Эстеве словно волной выталкивает на берег.

— Стоп! Стоп! — Лара сухо хлопает ладонями, вскакивает. — Где ритм, где темп, стадо баранов, а не мятежные лорды! Где экспрессия, где накал? Где сплоченные ряды? Вы уже на все готовы, вам только надо загнать зверя в ловушку. Вы, гости на свадьбе, сейчас превращаетесь в танковую колонну! Эстеве, ты чертов принц, а не кролик, что ты суетишься? Где сопротивление? Ты же не сразу кувыркнулся на спину, ты забыл, что тебе надо? Какая у тебя цель? Забрать сестру и уехать из Дара к чертовой матери, вот твоя цель! Летта тебе нужна! Летта — и ничто другое! Ты не хочешь ссориться с отцом. В гробу ты видел корону. Ты противостоишь танковой колонне, тебя ломают не танки, а друг, понимаешь? Сакрэ, ты где? Не вижу тебя! Что ты там прячешься, ну-ка, выйди!

Из толпы вышагнул танцовщик в белом — красивый парень атлетического сложения. Длинные русые волосы завязаны в хвост. А похож на Макабрина, подивился Рамиро. Еще бы макабринский напор ему.

— Сакрэ, ты пошел на преступление, ты помог Энери украсть принцессу! — кричит Лара, обвиняющее тыча пальцем. — А паскуда-принц хочет смотаться из страны! У тебя есть выбор: ехать с ним и сделаться там телохранителем при бродячем менестреле — или остаться тут, с отцом, и получить вместе с ним полноразмерных люлей от Халега! За предательство, между прочим, высоких лордов вешали в двенадцатом веке! Что ты выбираешь — жизнь изгнанника и беглеца, третьего лишнего при влюбленной парочке или служение новому королю, своему королю? Сакрэ Альба, белый королевский сокол, что ты, мать твою, выбираешь?

— Ну… — растерялся танцовщик, оглянулся на «мятежных лордов», на Эстеве, явно ища поддержки. — Было же покушение на короля Халега. Ходили слухи, что король погиб…

— Ты не ищи оправданий, а принимай решение! Ты, наследник Большого Крыла, первый сын лорда Макабрина, капитан гвардии Его Высочества Принца-Звезды! Ты сейчас решаешь один за всех!

Танцовщик поискал глазами Кресту и увидел, что та согласно кивает.

— За принца, за собственного отца, за всю страну, — кричала Лара, стуча кольцом. — Потому что ты Макабрин! А Макабрин служит только самому сильному! Макабрин не стесняется брать самое лучшее! Макабрин всегда ставит себя на первое место, всегда и во всем, даже когда служит сильнейшему. Они всегда такие были, они и сейчас, черт их дери, не изменились. Так! Все по местам! Продолжаем! Барто, не спи там; Аланта, ты молодец, но не расслабляйся. Эстеве, на позицию, Бресс, давай вступление. И-и, раз, два, три, клац, клац, клац…