— И что же мне теперь по-твоему делать? Бросить герцога и вернуться в казарму?

— Ни в коем случае. Хоть герцога не подводи.

Ньет обнял себя за плечи. Глаза его посверкивали из-под упавшей челки.

— У нас, у фолари, — сказал он, — нет гражданства. Текучие воды, где мы жили всегда, нам не принадлежат. У нас нет машин, нет кораблей, нет подводных лодок, нас не собрать в армию, мы не можем защитить сами себя. Однако, мы хотим жить, а не исчезать, как сейчас. Для этого нам надо проснуться, осознать себя, хотя бы некоторой своей частью. У фолари ничего нет, никого нет, есть только я — и Старшие, которых надо освободить. А пока они не освобождены — есть только я. Так с самого начала было, Рамиро. И ты это знаешь.

Это правда, думал Рамиро, глядя на широкоплечего, жилистого парня напротив. Еще в мае он выглядел как худосочный подросток, которому едва-едва исполнилось пятнадцать. А сейчас это был совершенно взрослый, ладный, хорошо сложенный парень лет двадцати трех.

И он прав. Все то время, что Рамиро знал его — и полгода не прошло, а кажется- полжизни — Ньета заботило одно. Чудом проснувшийся сам, он упорно искал способ разбудить остальных своих соплеменников, а все другое — театр, Десире, совместные рейды против Полночи, сам Рамиро — все это было постольку поскольку.

Что ж, наверное, каждый, осененный благородной целью, считает, что она оправдывает средства. Герцог Астель вон такой же…

— Я смотрю, ты уже на Нальфран махнул рукой.

— Мне она не отзывается, и я делаю, что могу без нее, — пожал плечами Ньет. — Если герцогу она ответила, то и замечательно.

— А если ваш Авалакх не захочет вылезать из клетки, что ты будешь делать? Встанешь за него?

— Это вряд ли. Что откажется вылезать из клетки. В клетке никто добровольно сидеть не будет.

Рамиро только хмыкнул.

— Вот ты, — Ньет ткнул в него пальцем. — Ты сидел в тюрьме, хорошо тебе там было?

— Не поверишь — хорошо.

— А чего тогда не остался?

— Так вытолкали взашей.

Ньет недоверчиво нахмурился.

— Врешь. Не остался ты бы там навсегда по своей воле.

Рамиро снова хмыкнул.

— Ладно. Не остался бы, конечно. И Авалакх ваш не останется, если он еще в своем уме. Наверное, совсем озверел взаперти.

— Вот и помоги его освободить!

— Вы и без меня справитесь. Слушай, мне твой Авалакх — никто, а дролери — очень даже кто.

— Особенно этот… златорогий твой.

— Если тебе легче думать, что я предупредил дролери из личных симпатий — думай. Мне без разницы.

Дверь, скрежетнула, отворилась, засунулся матрос в черной мокрой куртке из чертовой кожи, не глядя на Рамиро, что-то хрипло прокаркал Ньету. Тот ответил по найльски, встал, посмотрел на Рамиро.

— Мне пора. Хочешь выйти наружу?

— Чтоб немедленно промокнуть? — Хотя на свежем воздухе голова, может, поутихнет. — Хочу. Меня выпустят?

— Герцог сказал, что если ты дашь слово не вредить нам, то сможешь свободно ходить по кораблю. — Ньет помолчал, потом проговорил тоном ниже: — Он мне так и сказал. Не надейся, сказал, что твой альд пойдет с нами. И без разницы, что он не рыцарь.

— Все верно герцог сказал. Что до меня — вредить я вам не буду, вы в своем праве.

Ньет что-то буркнул матросу, тот, хмурясь, быстро оглядел Рамиро и убрался.

Может, кто-нибудь из офицеров поделится нормальным табаком. От этого выворачивало с первой же затяжки.

Вернулся матрос, бросил Рамиро на руки плащ из чертовой кожи и зюйд-вестку. Ньет ушел с матросом, и Рамиро побрел по коридору им вслед, придерживаясь за стену. Когда лежишь, не так чувствуется качка.

В коридорах пахло железом и машинным маслом. Повсюду гудели вентиляторы. Через овальную дверь Рамиро прошел в полутемное помещение, где на круглой платформе стояло закутанное в чехол орудие, выставившее ствол в амбразуру, за борт. Брезент плотно закрывал амбразуру, но в щели свистел ветер, по орудийному стволу стекали капли, пятная серый чехол. Сам брезент обледенел и гремел на ветру, как лист жести. Здесь было очень холодно. Рамиро окликнули — недовольный найл показывал ему рукой — мол, проваливай. Рамиро не стал спорить.

А качка явно усилилась. Рамиро мотало от стены к стене, прикладывая к переборкам, приходилось останавливаться и стоять, закрыв глаза и держась за что-нибудь, аккуратно сглатывая. Интересно, как Ньет умудряется передвигаться, он хоть и ловкий парень, но тут, как ни берегись, к железке приложит.

Рамиро заблудился. Бесконечный лабиринт сходней, дверей, коридоров, подпалубных конструкций, мастерских, орудийных башен, телефонных проводов, новых коридоров, железных лесенок, кабелей, люков, снова нескончаемый ряд кают. Ни один встречный найл его не понимал — или делал вид, что не понимает. Все куда-то спешили с суровым неприступным видом, а Ньет давно сгинул в недрах этого муравейника.

Рамиро принялся читать надписи на дверях. Современный найлерт, как и альдский, как и множество других языков, использовал буквы драконидского алфавита, и можно было не только прочитать надпись (хотя, скорее всего, неправильно), но и в некоторых случаях отгадать смысл, например, если использовались слова вроде “радио” или “телефон”. Эти надписи, по крайней мере, позволяли не врываться в радиорубку, потому что Рамиро, в поисках выхода, открывал все двери подряд.

Наконец, дверь с таинственной надписью “ХЮЩО-86” вывела Рамиро наружу.

Его немедленно окатило колючими брызгами, ветер хлестнул по лицу, а ноги поехали по обледеневшей палубе, хоть она и была сделана из рифленого железа. Рамиро схватился за натянутый у борта металлический трос. Этак и вывалиться недолго! Море дыбилось и ревело, перемешивая воду и воздух, все ходило ходуном.

А Ньет и Белка каждый час спускаются — туда?

Рамиро лихорадочно пошарил по карманам найльского плаща и нашел перчатки. Слава богу, потому что голыми руками за обледеневший трос долго не удержишься. Осторожно ступая, он двинулся в сторону, где клубящуюся тьму разрезал луч прожектора, вроде бы на нос, хотя пропасть знает, где тут нос.

Второй этаж решетчатой палубы над головой разомкнулся, Рамиро увидел возносящуюся вверх массивную башню с многоярусными надстройками. Остро блестели ряды орудийных стволов, мачты, антенны, качающиеся провода, прожектора окружало гало, широкое в густом от водяной взвеси воздухе. Он заметил людей, карабкающихся по надстройкам, мимо пробежали два матроса, чуть ли не оттолкнув Рамиро с дороги. Кто-то, перекрикивая шум моторов, орал в громкоговоритель.

У борта, между двух горбатых махин — орудийных установок — стояли люди, несколько человек, вроде бы офицеры. Пока Рамиро добирался до них, двое, склонившись над бортом — оказалось, там висел веревочный трап — помогли подняться и перелезть через леер еще одному, практически голому — Ньету? На него накинули плащ, сунули в руки пластиковую чашку с чем-то дымящимся из термоса. Вокруг крутилась тонконогая фигурка в огромной не по росту куртке — Белка.

Один из офицеров — Рамиро узнал герцога — обратился к нему с вопросом, Ньет покачал мокрой головой. Потом выпростал из плаща руку с компасом на ремешке. Герцог, хмурясь, глядел на компас. Потом перевел взгляд на подошедшего Рамиро.

— Господин альд, — сказал он, — приветствую. Рад, что вы выбрались на воздух.

— Здравствуйте, герцог. Спасибо, что разрешили выходить из каюты. Сколько мы уже плывем?

— Четвертый день, если часы не врали.

— А что, могут врать?

— Приборы врут уже некоторое время. Посмотрите на компас. Хорошо, что рация пока работает.

Рамиро взглянул на руку Ньета — подсвеченная фосфором стрелка плясала и кружилась, как безумная. Где север, где юг?

Белка радостно чирикнула и кинулась обнимать Рамиро.

— Скажу больше, — Ньет тряхнул головой, откидывая со лба прилипшие волосы, — Мы уже несколько часов никуда не плывем.

— Ты точно уверен? — спросил герцог.

— Точно. В прошлый раз я сомневался, теперь точно уверен. Мы месим одну и туже воду, на одном месте.