Развернулась и спешно скрылась от них. Выходить обратно и не думала, пусть сами разбираются. Они ссорились. Сквозь приоткрытое окно, оставленное как обычно на проветривание, до меня доносились голоса. Наверняка в моей спальне их будет не слышно, но я не могла уйти. Напротив, стояла в темноте столовой и жадно ловила каждую фразу.

— Ты должна немедленно уехать, — приказным тоном сказал Гордей.

— А то что? — с вызовом поинтересовалась его подружка. — Что ты сделаешь? Полицию вызовешь, Черноморский флот, что?

— Господи, Милана, что за чушь ты несешь? — простонал он. — Хорошо, сейчас уеду я, что и кому ты станешь здесь доказывать своим присутствием?

— Блондиночке. Я буду играть на нервах блондинки, отравлять ей существование.

— Бред. Ты сама себя слышишь?

— Мимо, да? Слишком спокоен… тогда радушная хозяюшка? Она, да?

— Ты сейчас всех увиденных женщин перечислять будешь? — раздраженно поинтересовался Гордей.

— Ты меня беспокоишь, Гордей. Тебе разнообразия захотелось, это такой полет фантазии, да? Так я не против разовой акции, зачем нам расставаться? Ты явно поспешил, ты мне пока ничем не обязан, если тебя это беспокоит. Ну, почудил, бывает…

Она прижалась к нему и прошептала «поехали ко мне». Света мутных фонариков, на солнечных батареях, хватало, чтобы видеть их. Его, такого равнодушного, холодного даже, как морская волна в это время, и её, напирающую, неудержимую. Меня в этой женщине удивили две вещи: то как она безошибочно вычислила меня и Ульяну, пробыв на веранде буквально пять минут, и второе… среди её жаркого, страстного шепота ему в лицо, несколько раз проскальзывало «хочу», но ни слова о любви. Ни единого.

А может она права? Всю эту чертову любовь наверняка выдумали женщины, мужчины живут инстинктами. Мой немногочисленный опыт общения с мужчинами подсказывал: она на правильном пути. Милана опытный «охотник» и «силки» её самые продуктивные — секс. Она запустила руку ему под футболку, некрасиво оттопырились полы его пиджака, а я сказала себе: «— Немедленно дуй в свою комнату!» Шагнула назад, стараясь не прислушиваться к такому назойливому, к такому интимному шепоту и услышала Гордея.

— У тебя что-то упало, — довольно громко сказал он ей. Милана отлепилась и даже посмотрела вниз, на дорожку, в этот момент Гордей добавил: — Кажется, достоинство.

— Козел, — выплюнула она и закричала: — Ну, почему ты такой козел, чего тебе не хватает?!

— Идём, — взял он её за руку и потянул: — Идём, я сказал.

Они ушли в сторону выхода, а я так и стояла в темноте столовой. Жутко хотелось пить, а ещё забыть эту некрасивую сцену. Мне почему-то стало жалко Милану, но я понимала: приди мне охота высказать ей сочувствие вслух, я узнаю о себе много нового. «Нечего было подслушивать», — буркнула себе и отправилась в кухню налить воды.

Стук в дверь раздался неожиданно. Я даже вздрогнула, пропустив шаги к дому, поднялась с дивана, открыть, подозревая кого увижу. Гамлет. Прибежал сообщить, что непрошенная гостья уехала. Наверняка отирался поблизости и слышал больше чем следует. Уехал или нет Гордей не скажет — будет стоят и ждать, спрошу ли.

Я распахнула дверь рывком — Гордей. Хмурится и явно не знает с чего начать.

— Извини, — тихо сказал он, а я прижала палец к его губам — помолчи.

Кивнула ему — следуй за мной — и провела в столовую. Свет по-прежнему не горел, а в темноте он ориентировался плохо, мне пришлось взять его за руку и усадить на диван. Сама я опустилась на стул, покрутила кисти скатерти и тихо произнесла:

— Их было трое.

Гордей

Я сидел в самом темном углу комнаты, куда свет от фонарей под окном не доходил, поэтому видеть меня Ася не могла и всё равно не смотрела в мою сторону. Неловкость или опасения сбиться мешали ей. Она говорила и говорила, слова сами лились из неё…

Ужасные, страшные слова, а ещё страшнее случившееся. Случившееся… Значит произошедшее, минувшее. И ты беспомощен перед ним, жалок и ничтожен, абсолютно не можешь предотвратить или повлиять. А оно наваливается бетонной плитой, лавиной, душит, заставляя биться желваки, сжиматься кулаки до боли. Пульсирующие виски горят, отдают жаром, только всё бесполезно — ты опоздал. На каких-то чертовых восемь лет!

Она не пыталась давить на жалость, не сгущала событий, просто пересказывала факты. Но этого и не нужно, сгущать, мне даже в страшном сне такое не являлось. Самое ужасное, что я мог предполагать тогда — Ася утонула. То, что произошло на самом деле, почему-то звучало страшнее смерти. Хотя, казалось бы, вот же она — жива, чего печалиться, всё страшное позади…

Ни фига! Не позади. Пережитый кошмар всегда с ней, носит в себе уже долбанных восемь лет, не найдя сил расстаться, забыть. И Милане Игоревне нужно сказать спасибо, что приперлась сегодня сюда. Хера лысого бы я узнал, если не она. Ведь за той интонацией, с которой рассказывала Ася, явно прослеживалось: «Ты хотел правды? Вот она, эта правда — выбор за тобой!»

А мне хотелось встать, подойти, прижать к себе — Ася, моя маленькая, Ася… что за ужас ты пережила, девочка моя — я осторожно, чтобы не скрипнул диван, поднялся для этих целей.

— Если ты на выход, иди, — резко пресекла Ася, сбившись на полуслове, и предупредила: — Если ко мне, то не стоит. Не нужно, пожалуйста, дай мне закончить.

Боялась расплакаться или не хотела спекулировать чувствами, подпуская меня к себе? Похоже, оба варианта.

«Господи, Ася, может хватит думать о других! Когда ты уже будешь думать о себе, черт побери?!» — хотелось в какой-то момент крикнуть мне, заорать. И сбежала лишь поэтому. Ведь и вправду считала, что так будет лучше, лучше в первую очередь для меня, для Фаины, в конце концов. Но разве можно кричать на неё? Никогда. А сейчас особенно.

— По пути меня ссадили с поезда, я попала в больницу. Местная медсестра, Галя, очень мне помогла… вот, пожалуй, и всё, — подвела Ася. Отвлеклась от бахромы на скатерти, которую теребила всё это время, и сказала: — Я устала. Ты мог бы забрать вещи и съехать? Я верну тебе потраченные деньги, только уезжай.

— Черта с два, Ася, я не оставлю тебя одну! — поднялся я, планируя сгрести её в охапку. Она подскочила, шарахнулась, как если бы я был одним из тех насильников, и крикнула:

— Я хочу побыть одна! Мне это необходимо. Очень.

Мне ничего не оставалось как вернуться на диван.

— Ты никого из них не узнала?

— Нет. Думаю, все трое приезжие. А теперь уходи, Гордей, пожалуйста, хватит с меня. Я честно устала.

Я прошел к двери, глаза уже спокойно различали предметы, но в дверях не сдержался, повернулся и спросил:

— Почему ты не пошла в полицию, почему сбежала? Таких людей нужно наказывать, Ася.

— И наказать себя?! Разве болезнь моей матери, недостаточный повод тыкать в меня пальцем? Они всё равно никого бы не нашли!

Мне хотелось крушить, пинать, сминать всё на своем пути, а ещё лучше начистить кому-нибудь морду. Будь я у себя, так бы и сделал — разнес половину дома, но тут останавливало. Асина территория. Покидал хаотично вещи, подхватил чемодан, ключ оставил на тумбочке.

«Блядь, дебил, ну, какой же дебил!» — подумал я, минуя её дверь. Вбежал по ступеням — не заперто. Чемодан бросил у порога. Ася так и сидела, опершись плечом в стол, словно он служил поддержкой и опорой её хрупкого тела. Подхватил её на руки и унес в спальню. Уложил на кровать, сам прилег рядом, обнял, вдохнув запах её волос, и шепнул:

— Постарайся уснуть. — Она уткнулась мне в грудь и заплакала.

Я долго гладил её по плечу, прижимал к себе и боялся пошевелиться. А когда она заснула, тихо поднялся, укрыл её и выскользнул за дверь. Курил на ступенях одну за другой, прижавшись спиной к двери и раз за разом прокручивал выпускную ночь.

Я всегда немного тушевался перед отцом, он давил своей несгибаемостью, характером. Тушевался и ссал себе признаться в этом. Бунтовал иногда, конечно, особенно лет в четырнадцать, пятнадцать, пока не дошло — утопия, делаю только хуже. Последующие наказания не стоили этого бунтарства, этих детских выходок. Отец — кремень и его слова никогда не расходятся с делом. Постепенно научился хитрить, обходить острые углы. Уживались. Я вообще не ожидал, что он на выпускной заявится, не любитель он разных сборищ, даже на родительском собрании за одиннадцать лет не был ни разу. Для них были накрыты отдельные столы, некоторые из предков свалили раньше, кто-то сидел до победного. И мои сидели. Я момент уличил — все заняты, разговоры, танцы — шепнул Саргану «сваливаю» и за дверь.