Один только раз.

— Я попрошу Фьюри…

— Не надо. Уже все готово.

Она вжимается лицом в изгиб его шеи, когда там, за стеной Ник нажимает на кнопку. Волны излучения пронзают обоих. Излучение, что подействует лишь на него, потому что в ее жизни была Красная комната. Потому что она — как подопытный кролик. Потому что они изменили ее. Потому что она — идеальный солдат, потому что ее кости — экран от любого излучения.

Вдох-выдох.

Не думай.

Так правильно. Так хорошо.

*

— Слушай, что с нами случилось?

Клинт моргает как-то солово, пытаясь сфокусировать взгляд. Наташа закончила с револьвером и чистит клинок. Повернется к нему спокойно и твердо.

— Кажется, в этот раз тебя почти одолели. Хорошо, что я была рядом.

— На то ты и мой напарник. Мой лучший друг.

— Не подлизывайся, солдат. Еще немного, и по кусочкам бы тебя собирала. Что я скажу Лоре и детям, если однажды тебя все же убьют?

— Что я всех вас любил до конца… Ладно, похоже нам пора убираться отсюда, пока Фьюри не решил отменить этот отпуск. Ты же нас навестишь? Лора испечет яблочный пирог, а Лила и Купер опять раздерутся за право заграбастать тебя в личное пользование.

— Ну, конечно…

Очень холодно. Очень щиплет в глаза и ломит в груди. Холодно, боже.

Ничего, солдат, ничего…

Ничего не должно помешать.

Черная вдова.

Такая ирония, правда?

*

Около месяца спустя.

— Как себя чувствует наша Нат?

Наташа опускает ладони на огромный живот Лоры Бартон. Наташа чувствует, как руки трясутся. В горле комок. Это такое невероятное чудо. Недоступное ей. Никогда.

— Натаниэль, — сконфуженно будто извиняется Лора. Наташа шепчет: “предатель” в самый живот.

А потом Клинт у окошка смеется, и провода будто рвутся в груди. Те самые, что давно заменили и вены, и капилляры. По которым импульсы бегут вместо крови. Она ведь уже давно не живая, вы знали?

Купер и Лила вторят отцу, и он их подхватит на руки, закружит. Наташа опускает ресницы и дышит.

Вдох-выдох.

Не думай.

Не помни, как эти руки прижимали к себе. Как выносили бережно из гущи сражения, покрытую кровью и сажей, вся — сплошная кровоточащая рана. Как шептал что-то в самый висок, поминутно сбиваясь, а вокруг падали стены. Вокруг умирали.

“Наташа, держись. Я без тебя не смогу”

“Я тоже, Клинт. Не в этой Вселенной”

“Ты же лучший друг для нас с Лорой. Ты наша семья”

А она так хотела быть просто счастливой. Она так хотела никогда не влюбляться. Она так хотела… не вышло.

— Спасибо, что спас жизнь мне тогда.

— Спасибо, что не бросила нас.

Это больно. Видеть, как Клинт дарит нежность не ей. И это единственно правильно. Верно.

Ночью, когда семейство уснет, она тихо спустится по ступеням, всмотрится в черную, безлунную ночь.

Впереди ждет снова дорога.

Скорее всего, она не заметит, как колыхнется занавеска в окне на втором этаже. Не почувствует горький взгляд в свою спину. Скорее всего, она не обернется ни разу и никогда не узнает, что Клинт не заснул до рассвета. Опять.

Сон бежит от него, когда Наташа уходит, растворяясь в ночи. Как будто кто-то шепчет из тьмы: “Ты больше ее не увидишь. Не жди, не надейся”.

========== 9. Тони/Наташа ==========

Комментарий к 9. Тони/Наташа

+ Стони, Стаки, Старкер, Клинташа

Она осторожно промокает его раны на скулах каким-то бинтом, смоченным едкой жижей. Тони не дергается, позволяет ей, но шипит. Тони больно. У Тони не только кровь на лице и в сердце осколки. У Тони вся душа в проклятых незаживающих язвах, что сукровицей сочатся при каждом движении.

– Сейчас. Потерпи.

Конечно, а что еще ему остается?

Она нашла его на этой заброшенной базе “Гидры” в Сибири, когда раскуроченный костюм уже покрылся корочкой льда, когда Железный человек почти превратился тут в экспонат – неподвижную мумию, памятник минувшей эпохе. Примчалась в вечернем платье, с укладкой и в этих своих нелепо-милых сережках. У Тони смех булькает где-то в груди, так и замерзает там же очередной острой глыбой с краями, как бритва.

– Тони, ты должен понять…

Она говорит осторожно, и в голосе ее – непривычные сочувствие, жалость. В тоне ее столько понимания и, наверное, муки. Его все сильнее тошнит, и перед глазами круги.

– Романофф, не думаю, что мне интересно.

Он едкий, колючий, он весь – это железо и лед. Он – это ржа, что изнутри разъедает. Он – человек, который никогда не признает ошибку. Он – это тот, у кого слабостей попросту нет.

– Меня Стив прислал, он места себе не находит.

А то он не понял, конечно. Какие, блять, могли быть еще варианты?

– Что, удосужился оторваться от своего психопата-убийцы и даже вспомнил твой номер? Ну, надо же. Я-то думал, ему мозги совсем напрочь отшибло. Или они вытекли у него вместе со спермой…

Нет, говорить об этом не больно. Нет, это не было шоком – видеть, как Зимний Солдат убивает отца, следом – мать. Видеть и понимать, что Стив, сука, знал все это время. Видеть, что он выбирает опять не е г о.

“Это был не он, Тони. Ему промыли мозги. Он – мой лучший друг, понимаешь? Я всегда его выбирал…”

“Все это время им был я. Я был тем, кто оставался рядом с тобою”.

– Тони, это же Баки. Они были вместе еще до того, как мы оба появились на свет. Он иначе не мог. Я тебя понимаю, но больше у Стива никого не осталось.

– Какая ирония. Все это время у него оставался я.

– Но он любит его.

Он его любит.

Кажется, в Афганистане, когда Тони Старк висел на краю, когда осколки снаряда подбирались к сердцу все ближе. Кажется, он был более целым даже тогда.

Стив Роджерс любит своего больного солдата. Стив Роджерс снова сделал свой выбор и снова ушел.

“Тони, я всегда его выбирал”.

– Это больно.

– Что ты знаешь об этом, вдова?

Та, по щелчку пальцев которой вершится история. Та, что заполучит любого, не особо даже стараясь. Та, чья роковая красота уже свела на тот свет стольких…

– Больше, чем я бы хотела. Не будем сейчас обо мне, – ее пальцы ласковые, будто с ребенком. Его раны – они уже не саднят. И Тони понимает вдруг – касается не там и не так, и вообще она ближе, чем нужно.

Дыхание рывком на щеке. Не по-женски сильные руки помогают чуть приподняться, снять прочь куски раскуроченного Кэпом костюма.

– Что ты делаешь, Нат?

– А ты хотел бы вернуться домой в таком виде? Боюсь, Питера хватит удар. Пожалей психику хотя бы ребенка.

Ребенка, ну как же. Ребенка, который, как плесень, как вирус, что пришел в его жизнь, в его дом и остался. Заполнил все пространство собой.

“Мистер Старк, вам же здесь одиноко и пусто. А я могу присмотреть. Ну, в крайнем случае, заказать пиццу или китайской еды. А если в лаборатории что-то взорвется…”

Он смотрел так преданно глазами огромными, как у лани. Он так на самом деле достал, а Тони, должно быть, просто привык… или боялся, что замуруется один в этом доме-замке, как в склепе… Позволил ему, не мешал… Пока Стив Роджерс болтался по свету, искал того, кто не должен был оставаться в живых.

“Мистер Старк, пожалуйста, мне так нужно…”

“Питер, что ты творишь?! Нет, Питер! Не смей!”

“Мистер Старк, я только… вам понравится, правда…”

“Несносный ребенок… сегодня же выставлю прочь…”

Черт возьми, когда все это вдруг стало таким охренительно сложным? Ведь проще создать новый мини-реактор и научить весь десяток железных костюмов танцевать ча-ча-ча…

– Этот ребенок сведет меня однажды в могилу.

– Тони, мальчик влюблен…

– Это юность, гормоны. Это пройдет.

– Но ведь у тебя не прошло.

Тоже правда. Туше.

Наташа осторожно стянет прочь еще один раздробленный кусок изувеченного костюма – тот, что точно над сердцем. Прижмет к исцарапанной коже ладонь, от которой тепло и ссадины чуть меньше ноют.

– Наташа…

– Покажи, где кончается броня и начинается кожа? – ее голос охрип, а глаза блестят неестественно-ярко. Она наклонится ближе, скользнув по губам языком. – Покажи, что мы тоже живые. Что нас не так-то просто сломать.