========== 50. Стив/Тони ==========

…Ты даже не представляешь, Роджерс.

— Я не думаю, что из этого получится что-нибудь, Тони, — Кэп старательно отводит глаза и зачем-то складывает снова и снова измочаленный бумажный платок. Еще немного, и тот превратится в лохмотья.

… о чем я думал там, за границей портала.

— А что-нибудь должно получиться? — У Старка хаос на голове, огрызок карандаша торчит из-за уха, а в глазах цвета крепкого виски высвечивается легкое изумление, приправленное насмешкой. Он очень хорошо владеет собой. Все же выдержке учился годами.

… куда рухнул в обнимку с ядерной бомбой, спасая (опять) этот гребаный мир. За который ты уже столько раз умирал.

— Я не могу взять и просто переехать к тебе. Это… — Стив запинается, подбирая слова, и по цвету лица сравнивается с перезрелым томатом, — это как минимум странно. Что скажут люди?

… когда мой костюм отказал, а я думал даже не о том, что умру прямо сейчас. Жалел, что совсем ничего не успел.

— Сколько прошло со времени битвы за Нью-Йорк? Месяц? Почти уже два. А ты до сих пор так ничего и не понял. Плевать, что они говорят. Кэп, мы — герои. Общественное порицание? Ха! — Тони наливает себе крепкого кофе. Морщится, доливает в кружку что-то (понятно ведь, что) из маленькой, плоской бутылки, что так похожа на железную фляжку времен Второй мировой.

… узнать тебя настоящим. Стать тем, кого у тебя нет в этом времени, в этом мире. Особенным что ли. Другом и, может быть… больше. Если бы ты захотел и позволил. Единственным. Самым.

— Зачем тебе это? — склоняет голову набок, и светлая челка скрывает глаза. Протягивает Тони свою почти полную кружку с безмолвной просьбой — плесни и мне тоже. Ну, а почему бы и нет?

…Ты даже не представляешь, Роджерс, какой это бред. Я ведь там, за чертой, так ясно слышал твой отчаянный шепот: “Ну же, Тони, давай. Поднажми”.

— Тебе не надоело возвращаться в пустую квартиру, где изо дня в день ты один и не с кем просто поговорить о том, как прошел день? — это не ответ на вопрос. Ну да ладно.

… у меня едет крыша. С того мига, как я рухнул с неба, открыл глаза на земле и увидел этот твой встревоженный взгляд. Чистый-чистый. Как слезы.

— … или обсудить новую юбку твоей секретарши? — улыбается доверчиво и открыто. Милый. Такой милый и доверчивый Стивен. Такой хороший. Сука, до тошноты.

… Ты бы образумил меня, честный и правильный Стив. Ведь я нашел э т о там, где не должен. В самый неподходящий момент. А теперь не могу сохранить контроль. Удержать. Не получается, Роджерс.

— … или ее кружевное белье, — Старк подмигивает двусмысленно, наблюдая, как смущение волной с лица стекает Кэпу на шею и ниже под этот дебильный костюм. Обтягивающий, как трико. — Почему бы и нет? Или ты намерен до конца своих дней хранить целибат?

Стив расслабляется и хохочет, в момент заливая в себя содержимое чашки, где алкоголя раза в два больше, чем кипятка с кофеином.

— Я сказал что-то смешное?

… Ты даже не представляешь, Роджерс, как могу я скучать. Как мне внезапно тебя не хватает. Одна бестолковая общая битва, и все. Я позорно размяк. И как-то сам не заметил, как превратился в подростка, что ищет малейший повод, чтобы на мобильнике номер набрать, что (стыдно, Кэп, это попросту стыдно) судорожно подыскивает причину для встречи.

— Нет, это я. Не так тебя понял, вернее подумал. Ну… я хочу сказать, что… Черт, Тони… — еще сильнее краснеет. У Старка в горле внезапно щекочет. Ему до щекотки смешно. До икоты. До колик.

… У меня едет крыша. Но я точно знаю все, что ты сейчас скажешь. Как будто сижу в твоей голове. Хотя, наверное, все в разы проще, и я просто читаю с лица. Оно ведь у тебя, как открытая книга.

— … подумал, что ты…

… блять, Стив, замолчи.

— Решил, это что-то вроде подката? — смех, будто кашель сухой. Надтреснутый, как стекло в старой раме окна в заброшенном доме. Роджерс в ответ что-то неразличимо мычит и трет то лицо, то пылающие малиновым уши.

…Ты даже не представляешь, Роджерс. И на секунду не можешь, как все… запущенно просто.

Тони ехидничает, выдает что-то о самомнении и раздутом до невозможности эго. Тони подначивает и алкоголь доливает из той самой бутылки в новую порцию жгучего кофе. Тони хлопает его по плечу и улыбается, кажется, слишком ненатурально и много. Тони спрашивает, когда же ждать постояльца с вещами, ведь надо подготовить комнату и вообще.

Похоже, что Тони говорит слишком много.

Стив отвечает что-то про уикенд (у Старка почему-то заложены уши, и до него доходит только каждое четвертое-пятое слово), твердит, что не надо никого из-за него напрягать.

— У меня ведь не осталось никого с тех времен… — объясняет и почему-то вдруг сильно бледнеет, а еще такое лицо, как после удара с разбега ногою в живот. Как будто вспомнил что-то (кого-то?) такое, что почти не удалось пережить. Что и сегодня внутри отзывается незаживающей раной, гноящейся язвой.

Тони не может спросить, что… Возможно, он просто не захочет услышать ответа.

— В любое время, Капитан. Хорошо?

— Заметано, Тони, спасибо. Я — твой должник. У меня ведь… — запинается снова, — не осталось совсем никого, — он повторяет зачем-то опять. Как будто все еще не может смириться. Принять и поверить.

… У тебя буду я. Стивен, всем, кем ты только захочешь.

У тебя буду я.

========== 51. Клинт/Наташа ==========

Он задушенно шепчет: “Наташа” и влетает в губы губами.

Без каких-либо: “Здравствуй”, “Как дела?” или “Вот так встреча”.

Все будет после, конечно. И руками — медленно по уже исцелованной коже. И накручивать на пальцы медные пряди. И шептать в припухшие губы: “Как же я соскучился, детка”.

Ненавидеть. Ненавидеть себя очень сильно.

И прокусывать свои же губы до крови, глуша все остальные слова. Которые двое не должны говорить, если между ними все вот так. Безнадежно. Горько. Преступно.

— Ты такая красивая, Нат… — он пальцем ведет от груди к животу и ловит ладонью соскользнувший к бедру веселый солнечный лучик.

Он не может от нее отказаться. Раз увидел и тут же пропал. Будто рухнул с обрыва в яму с кипящей смолой, в которой и сейчас продолжает вариться. Не сгорает, потому что держит она. Потому что в этом безумии пылает с ним вместе.

Пылает так сильно.

Горит, не сгорая.

— Так не может продолжаться всегда, — она жмурится сильно, до боли, как в детстве. Когда казалось, закроешь крепко-крепко глаза, и все страхи исчезнут, а чудовища никогда тебя не отыщут.

Не исчезли. И отыскали. Не один даже раз.

— Никто не посмеет помешать нам хотя бы попытаться, Наташа.

Она щекой прижимается к его горячей ладони и закрывает глаза, смаргивая набегающие соленые слезы. Бессильные. Бесполезные, как пистолет с опустевшей обоймой.

— Поэтому ты нашел меня в России, но не убил? Поэтому мы сейчас в Будапеште? Я даже не понимаю, зачем. Не то бежим от кого-то, не то по течению плывем и ведем себя, как туристы.

— Потому что я не могу без тебя? — отвечает так просто, как о чем-то будничном. Прогнозе погоды на лето или планах на уикенд. — Потому что зависим? Потому что хочу видеть улыбку у тебя на лице? И целовать твои губы.

— Это сумасшествие, Бартон. — Ее голос дрожит, ладони комкают простыни. Она прячет в подушку лицо.

Не надо, Клинт, не смотри.

Не надо. Это слабость. Постыдная слабость. А она так привыкла быть сильной.

— Знаю, Нат. Вот бы так навсегда. — Клинт целует ее хрупкие плечи и пальцы, способные убить быстрей, чем кто-то моргнет. Чем дрогнет в часах секундная стрелка. Чем стрела пронзит свою цель.

— В Щ.И.Т.е однажды узнают, что ты меня не убил. Не просто провалил ответственную миссию, а не подчинился специально. Не отпустил, а остался со мной. Из прихоти… или почему-то еще.

С улицы — вдруг переливами колокольный звон. И, если открыть пошире окно, наверняка можно увидеть людей, спешащих на мессу в Базилику Святого Стефана. Там, снаружи, почти наступила весна. Там, за окном, — Будапешт, который ни один из них уже никогда не забудет.