— Бак… я…

— Мелкий, тише ты. Зачем так трясешься, — накрывает руку ладонью, и сразу, как будто рефлекс, горячие слезы — из глаз, как фонтан. — Все, что есть там, пускай там остается. Мы с тобой — здесь. Ты. Я. Навсегда.

Патефон за стеной играет вальс, кажется, чуть заедает иголку. Стив слышит смех офицеров за столиком у окна и остроты солдат, что заигрывают с девчонками в длинных, целомудренных юбках. Пахнет рассыпным табаком, кислым пивом и килькой. Пахнет домом. И Бак улыбается так… Так, точно теперь все и всегда будет только в порядке.

— Сейчас мы здесь, вот только там…

— Там — это не здесь. А мы сами выбираем, где остаемся.

Баки на вкус — это солод и грецкий орех, а у самого над губой — пенка от пива. Его глаза — это средоточие бесконечной вселенной. Стив все еще слышит раскатистый смех Таноса там… где-то там, где-то не здесь. Он все еще слышит, но с каждым мигом все тише.

На танцплощадке кружатся пары. Кажется, Наташе платье этой эпохи очень к лицу. Немудрено, что Клинт от нее оторваться не может. Но Роджерс смотрит только на Баки и видит только его.

— Это камень Времени?

— Стиви, не будь дураком. Это всего лишь наш с тобой выбор, что был сделан почти столетие назад. С тех пор ни на йоту ничего не изменилось…

Ничего. Только ты снова умер, ну а потом… Вот только про это “потом” нет мочи вспомнить даже как-то пунктирно.

— … если, конечно, за это время ты встретил кого-то… Кого-то, к кому захотел бы вернуться и получить тот свой танец, о котором мечтал на войне.

— Точно. И дурак из нас двоих — это я? У нее давно муж и семья, своя жизнь. Не скажу, что меня это как-то тревожит. Просто девушка, с которой однажды был поцелуй, а ты готов записать ее в любовь всей моей жизни. Между тем, я мечтал совсем о другом. Бак, заканчивай нести эту пургу и давай просто выпьем.

— За новую жизнь?

— Только вместе.

Стаканы встречаются с легким звоном. Баки отпивает из своего и наклоняется, чтобы собрать алкогольные капли с губ Стива. Под добродушное улюлюканье с дальних столов.

Только вместе и только с тобой. Иного не надо. Ни одной из возможных реальностей. Нет.

Где бы ни было это “сейчас”. На другое они все равно не согласны.

========== 26. Тор/Локи ==========

Здесь хрустальные воды плещутся в горном ручье, и разноцветные пичуги заливаются в кронах, что ярче и зеленей, чем в лесах родного Асгарда. Здесь… это место так похоже на рай — Вальгаллу, которой он не увидит. Не Локи. Не Бог хитрости и обмана. Не он.

Здесь на другом берегу — человек. Или кто-то очень похожий. Пьет что-то из стеклянной бутылки [опять алкоголь?] и плещет в лицо ледяною водою. Гладко выбрит и, да здравствует Один, остриг свои патлы, дел куда-то непомерный живот.

На берегу ручья в каких-то лохмотьях. Босой. И это асгардский Бог грома? Знаменитый Тор-громовержец? В запущенных лесах каких-то местных племен.

Локи ступает осторожно на скользкие камни и тут же входит в поток, что должен бы с ног смести моментально. Любого смертного, но никак не его.

— Народу нужен их царь, а что сделал сын Одина? Пустился в странствия, точно Будда?

Бутыль бьется о камни, и осколки ранят руки, лицо. Тор поднимается медленно, с трудом держа равновесие.

— Локи?.. — не слышно, как будто они вернулись назад, на их захваченный Таносом и Черным Орденом обреченный корабль, и колдун опять сдавил его шею, не позволяя дышать.

Локи по волнам идет, как мессия, и в глазах его разгорается хитрый огонь.

Это Локи. Это брат. Бог лукавства. Это Локи, что умирал столько раз.

— Отдать Валькирии остатки асгардцев? Брат, ты верно повредился умом. Впрочем, о чем это я… Ни для кого ведь не тайна…

— Локи… — кровь из порезов льется на камни и в воду. Конечно, от этого кругом идет голова, и в ногах невозможная слабость.

— Народу нужен их царь!

— Царь — это ты. Прирожденный, а я… совсем ни на что не гожусь.

— Ты — наследник!

Голос Локи гремит, разносясь в горах далеко, отскакивает эхом от скал и рассыпается по ущельям.

— Я держал тебя на руках, я сам закрывал твои веки.

— А потом стал одним из тех, кто по реке времени вернулся назад, чтобы первыми собрать те разноцветные безделушки и отменить все, что случилось. Поправить то, с чем вы, герои, так налажали в тот первый раз.

— Но ведь ты…

— Был в Нью-Йорке, когда Старка сшиб Халк. Во время прыжка. Он не рассказывал что ли? А-а-а-а-а, и правда… когда б он… Ну, я получил Тессеракт и убрался с ним подобру-поздорову, вернулся в Асгард. Там матушка… я так понимаю, ты имел с ней беседу? Если короче, я не горел желанием насовсем умирать от рук какого-то больного титана… Есть много способов остаться в живых.

Он перед ним. Горный ветер доносит запахи меда и дыма, пряных ягод с кислинкой и целой кучи цветов. Ветер треплет его черные кудри, а воды ручья чуть замочили полы плаща.

— Ты живой…

— Я обещал, что солнце вновь воссияет над нами.

Ты обещал, а я между тем не исправил совсем ничего. Я — Тор, сын Одина, Бог из Асгарда…

— Ты не спешил объявиться, — по венам его струится огонь, и счастье, то самое, которого точно знает, что недостоин, радостной птицей бьется в груди. Вот только горечь оседает на языке и губах, как привкус мертвой земли, как остывающий пепел.

— Ты хотел пожить для себя. Я не мешал.

Наблюдал только издали все эти годы. Следовал тенью, смотрел и дышал. Ночью порой садился подле кровати и, усилив чарами сон утомленного брата, иногда себе позволял… коснуться золотистой пряди ладонью, тронуть ледяными губами висок.

Локи в том никогда не признается Тору. Но Тор однажды поймет, что все его сны, в которых брат накрывал его тело горячим собою… было ли что-то из них одним только сном?

— У нас много дел. Если ты не решил остаться бродягой, конечно. Нам нужно отвоевать наш разрушенный дом.

— Брат, я прошу, помолчи…

Его губы прохладные и отдают виноградом. Он ухмыльнется, когда Тор дернет завязки плаща, и тот упадет им под ноги. Зароется в волосы шумно лицом, вдохнет его запах.

— Как же я скучал по тебе, как скорбел.

Локи молчит, но все-все-все позволяет. И стоны срываются с губ, и к брату, вперед подается сильней.

Не признается, что пытался жить собственной жизнью. Без Асгарда и Тора, сам по себе. Никогда не признается, что не вышло, что Бог обмана перехитрил сам себя, что Бог лукавства сдался и понял. Принял, что Тор — не просто семья, но судьба.

========== 27. Стив/Баки ==========

Стив не появляется на помосте Брюса через десять секунд. Профессор-Халк отмахивается от вопрошающих взглядов и ворчит про перепад напряжения, что зависла какая-то там программа или процессор сгорел. Джеймс не вникает.

У него все еще грохот выстрелов в голове да отдача от автомата. У него крик воительниц перезвоном в ушах, ультразвуковое: “йе-е-еху-у-у-у” пацана Тони Старка, у него в глазах темно от орды, наступающей на развалины базы. У него губы Стива — мазком по щеке, а еще торопливо-жаркое: “Баки…” и объятия короче, чем вдох. Морщинки Стива у глаз, а еще все лицо в копоти, смешанной с кровью. Осколок щита и руки… руки Стива дрожат.

— Давай, вперед. Мы успеем. Теперь на все будет время.

Плечом к плечу они — в который раз, они снова — ринулись в бой, приглядывая друг за другом краешком глаз. Снести быстрой очередью окруживших Кэпа читаури, разрезать щитом наступающую на Баки орду…

Эта битва длилась и длилась. Земля хлюпала под ногами от крови. От дыма горящих руин слезились глаза. Эта битва закончилась тоже внезапно. Вдруг стало так тихо, холодок скользнул по груди, и первые горстки праха полетели по воздуху. Баки помнит. Баки помнит необычную легкость, и ноги подкосились, когда он упал. А потом — ничего.

— Сегодня не наша очередь, Баки, — и снова быстрое касание губ. Опять урывками, на бегу, спасая людей и вселенную, вечность. — Баки, ты подожди, я ведь должен…

Знаю, все знаю. Это ведь ты. У тебя ведь в заднице не закончится зуд, если доверишь кому-то другому, не проконтролируешь сам и что-то, не дай боже, упустишь. Все тот же — мой мелкий Стив, подделывающий медицинские книжки и рвущийся на войну уничтожить фашистов, высечь, выжечь под корень все зло.