Тор вслед за диковинным человеко-зверем шагнет на тропу, протоптанную средь глубокого снега. Дернет за руку брата, замявшегося позади.

– Я не думаю, что эта твоя идея из лучших. Нас давно во дворце потеряли, вся стража, должно быть, стоит на ушах.

– Давай же, Локи, не трусь. Это… приключение такое. Если ты сейчас вернешься один, отец точно на меня осерчает. Ты знаешь, он в гневе суров…

– Боишься, что лишит тебя в будущем трона за череду всех проказ, конца которым даже не видно?

– Глупый, как ты найдешь назад дорогу один? Заплутаешь или вовсе утонешь в этих снегах. И глянь, ведь синий уже, точно родом из Йотунхейма.

Обхватит за плечи шипящего и извивающегося, точно змея. Лбом прижмется ко лбу, несмотря на холод, покрытого испариной.

– Локи, ты н у ж е н мне здесь. Прошу тебя, брат, – тихо-тихо, почти что в губы, серьезно.

– Так и быть, но обещай – полчаса, а потом – мы сразу обратно.

И улыбка в ответ широкая, как река и светлая, яркая, как безграничное счастье. Такая, что слепит сильней всего этого снега. Такая, что теплом отдается в груди.

Пальцы с пальцами – крепко, в замок.

– Ты не бойся. Если что, отобьемся. Я тебя в обиду не дам, хорошо?

– Да я как бы и… не собирался бояться…

А сам прижмется к плечу брата щекой и выдохнет, на миг глаза закрывая. Тор пахнет яблоком, которое ел до шального побега, брат пахнет медом и земляными орехами, пряной приправой. Брат, который, конечно, дурак, балагур. Брат, который, сколько Локи помнит себя, всегда где-то рядом.

– А вы слышали когда-нибудь нарнийские колыбельные? – вещает между тем диковинный мистер Тумус и как-то странно глазом косит, и губы будто бы поджимает. – Нет? О, какая досада… ну, ничего, сейчас мы это исправим.

Что-то нечисто, думает Локи, опираясь на брата, когда сладчайшая песня льется вдруг отовсюду, как патока, как свежий мед. Это лютня и арфа, где-то поодаль – скрипка. Обволакивает собою, баюкает и качает. И веки будто налиты свинцом… опустить ресницы всего на минуту.

Рука брата – крепко в руке. Он здесь, значит, все хорошо, все в порядке.

Просто чуть-чуть отдохнуть… Просто это с холода – в жар.

Что это там, за стенами дома? Как будто где-то ржут кони и звенит колокольчик…

Музыка громче… не думай… не бойся… усни.

Все хорошо, Локи ведь здесь…

Т-ш-ш-ш-ш-ш-ш… тишина… Тор держит за руку. Они будут в порядке.

========== 12. Клинт/Наташа ==========

Это Клинт.

Это Клинт Бартон, господи-боже…

У нее дождевая вода течет по лицу, как ледяная, мертвая кровь.

У нее тахикардия и, кажется, лопнули перепонки.

Спазм перетягивает горло колючей веревкой. Ни вдохнуть, ни глотнуть. Ничего невозможно. Только бескровные губы, по которым стекает вода, шепчут беззвучно: “Клинт. Бартон”. Только в туфлях хлюпает жижа. Только косметика размазалась — нет, не от слез.

Она не видела его целую вечность.

Когда все пошло под откос, Клинт увез Лору с детьми подальше от всех них и отсюда. Когда Танос разносил вселенную, точно городок из песка, построенный детской рукой… Клинт был где-то, наверное, в горах. Клинт просто взял отпуск. Клинт пытался спрятать тех из людей, кто для него безмерно дороже остального проклятого мира.

Клин уехал. Мстители проиграли.

Наташа видела, как плачет Стив, как он слепо шарит руками, размазывая пепел по засохшей траве. На тропинке, по которой Баки Барнс шагал всего минуту назад…

Наташа видела, как рыдают асгардские боги. Наташа видела Тора, раздавленного смертью брата сильнее, чем падением небесного града.

Наташа видела столько…

Наташа пыталась не думать и ни разу не пыталась звонить, чтоб узнать.

“Как я смогла бы дышать, поняв, что и ты рассыпался горсткой холодного пепла?”

Дождь стучит по зонту, и редкие косые струи хлещут ее по щекам, как будто призывают очнуться.

Клинт и теплый труп у него под ногами. Клинт, что стянет черную маску и подставит лицо ледяной стене, что будто задумала в одночасье смыть весь этот город. Клинт без привычных лука и колчана стрел у него за спиной. Клинт с самурайским мечом и смертным приговором во взгляде. Клинт, что стал будто старше на годы и выцвел, поблек. Клинт, на лице которого не расцветает улыбка, когда он видит ее. Клинт, превратившийся в машину убийства. Клинт, будто уничтоживший чувства. Как будто перед ней одна оболочка. Вообще без каких-то эмоций.

Наташе так хочется рвануть навстречу и просто обнять, уткнуться носом куда-нибудь в шею и долго дышать едва уловимым запахом мускуса, пота и дыма. Еще немного терпкой смолы, хвои, и шишек сосновых.

“Я так боялась, что ты… я мысленно день за днем умирала…”

Но слова затихают, еще не родившись, и молчаливое: “Лора? А дети?” тает на губах, как снег под дождем из огня. Растворяется, потому что она боится ответа. Потому что, если все так, Клинт… никогда не оправится просто. Клинт просто никогда не вернется.

Но… “живой… он живой”, — несмолкаемый вопль в голове вопреки.

Он молчит сто тринадцать секунд. Она смотрит сквозь дождь и считает.

Он молчит. Он живой.

Еще пять секунд, и подогнутся колени, и она рухнет перед ним прямо в лужу, рыдая, как дурная девчонка, от облегчения, ужаса и от боли.

“Клинт, ты живой. Все остальное… мы сможем исправить”.

— Наташа… — хрипло, как будто язык распух и к гортани присох.

— Наташа? — на последних звук голос срывается на какой-то неразборчивый сип.

— Наташа? — стремительно к ней по луже ярко-пунцового цвета, и брызги летят из-под его сапогов.

— Наташа… — руки у него ледяные, и ледяная щека, которой прижимается к ней.

Что-то течет по рукам, попадает на шею. Все это — брызги дождя.

“Клинт, ты живой”.

Его трясет, как от холода. Или как наркомана в припадке.

Сожмет в ответ изо всех неженских, недюжинных сил. Обхватит руками, губами прижимаясь ко лбу:

— Мы справимся, Клинт. Мы — Мстители, мы придумаем, как исправить.

“Какое же счастье, что жив…”

— Так боялся, что и с тобой…

Между ними — ни единого дюйма, никакого зазора. Они так близко друг к другу, как еще никогда. Ее сердце стучит в его ребра. Ее сердце давно стучит для него одного.

Ладонь — на щеке. Колючей, холодной.

Сердце, бейся… не смей. Не смей, слышишь? Сердце, прошу, продолжай.

— Клинт, мы придумаем, милый…

Вздрогнут синхронно.

Конечно, это все гром — там, в небесах, а не случайно сорвавшееся, неуместное слово.

Мы придумаем, что делать и как дальше жить.

Главное — жить. Ты меня слышишь?

Главное — жить.

Главное — ты продолжаешь дышать…

========== 13. Стив/Баки ==========

Комментарий к 13. Стив/Баки

упоминается Клинташа

— Ты все понимаешь. Ты ведь такая умная, Нат…

Он никогда не говорил вслух об этом. Он ни разу не признался — ни ей, ни кому-то еще. Баки Барнс — это был целый мир, который с его возвращением окрасился ярким. Который… боже… просто позволил Стиву стать снова живым.

Баки Барнс всегда был кем-то большим, чем единственным другом.

Баки Барнс — тот, кто замкнул в себе все.

Он умер, и Стивен отправился следом, затерялся где-то во льдах.

Стивен вернулся, вернулся и Бак. А теперь…

— Он рассыпался горсткой серого праха у меня на глазах. Он успел только выдохнуть: “Стиви”, а я стоял там, как идиот, и смотрел.

На самом деле, все было немного иначе, и замер он только на миг, и тут же рванулся вперед. Он рухнул прямо там, на тропинке. Он слепо шарил руками и выл, кого-то отталкивал и что-то даже кричал. Захлебывался воздухом, звуками, которые никак не получалось сложить в слова. Как мог бы он взять и поверить?

Как мог бы тогда, если даже сейчас…

— Ты плачешь?

Ни один из мстителей ни разу не видел подобной картины. Тони как-то съязвил, что слезные железы ему удалили. Впрочем, Тони много всего говорит, если хочет скрыть свои чувства. Сейчас-то совсем не о нем.

— Ты ведь все понимаешь…