– Можно присоединиться к тебе? – неуверенно спрашивает он, будто боится, что я его отвергну.

Я улыбаюсь.

– Конечно, отец. Я всего лишь подменяю тебя.

– Я тебя не прогоняю, – уточняет он.

В моей груди ослабевает тяжесть, которой я раньше не замечал. Я встаю из-за стола и приношу второй стул. Отец наливает себе чаю, и мы садимся вместе, по очереди глядя в телескоп и отмечая звезды на картах.

Давно я не был так доволен. Я скучал по отцу – он вроде и был с нами, и в то же время отсутствовал, будто покинул семью вместе с мамой, хоть и не так, как она. Раньше отец учил меня читать звездные карты, и мы частенько засиживались допоздна, попивая чай с корицей.

С ним работа идет быстрее. Заполнив все карты и спрятав их в тубусы, которые отдадим слуге короля в конце месяца, мы с папой все равно остаемся в обсерватории. Что-то мне подсказывает, что он скучал по этому не меньше меня, а то и больше.

– Оуэн, – говорит он, когда пламя в лампе угасает и чая почти не осталось, – ты можешь меня простить?

– Мне нечего прощать, отец.

Он хмурится и берет меня за плечо.

– Если бы не ты, мы были бы обречены. Деньги короля. Дом. Маленькая Авела. Если бы ты не взял всю ответственность на себя, я не знаю, что бы с нами стало. Я не должен был оставлять тебя справляться со всем в одиночку.

У меня сдавливает горло; тема подошла слишком близко к потере матери, а я не уверен, что кому-то из нас хватит храбрости обсуждать это сейчас.

– Со мной все в порядке. Правда. Бог дал мне достаточно сил.

Отец улыбается и отставляет чашку, чтобы положить руки мне на плечи.

– Мне повезло, что у меня такой сын. Но я слишком долго пренебрегал тобой и Авелой тоже. Пришло время подумать о твоем обучении, отдать тебя в подмастерья кому-нибудь в деревне. Ты уже взрослый.

Я ошарашенно смотрю на него.

– Не надо меня ничему обучать… я стану астрономом, как ты. Кроме того, я нужен тебе, чтобы приглядывать за домом и Авелой. Помогать со звездными картами.

Отец качает головой.

– Позволь мне позаботиться об Авеле. Я хочу, чтобы вы уехали отсюда, прежде чем лес… – У него перехватывает дыхание, и он делает глубокий вдох. – Прежде чем лес заберет ваши души. Мне давно уже стоило это сделать. Я не могу потерять вас. И не потеряю.

Я хочу отметить, что последний год мы жили в полной безопасности, но затем думаю о музыке, которая зачастую доносится из леса, об Авеле, протягивавшей крошечную ручку к ветке над стеной, о том, как сам высунулся из окна обсерватории.

– Если хочешь, можешь пойти осенью в Сайтский университет, – продолжает отец. – Я отложил на него деньги.

Он морщит лоб, и я знаю, что он думает о матери, – они познакомились в университете. Она была виолончелисткой, а он – астрономом, и они частенько шутили, что им придется выживать на одной любви, так как с такими профессиями себя не прокормишь.

В горле возникает комок.

– Отец, я не покину тебя.

Он встает и легонько хлопает меня по плечу.

– Ты еще молод. У тебя полно времени, чтобы поразмыслить о будущем за пределами этого дома и неба. Просто пообещай, что обдумаешь мои слова, – не обязательно принимать решение сразу.

Я тоже встаю, гашу лампу и выхожу за ним из обсерватории.

– Я подумаю об этом, – вру я. Может, мне всего семнадцать, но всю свою жизнь я мечтал только о небе.

Едва устроившись в кровати, я вдруг вспоминаю, что не рассказал отцу о своем поручении – его неожиданные планы на мое будущее вытеснили все другое из головы. Проснувшись пораньше, успеваю поймать его перед уходом на ферму Бреннанов. Я пытаюсь не замечать его красных глаз и горя, которое окутывает его как нечто вполне осязаемое. После обсерватории я поспал не больше пары часов; отец же выглядит так, будто вовсе не спал.

– Сегодня я еду в Сайтский университет.

Его лицо морщится от удивления.

– Что, уже пора?

Я киваю. Каждый год отец отправляет звездные карты – в сокращенном виде – в университетскую библиотеку. Так же поступают астрономы со всего континента, а ученые собирают наши знания для будущих поколений. В прошлом году я сам отвез их на поезде, а до этого мама три года ездила с торговцами, путешествовавшими по старой дороге через равнины.

– Я сяду на поезд, который отходит в девять из деревни. – Я думаю о том, что рассказал вчера слуга короля. Интересно, знает ли отец, что лес разросся до железных путей? – Это совершенно безопасно, – вру я. – Я переночую в Сайте и вернусь домой завтра вечером. Мы с Эфой договорились, что Авела пока побудет у нее. Как только малышка проснется, я отведу ее к ней.

Отец почесывает щетину на подбородке.

– Возможно, нам лучше не подавать карты в этом году.

– Отец, я уеду всего на день.

Он хмурится.

– Я слышал, что лес…

– В поезде совершенно безопасно, – спешно повторяю я. – Он быстро довезет меня до Сайта. Обещаю, со мной все будет хорошо… я отправлю тебе телеграмму по приезде, чтобы ты не беспокоился.

– Ладно, – вздыхает он. – Но я все равно буду беспокоиться. Не открывай окно в поезде. И возьми мой нож.

Отец кивает на декоративную шкатулку на полке над плитой в гостиной, в которой, сколько я себя помню, хранился его охотничий нож. Вряд ли он когда-либо применялся в деле.

Папа стремительно выходит за дверь, а я ставлю бара брит в духовку и завариваю чай, смиренно пряча охотничий нож в рюкзак. Звездные карты для библиотеки готовы – свернуты и спрятаны в водонепроницаемый тубус с кожаным ремешком, чтобы было легче нести.

Только я собрался будить Авелу, как она неуклюже заходит на кухню. Съедает толстый ломоть бара брит, кашу и запивает все это молоком, будто ее неделю не кормили. Я беру ее на руки, закидываю рюкзак и тубус на плечо, и мы выдвигаемся в деревню Блодин.

Было бы гораздо легче, будь у нас лошадь или хотя бы осел – мы не прошли и половины пути, а мне уже ужасно тяжело нести Авелу. Но животным не нравится близость к Гвиденскому лесу. Когда Авела была совсем младенцем, у нас временно жила коза – так она перестала давать молоко, перепрыгнула через забор, и больше ее никто не видел. Даже курицы у нас не выжили: через неделю или две они перестали откладывать яйца, выщипали себе все перья и умерли одна за другой. После этого мы отказались от домашнего скота и теперь покупаем молоко, яйца и мясо у Бреннана.

Радует хотя бы то, что у нас есть огород, так что фруктов и овощей всегда в избытке. Порой я могу поклясться, что наши растения растут быстрее, чем должны, будто питаются той же живительной магией из почвы, что и деревья Гвиден.

Чего я хочу на самом деле, так это велосипед. По правде, я редко путешествую на большие расстояния, чтобы в нем была необходимость, да и с Авелой ездить бы не получилось, но я все равно его хочу. Согласно папиным газетам, в городе Брейндаль на эти новомодные изобретения сейчас большой спрос, да и наша деревушка не отстает – некоторые уже его купили.

Нести Авелу быстрее, чем если она пойдет сама, но к тому времени, когда в поле зрения появляется ферма Бреннанов, мышцы моих рук кричат от боли. Я передаю сестру Эфе, жене Бреннана, и, помахав отцу, который усердно работает в поле и скорее всего даже меня не видит, отправляюсь в деревню в одиночку.

Чем дальше я от леса, тем свежее воздух и жарче солнце. Под ногами кружится пыль, и к тому моменту, когда я добредаю до деревенского вокзала, с меня уже ручьем льется пот. Вообще-то «вокзал» – это громко сказано, скорее маленькая деревянная платформа, зажатая между телеграфной станцией и постоялым двором, где можно купить билет.

Я вхожу в приземистое каменное здание. Внутри мрачно и прохладно – наконец-то можно отдохнуть от палящего солнца. Жду, пока глаза привыкнут к темноте, и подхожу к кассе. За ней стоит темноглазая девушка и протирает очки тряпочкой, ее длинные волосы стянуты яркой лентой на уровне шеи. На ней кремовая блузка с рукавами-фонариками и узкими манжетами на запястьях, а также юбка с высокой талией, застегнутая сверху донизу на пуговицы. Увидев ее, я заливаюсь краской. В Блодине не так много юных девушек, но Майрвэн Гриффит – самая красивая из них. И самая умная. Она поэтесса, некоторые ее стихи даже публиковали в брейндальской газете. Когда-нибудь я наберусь смелости, и мы нормально побеседуем. Об астрономии, музыке или книгах. Может, сделаю ей предложение – я пока не продумывал все в деталях.