Я забыл что-то важное.

По крайней мере, мне так кажется.

При свете дня, когда я готовлю, пропалываю огород или наблюдаю за Авелой, я ни о чем не вспоминаю. Во тьме ночной, когда смотрю в телескоп и заполняю карты с отцом, тоже ни о чем не думаю.

Но в промежутке между сном и явью, между тьмой и рассветом я чувствую аромат фиалок, и воспоминания возвращаются.

Серебристое лицо. Шалаш из веток, сплетенный при помощи магии. Прикосновение холодных пальцев ко лбу. Резонирующий голос: порой глубокий, как виолончель, порой высокий, как скрипка. Сияние светлячков.

Даже днем, когда я думаю о крушении поезда, о пассажирах, убитых в лесу, воспоминание кажется каким-то странным. Будто смазанным.

С того дня, как Авела потерялась в лесу, прошло три недели. Лето окрасило деревья в насыщенный зеленый оттенок, с огорода постоянно приходится выгонять кроликов – единственные существа, которых не волнует, что мы живем на границе с лесом.

Я готовлю оладьи на завтрак, белое масло ярко выделяется на фоне чугунной сковороды. Авела ест клубнику, которую мы вчера собрали, окуная ее во взбитые сливки.

– Филки, – произносит она мелодичным голоском. – Филки, филки, филки.

– Потерпи, малышка, – грубовато отвечаю я из-за собственного нетерпения.

– Филки! – настойчиво повторяет она, показывая пальцем.

Я отрываю взгляд от оладий.

На открытом окне лежит веточка фиолетовых цветов.

Я вздрагиваю. Показалось или среди деревьев шевельнулась тень?

– Не трогай плиту, Авела! – велю я и опрометью выбегаю из дома, шумно стукнув дверью о стену.

Тяжело дыша, останавливаюсь у папиной стены.

– Кто там? Кто там?!

Ответом служит только свист ветра среди деревьев и царапанье веток о камень. Я стою неподвижно, прислушиваюсь, всматриваюсь в лес за стеной.

Из задумчивости меня выводит запах сгоревших оладий, доносящийся из кухонного окна. Я спешу обратно в дом, надеясь, что больше ничего не горит.

Позже, уложив Авелу спать, я сажусь на заднем крыльце, попиваю чай и рассматриваю фиалки, потирая нежные лепестки между пальцами, позволяя их запаху окутать меня.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь, несмотря на серебристую иглу боли в голове.

Вспоминаю хватку грубых пальцев, выдавливавших из меня жизнь. Песнь, лившуюся из леса. Странную руку на запястье. Серебристое лицо в свете звезд. Светлячков. Сон без сновидений.

Ты боишься темноты? Или только монстров, что таятся в ней?

Я открываю глаза.

Цветы смялись в ладони, их аромат липнет к коже. Возможно, пока я буду вдыхать их запах, я не забуду ее. Древесную сирену. Дочь Гвиден.

Она приходила сюда. Но зачем?

Оставив полупустую чашку на крыльце, я подхожу к стене отца, что ограждает нас от леса, и задумчиво останавливаюсь на пару секунд. Воспоминания скользкие по краям, их трудно удержать. Они уже ускользают. Я этого не хочу. Я хочу знать, почему все забыл, зачем она оставила мне фиалки на подоконнике.

Я перелезаю через стену и шумно приземляюсь с другой стороны.

Далеко отходить не рискую – Авела спит одна в доме, – однако захожу чуть дальше, чем, наверное, следует. Все это время мой взгляд выискивает фиалки, и я упрямо пытаюсь вспомнить.

Нахожу один-единственный мятый цветок среди упавшей листвы. Меня охватывает ликование.

– Ты там? – зову я. – Дочь Гвиден, ты там?

Ответа нет, но лес будто затаил дыхание, ожидая от меня дальнейших действий. Боль в голове обостряется, воспоминания вырываются из хватки.

– Кто ты? Зачем ты оставила мне фиалки?

Мимо уха с воем проносится ветер. Внезапно в воздухе усиливается аромат диких цветов.

– Это было ошибкой, – голос похож на скрипку: глубокий, гортанный, с вибрато. – Забудь меня. И больше не приходи сюда.

Запах улетучивается. Деревья замирают. Я снова один.

В середине ночи, когда мы с отцом заканчиваем заполнять карты, он идет спать, а я остаюсь.

Фиалки, твержу я себе, как и весь день. Фиалки и светлячки. Все остальное ускользнуло. Мне хочется, мне необходимо вспомнить. Это желание поглощает все мысли, а я и не против, хотя понимаю – если хочу ответов, то должен вернуться в лес.

Это глупо. Безрассудно.

Я беру фонарик и нож. Подхожу к стене и долго смотрю на нее, внутренний ужас воюет с отчаянным стремлением знать. И, как ни странно, его достаточно, чтобы приглушить страх. Я перелезаю через стену и захожу под деревья. Сердце громко стучит в ушах. От железной хватки на ноже и фонарике болят руки.

На меня налетает стайка мотыльков, привлеченных светом. Я наблюдаю за ними с какое-то время – этими мельтешащими тенями, листьями с крыльями. Они улетают так же внезапно, как прилетели.

Лес бдителен, он не спит. Под землей, как живые существа, корчатся и извиваются корни. Деревья шепчутся и гнутся. Сквозь кроны луна отбрасывает причудливые узоры на лесную подстилку, но мой фонарик прогоняет тени.

Страх бьется во мне как второе сердце, вибрируя в костях.

Фиалки и светлячки.

Я должен узнать, кто оставил мне цветы. Кто говорил со мной из-за деревьев. Что действительно произошло в тот день, когда Авела потерялась в лесу. И поэтому я захожу во тьму.

Серебряная вспышка – мое единственное предупреждение.

Рот накрывает ладонь, приглушая крик. Руку обхватывают пальцы и тянут к деревьям. Я сопротивляюсь, изворачиваюсь. Роняю фонарик.

Страх процарапывает себе путь по горлу.

По щекам водят листьями.

Кругом царит ужас. Тени.

До меня доносится нота песни. Она сковывает мою душу.

Я извиваюсь в хватке сирены, но она не отпускает.

Боже мой…

Впереди маячит очертание гигантского дуба. Он со скрипом и вздохом раскалывается, и моя похитительница толкает меня внутрь, убирая руку со рта.

Я пытаюсь обернуться к ней, закричать.

Но дерево проглатывает меня целиком.

Чернота обволакивает меня, давит со всех сторон. Я не могу вдохнуть, не могу дышать. Не могу видеть. Поддавшись панике, я гадаю, каково будет умереть, может ли быть что-то ужаснее этой обездвиживающей, удушающей тьмы.

Где-то рядом течет сок, вдалеке шелестят ветки.

Дерево будто вибрирует, изучает меня невидимыми пальцами, пытаясь понять, из чего я сделан. Серебристая боль в голове проходит сама собой как заноза, вытащенная пинцетом. Ей на смену всем скопом возвращаются воспоминания: руки древесной сирены на моей шее. Шалаш из живых веток. Авела, спокойно спящая у меня на руках. Голос сирены в сиянии светлячков.

Ты боишься темноты? Или только монстров, что таятся в ней?

Что ты наделала?

Спасла вас от своих сестер и от леса.

Я не хотела, чтобы моя сестра убила ребенка.

Глубокий сон без сновидений. Рассвет, которого я боялся уже никогда не увидеть.

Как бы ты меня назвал, Оуэн Меррик?

Я бы назвал тебя Серена. Звезда.

Легкое прикосновение пальцев, лишивших меня воспоминаний. Фиалки на подоконнике, чтобы напомнить о том, что я забыл.

Я искал ее по лесу, до конца не понимая зачем.

Она затолкала меня в дуб: одной рукой крепко сжала запястье, другой грубо накрыла рот. И позволила дереву съесть меня.

Я не понимаю.

Я считаю секунды, что оцепенело, как древесный сок, провожу в сердце дерева. Но внутри меня снедает страх, и постепенно я ускользаю от реальности.

Как вдруг раздается оглушительный треск.

Я падаю на траву, под серый свет зарождающегося рассвета. Со всхлипом втягиваю воздух, кашляю и хриплю, содрогаясь на земле, пока разум не убеждает тело, что со мной все в порядке. Я живой. Я дышу.

Ее серебристые ступни всего в паре сантиметров от меня. Я поднимаю взгляд и вижу, что она наблюдает за мной бесстрастными глазами. На руках сирены темные отметины, будто кто-то порезал ее ножом. В волосах ярко цветут фиалки.