Главный зал, где я впервые увидел Сигюн, сидящую у камина, был пуст и тих. Окна были открыты, угли в камине остыли, в комнате пахло океаном и дикими береговыми розами, которые росли вдоль дюн. Оставалась только кухня, тоже чистая, тихая и пустая. Я стоял в дверях, хмуро разглядывая аккуратную маленькую комнату. Мне следовало бы радоваться такому одиночеству. Меньше всего мне хотелось объясняться самому. Так ведь?
Черт, я должен быть голоден. У меня даже в голове не было никаких мыслей. Я потер рукой глаза и сел за кухонный стол. Появилась золотая тарелка, наполненная вареным лососем на ложе из увядшей зелени, нарезанной моркови и толстого черного хлеба. Я ел медленно, давая желудку время привыкнуть, и лениво любовался аккуратной магией, связывающей этот стол с кухней Вал-Холла. Это было заклинание, которое я мог бы повторить, если бы у меня было достаточно времени, но это было бы нелегко.
Стол был такой же, как и все остальное в этом доме. Обманчиво умно, прекрасно сделано и совершенно удобно.
После трапезы рядом с дымящейся кружкой ежевичного чая появилась бутыль меда. Я заколебался, но потом взял только чай. Когда я встал, моя пустая тарелка и бутыль с медом исчезли. Дверь на пляж снаружи была приоткрыта, открывая густой послеполуденный свет, искрящийся на медленно колышущихся волнах.
— Мне некуда идти, кроме как на улицу, — прошептал я себе под нос.
Когда я вышел из дома, в мягком, теплом воздухе витал еще один запах. Запах нагретой солнцем кожи женщины и ее длинных каштановых волос. Я глубоко вдохнул, чувствуя себя гораздо лучше, чем следовало бы после всего лишь отдыха, еды и ежевичного чая.
Сигюн сидела на дюнах в длинном зеленом платье с высоким воротом, ее тело купалось в солнечном свете, а на коленях лежала раскрытая книга. На моих глазах прядь волос упала ей на щеку, и она подняла руку, чтобы откинуть ее назад, обнажая изгиб своей бледной шеи.
Звезды, она была прекрасна. Как же я раньше этого не заметил? Странное тепло медленно просачивалось в мое тело, возможно от позднего полуденного солнца, возможно от кружки чая в руке. Стараясь не шуметь, я потянулся к ближайшему розовому кусту. Этот дикий, непослушный клубок шипов был покрыт мятыми розовыми цветами, и воздух был тяжелым от их сладкого запаха. Я потянул за нити магии, чтобы сорвать самый большой цветок, который смог увидеть, а затем отправил его плыть по воздуху. Он проплыл над дюнами, когда Сигюн перевернула страницу, и заколебался над ее головой. Я потянул магию, и цветок опустился на открытую книгу Сигюн.
— О! — ахнула Сигюн. Она обернулась.
Улыбка, которой она одарила меня, была похожа на солнце, пробивающееся сквозь облака, на первый теплый день в конце зимы. Странная дрожь пробежала по мне, когда ее золотистые глаза встретились с моими. Я никогда не ожидал увидеть такую улыбку в Асгарде, от одного из асов.
— Локи! — Она закрыла книгу и положила цветок розы на ладонь. — Ты спал здесь?
— Надеюсь, я не доставил тебе неудобств? — сказал я, садясь рядом с ней.
Она покачала головой, и несколько ее каштановых локонов взметнулись вверх.
— О, конечно же, нет. Мне показалось, что я чувствую тебя здесь. Ты был в той крошечной комнатке?
Ее тонкие черты смутились, и я улыбнулся.
— А где же мне еще спать?
Нежный розовый румянец пополз вверх по шее Сигюн. Она повернулась лицом к океану.
— Я не думала, что эта комната для тебя. Она такая…
— Все в порядке, — настаивал я. — А что еще тебе нужно, когда ты спишь?
Она рассмеялась высоким серебристым смехом, от которого, казалось, воздух стал теплее.
— Я думаю, что вся эта комната меньше кровати Одина.
У меня защемило в груди, и я не смог удержаться от вопроса.
— Что ты знаешь о постели Одина?
— Я сражалась рядом с ним, — сказала она, поворачиваясь ко мне лицом. Розовый румянец достиг ее щек. — Во время войны с ванами. Когда-то мы были… очень близки.
Это означало любовников, догадался я. Но узел в моей груди все равно ослабел. Война с ванами была древней историей. Этот кровавый конфликт, который почти уничтожил асов и ванов, определил мир моего детства, но мирный договор Одина держался сотни лет. Я присвистнул, протяжно и тихо.
— Неужели ты так стара? — спросил я и тут же пожалел о своих словах.
Сигюн снова рассмеялась. Это был очень приятный звук, особенно в пахнущем розами воздухе.
— Да. Я уже настолько стара.
Я пристально посмотрел на нее, и она снова повернулась к океану. Я был готов извиниться за это замечание или предложить некую компенсацию. Фрейя, вероятно, дулась бы на меня за что-то подобное в течение многих месяцев и уж точно я был бы ей уже должен. Но Сигюн, похоже, даже не обиделась.
— Ты была валькирией? — спросил я.
Она кивнула и убрала еще одну прядь волос за ухо.
— Это было очень давно. С меня уже достаточно войны.
Значит, она была воином, валькирией и любовницей Одина. Она участвовала в самой большой войне, которую когда-либо видели Девять миров, когда я был еще ребенком, сражаясь за еду в трущобах Утгарда. Как, во имя трижды проклятых миров, Тор мог подумать, что она скучна?
— Тор был совсем неправ насчет тебя, — сказал я.
— Тор? Звезды, я надеюсь на это. — Она снова улыбнулась мне, на этот раз застенчиво и тайно, прежде чем вернуться к своей книге.
Я ждал, что она будет настаивать на получении информации или, по крайней мере, спросит меня, что сказал Тор. Но Сигюн, казалось, была довольна, сидя рядом со мной в полной тишине и переворачивая страницы своей книги. Я наблюдал за ней, пока она читала. У нее были густые ресницы, которые отбрасывали тени на изгиб ее щек.
На мгновение я задумался, как Один мог отказаться от нее, но ответ пришел почти сразу. Женщина, которая довольствовалась молчанием, не была хорошей партией для вечно стремящегося Всеотца. Его нынешняя жена, Фригге, не была счастлива, если только не устраивала вечеринку. А красивый маленький домик Сигюн определенно не был создан для вечеринок. Я нахмурился, когда что-то встало на свои места.
— Магия на кухонном столе, эта связь двух мест. Разве она не называется заклятие оковы?
Сигюн закрыла книгу и повернулась ко мне, ее улыбка была подобна облакам, поднимающимся после шторма.
— Я впечатлена.
Ее губы были действительно очень красивы. Мне почти захотелось наклониться и дотронуться до них. «Целуй меня, когда захочешь», — сказала она мне на следующее утро после того, как я спас Идунну. Как идиот, я думал, что никогда больше не захочу никого целовать. Но, наблюдая, как ее губы раздвигаются в сладкой улыбке, я поймал себя на том, что гадаю, каковы они на вкус. Будут ли поцелуи Сигюн мягкими и сладкими, из тех, что всегда заставляют тебя хотеть большего?
— Я больше не использую свою магию в качестве оков, — сказала она. — По крайней мере, не с людьми. Это было слишком…
— Иссушает? — предложила я, когда ее голос дрогнул.
— Да. Мне требовалось много усилий, чтобы сковать другого человека.
— Ну, конечно, — сказал я. — Наложение чар на кого-то другого толкает твою магию против их собственной, если только они не сотрудничают. Это невероятно опасно.
— Ну, это была настоящая война. — По ее тонким чертам пробежала тень, и я решил сменить тему разговора.
— А каким он был? — спросил я. — Человек, которого ты любила в Мидгарде. Рагнавальдр?
Эта мягкая улыбка вернулась, когда она повернулась, чтобы посмотреть на свои колени, где цветок, который я сорвал для нее, лежал в ладони. Она провела пальцами по его мягким розовым лепесткам.
— Он был похож на тебя, полагаю, — сказала она, ее голос был мягок, как лепестки цветка. — Пожалуй, не так умен. Забавный. Очаровательный. — Она сделала паузу, затем посмотрела на меня с застенчивой улыбкой. — У него тоже были рыжие волосы.
— Счастливчик, — сказал я, не подумав.
Ее щеки покраснели, но глаза потемнели.
— Возможно. Чем старше я становлюсь, тем больше боюсь, что на самом деле была влюблена в то, как он меня видел. Он думал, что я такая сильная, такая мудрая. Если бы я сказала ему, что развешиваю звезды по небу Девяти миров, он бы мне поверил.
