— У меня был курс истории магии и изначальных ритуалов, — начинаю объяснять я, и Фьюрин тут же перебивает:

— Ты же из колледжа алхимиков? Тогда неудивительно. Я уверен, что преподавала ритуалы моя тетушка Эрула Калита, этакая седая старушка с командным голосом. Ей уже давно за семьдесят, но студенты ее боятся и сегодня. Предки, я и сам эти ритуалы наизусть только из-за нее помню!

— Да, она самая, знающая Эрула Калита, — я киваю и, сама того не ожидая, втягиваюсь в разговор. Когда я использовала обряд, то во многом импровизировала. Теперь же мне интересно, как оценит мои действия другой человек.

Фьюрин в моих глазах постепенно обретает черты. Предки! У нас даже общие знакомые есть, не только интересы. Это уже не просто мужчина на дорогом авто, «лощеный хмырь», непрошеный жених, проблемный и сумасшедший оберег. До этого момента я едва ли помнила его лицо и мало что знала о нем, кроме смутных воспоминаний из прошлого и совершенно идиотского диалога в поезде. Сейчас в свете закатного солнца он выглядит по-другому: более открытое выражение лица, его черты менее острые, чем мне запомнились, совершенно другой взгляд — любопытствующий, заинтересованный, оценивающий.

— Так, сразу мне скажи, — он чешет указательным пальцем слегка длинноватый нос. — Сексом в полном смысле этого слова мы с тобой не занимались, ведь так? — и, дождавшись моего кивка, он продолжает: — С кровью все ясно, я нашел царапины у себя на ребрах. Это ты правильно: оставить метку там, где не сразу увидят другие. Если секса не было, то в качестве влаги и жажды можно использовать… Слюну?

— И слезы.

— Ага, сходится, — загибает он пальцы. — Тогда «плоть отдана тебе»…

— Все-таки пришлось залезть тебе в штаны, — с трудом сдерживаю я улыбку.

— Предки, мне хочется покраснеть, как это было в мои пятнадцать, — прячет взгляд Фьюрин и фыркает: — А что, мальчишки тоже волнуются! Первый поцелуй и все такое… Мы с Даллой больше смеялись, чем обжимались…

— Твоя жена? — я слышу в его голосе грустные ноты — то, как он упоминает женское имя.

— Да, сорочья болезнь, — морщится Фьюрин. — Несмотря на все настои, она продержалась всего семнадцать дней.

— Я сожалею.

— Боль все еще со мной, — он прикладывает ладонь к груди. — Хотя она больше не имеет надо мной власти. Я решил снова жить… Но к утопленнику грусть и печаль! Как только я выбрал быть живым, твой дядя едва не удушил меня: обратно делегацию отправили в вашем пыльном чудовище, которое имеет странное название «вагона высшего уровня комфортабельности для особых гостей».

— Да, есть такой, — я глупо хихикаю, потому что помню этот ужасный вагон — душный и бархатный.

— Ты уже не выглядишь как при смерти, — внезапно Фьюрин подается вперед, рассматривая меня. От пристального внимания мне даже неуютно, я поправляю складки тяжелого роскошного, но душного и узкого платья. В комнате слишком жарко для такого наряда.

— Мне помнится, ты не хотела со мной связываться.

— И сейчас не хочу,— я честно отвечаю ему.

— Тогда тебе нельзя было подписывать тот договор, — хмурится Фьюрин. — Хватило и того, то ты сама нас связала по древнему обряду. Повернуть такое было бы сложно, но возможно. А сейчас…

— У меня не было выбора, — продолжение беседы мне не нравится. Я отворачиваюсь к окну. Солнце уже скрылось за горизонтом, но его последние лучи подсвечивают тяжелые тучи, которые заволокли небо. Вот почему мне настолько душно, что кружится голова.

— Ясно, — медленно проговаривает Фьюрин, и мне совсем не хочется знать, что именно он слышал и видел, что успел проанализировать и узнать. Мне интереснее темные небеса, но все равно я вздрагиваю, когда он упоминает Амира. — А твой брат весьма деятельный молодой мужчина. Хотя мне не импонирует эта резкость. Согласен, иногда, чтобы построить что-то новое, нужно сравнять с землей старое. Но такие игры с будущим множества людей, что проживают на этих землях, еще никого не доводили до добра. Когда мы с ним сегодня встретились, я думал, что первым делом Амир Виктор Флейм потребует разорвать договор о браке… Всем известно, что ты его подписала не по своей воле.

— Он не потребовал, — шепчу я, изо всех сил сосредотачиваясь на красном пятне у самого горизонта — последние закатные лучи.

— Да, ты права, — Фьюрин кивает. — Его первый вопрос был о таможенных пошлинах. Кажется, тебя это не удивляет.

— Мы успели переговорить с Амиром, — с запинкой я произношу имя брата. — Он добился, чего хотел. Сегодня он стал истинных хозяином этих земель: сменил окружение, отправил меня замуж, получил отличную финансовую поддержку в твоем лице, отстранил Левиса от дел, дискредитировал нашего дядю. Разве это не на благо рода и земель? Тем более даже если он и спросил бы, наш брак не аннулировать, — напоминаю я.

— Но ты бы знала, что он хотел для тебя другого, — Фьюрин говорит мне то, на что я имела неосторожность надеяться еще час назад. Я дробно киваю головой:

— Да, так и есть. И нам действительно не развестись, — говорю я своему мужу и прижимаюсь лбом к стеклу. Может, хотя бы оно немного охладит кипящее содержимое головы. О, Предки, пора признаться хотя бы самой себе, что у меня есть муж!

— Могу только извиниться, — пожимает плечами Фьюрин. — Но живым, раз уж так вышло, я себе больше нравлюсь. Так что я всего лишь задолжал тебе что-то размером в мою собственную жизнь.

— Я напишу список и составлю договор, — неожиданно для себя я смеюсь, хотя воздуха откровенно не хватает. Моя судьба перечеркнута, за меня расписана жизнь, а мне смешно. Впрочем, в этом есть заслуга Фьюрина: он умеет растормошить.

— Если ты этого хочешь, напиши такой договор, а я поставлю печати, — он подходит ко мне почти вплотную, говорит очень серьезно и так же серьезно смотрит. Я непонимающе шевелю губами: неужели моя дурацкая шутка обретает жизнь? Из-за духоты, а может, и невообразимости происходящего пространство наваливается на меня так, что голова идет кругом.

Фьюрин неожиданно подается вперед. Я вижу его лицо совсем близко — вплоть до едва заметных веснушек на щеках. Его зрачки расширены, а узкие губы чуть приоткрыты. На мгновение мне кажется, что он сейчас меня поцелует. И страшно представить эту ситуацию. У меня нет сил, чтобы оттолкнуть его.

Я даже не успеваю зажмуриться, но в этот момент Фьюрин резко тянется вправо и распахивает окно рядом со мной. В тишину комнаты врывается шелест листьев и далекие отзвуки грома. Тяжелые тучи окончательно затягивают едва тлеющий горизонт и приносят к Фениксу грозу. Пока я давлюсь, вдыхая свежий, даже холодный после душной дневной жары воздух, Фьюрин набрасывает мне на плечи свою куртку и, посвистывая, удаляется.

— Стой, — говорю я белобрысому затылку. — Мне ехать с тобой?

— Это ты уже сама реши. Ты — моя жена, а не дочь, — ненатурально возмущается Фьюрин, но тут же задумчиво трет подбородок: — Хотя дочь меня тоже не особо слушает…

— Значит?.. — я почти не верю в то, что он сейчас просто возьмет и уедет. Но, кажется, так оно и будет.

— Это значит, что я действительно знаю слово «извини». Перемирие, радетельная Лайм, жена моя?

— Перемирие, оберег Эрих, муж мой, — я благодарно киваю ему. Мой выдох облечения перекрывается первым, пока еще тихим громом.

— Жду список, — прощается Фьюрин и почти исчезает за дверью. Напоследок он оборачивается — тени по-особому падают на его лицо, показывая настоящий возраст мужчины. В этот момент я ощущаю, что он старше меня и во многих вещах, а именно дворцовых интригах, опытнее даже Амира. С таким мужем мне не будет легко. Чтобы не исчезнуть, не потеряться на его фоне, а играть с ним на равных, мне стоит постараться. И тогда, возможно, мир больше не будет рушиться под моими ногами.

— Но твой брат, жена моя, уверен, что ты сейчас возвращаешься в Викку со мной, — будто невзначай сообщает мне Фьюрин: — А после нашего отъезда он проведет первое собрание нового территориального Совета. Не упусти возможность покрасоваться напоследок, Лайм Виктори Флейм. Уйди на тех условиях, которые продиктуешь сама.