— Он так и не доверился тебе? — я расстроенно качаю головой.

— Раньше он так смотрел и так не говорил. Будто идет игра на жизнь и на смерть, а не всего лишь дележ власти, — Левис трет лоб и с выдохом признается: — Я не смог терпеть. И убежал в старое поместье. В этом году в бабушкином саду цвели розы…

— Ты хорошо постарался, — я его успокаиваю. Младший не виноват в том, что Амир отгородился. Они с Амиром были слишком разные и слишком по-разному переживали проблемы. Я и сама знаю, как старший брат бывал невыносим. Иногда это вовсе не слабость — оставить Амира отвечать на вопросы, которые он обнаружил, в одиночку. Иногда — это единственный путь сохранить себя, сопротивляться тому страшному шторму, каким был оберег Флеймов.

— Перед тем отъездом он не просто отстранился от меня, он прошел мимо меня, — губы Левиса дрожат. — Может, хотел защитить, а может, не желал более знаться со мной. В любом случае, он все решил за нас.

Я смотрю, как роняет горькие крупные слезы мой младший брат: большой высокий мужчина с доверчивым лицом и открытым сердцем. У него крупные руки и сильные пальцы, жесткая щетина пробивается на подбородке. Он ждет от окружения мира и доброты. Я не хочу видеть, как он перестанет верить самым близким, как однажды бросит мне писать и больше никогда не расплачется ни от злости, ни от облегчения. Но влияния времени мне не отменить. Как не отменить смерти Амира.

На улице постепенно становится все оживленнее и шумнее. По лестнице то и дело сбегают вниз первые клиенты. Работники кафе тоже не дремлют: в воздухе плывет терпкий запах настоя кохи — прекрасное тонизирующее средство, незаменимое в начале дня. На широких столах появляются мясные тарелки, украшенные пучками зелени, корзинки с пышной сдобой и глубокие миски со сладкой кашей. Рядом в глубоких мисках лежат вареные яйца, овощи, легкие хлебцы и соусы к ним. Яркими пятнами выделяются стаканы с апельсиновым соком и креманки с десертом из фруктов и сливок. Запахи такие пленительные, что удержаться невозможно. Я прошу принести завтрак и за наш столик.

Слоеное тесто почти что тает во рту. Вкусная еда немного отвлекает от достаточно серьезных мыслей. А крепкий настой густого коричневого цвета заряжает меня необходимой энергией. Я уже не просто готова грустить о прошлом, но и строить планы на будущее.

— Левис, а откуда ты узнал, что я буду здесь? — перехожу я сразу к делу. Брат быстро дожевывает сооруженный бутерброд и смущенно улыбается:

— А я и не знал. Просто обошел все возможные пансионы в этом районе. Беспокоил людей. Надеялся, что ты не ушла далеко.

— А почему здесь?

— Я был сегодня утром у Ремана. Он обмолвился, что видел тебя, — с заминкой объясняет Левис.

— А он не обмолвился, что отказал мне в какой-либо помощи? Я просила его разобраться в смерти Амира, — настой горчит на языке, но виной этому вовсе не ошибка в приготовлении. Всего лишь «видел», что ж, не так и далеко от истины.

— И тебе тоже отказал? Странно, — младший растерян. — Меня-то почему не выслушал, как раз понятно. Мы никогда с ним не были друзьями, но ты, дорогая сестра, и он… Мне всегда казалось, что между вами симпатия.

— Мне тоже казалось, — мне грустно, и я это не скрываю. Однако вчерашний вечер прошел недаром, печаль не вызывает слез. Я быстро собираюсь с силами, делаю большой глоток настоя и интересуют у Левиса: — А ты что забыл у Рема?

— Та ведьмочка, что вернулась с телом брата. Ее хотят обвинить не просто в нарушении контракта, а в преступной ошибке — в бездействии. Но я не верю, что ведьма из Минорского ковена не выполнила своих обязательств. Ты и сама знаешь, сестра, что они всегда бьются до последнего.

— Ты прав, — я соглашаюсь с Левисом. Вменять выжившей ведьмочке обвинение в бездействии — это почти что смертельный приговор. Минорки воспитаны совершенно невообразимым образом: они хвалятся и гордятся тем, что выполняют самые сложные задания или умирают в процессе. Остаться в живых минорка могла только в том случае, когда сам наниматель, мой брат, умер. После такого это естественно — вернуть его тело обратно в Феникс. Что же тут не так? Кому нужно убрать ведьму? Что она знает?

— Вот я и подумал, может, Реман поможет… — стискивает кулаки младший брат.

— Левис, познакомь нас, — предлагаю я.

— А… — долго моргает Левис. И я почти вижу, как мысли то быстрее, то медленнее мелькают в его голове. Наконец, решение найдено: — Хорошо, сестра, но ты пообещай, что не выдашь место, где она прячется.

— Даю слово. А я смотрю, она тебе нравится, — хитро улыбаюсь и подмигиваю. Левис в это время начинает краснеть крупными пятнами.

— Нет, пока нет, — торопится он с ответом. — Мне ее жаль. Первый контракт, ужасное несчастье. И бросить ее вдали от ковена да еще среди недоброжелателей… Это несправедливо.

— Как скажешь, — я похлопываю его по ладони. — Но если нужна будет консультация по любовным вопросам о ведьмах, обращайся. Не я, так Рада тебе поможет.

Никогда ранее белые улицы Феникса не были такими чужими для меня. Сколько раз я проходила белыми дорогами, не оглядываясь, не замечая окружения, чаще в компании братьев и Рема. Но никогда не шла здесь как радетельная. А последние события прямым текстом говорят мне, что нужно идти вперед только так, вести себя только так. Иначе мне не устоять против чужой молвы и пристального недоброго внимания. Левис идет впереди, он нервничает и будто прикрывает меня от чужих взглядов. А может, он пытается защитить сестру от той участи, что постигла старшего брата. Братец сутулится и преувеличенно резко размахивает руками. Он и сам привык к этим улицам, к таким улицам, значение которых изменилось, не более моего. Но старается выдержать, я тоже стараюсь.

Прохожие не замечают нас. Здесь слишком много жизни, которая мне не знакома. Я уверена, некоторые из спешащих по улицам вообще не знают, что умер оберег. Для них «радетельный» всего лишь слово в книге по истории. Плохо ли это или хорошо, мне сложно разобраться. Я ведь и сама прекрасно знаю, что быть аристократом в наше время — пропащее дело. Хотя наше время — самое лучшее из возможных.

История мира, как и история Флеймов, знает немало ужасных времен. В архивах я встречала такие мемуары и летописи, что от ужаса мне становилось тошно, а в некоторых моментах даже тяжело дышать. Наш мир долго шел к тому состоянию, что есть сейчас. Но постепенно нас покинули откровенная ненависть и непонимание, страх перед чуждым. В те далекие времена совсем юных ведьм сбрасывали со скал. Если же у кого из них получалось взлететь, то счастливицу сбивали камнями и стрелами. Когда-то оберегов замуровывали в подвалах темниц и поддерживали в них слабое подобие жизни, чтобы ценный амулет, а не человек, дальше прослужил. В то же время аристократки в моем возрасте рожали шестого ребенка и с трудом знали, как написать собственное имя. Да и зачем? Детей называли производными от чисел по порядку рождения, и только мальчик, наследник, мог со временем получить имя отца.

Я искренне рада, что я не живу в те времена. Они остались в прошлом, хотя некоторые из пережитков прошлого можно было встретить еще несколько поколений назад. Время вокруг меня мчится вперед без остановки: отметаются прошлые традиции, сплетаются культурные особенности, изменяются правила и привычки. Мы и сами способны лепить из сегодняшнего дня то новое, что нам нужно. Правда, для этого мне самой необходимо немало сил и средств. Если… Когда закончится эта эпопея с моим замужеством, что делать дальше? Вернуться к составлению и проверке зелий, жить в маленькой квартирке от зарплаты до зарплаты, ездить утрами на трамвае и зевать на работе в ожидании, когда же наконец заварится первая чашка настоя кохи? Или что? Могу я что-то большее или обманываю себя?

Иногда мне кажется, что, не будь магии, не существуй ведьм и оберегов, то всем жилось бы значительно проще. Простые люди и вовсе не заметят перемен. Моя лаборатория в Викке продолжит варить зелья для обывателей, крестьяне возделывать землю, а торговцы задирать цену на самое вкусное и нужное. А магия… Ну, подумаешь, магия! Да, ведьмы больше не будут летать в небесах, варить сверхмощные яды и лекарства, лечить и защищать, помогать в тяжелых стройках и заговаривать поля на плодородие. Да, не будет больше нужды в оберегах: нет магии — нет благословлений и проклятий, нет разрушений и «золотых времен» — нет необходимости в том особенном человеке, который все урегулирует. Мир был бы в наших руках. А я со спокойной душой продолжила бы варить зелья. Потому что никто не пострадал бы из-за смерти Амира: только чувства и сердца тех, кому он был не безразличен.