Так мы и сидим напротив друг друга в золотистом полукруге света, идущего от волшебной Кисти, которую я держу в руке. Мы, замурованные средь каменных колонн горной расщелины, смотрим друг другу в глаза в поисках искры надежды на то, что скоро кому-то из нас, а возможно, обоим сразу откроется истина. Создатель мира раскроет перед нами древние карты, и наступит просветление, постижение всех высших знаний, и выход найдется сам собой, да и мало того, проблема нашего заточения окажется сущей безделицей в потоке вселенской мудрости, который снизойдет на нас.

Но долгое время ничего не происходит, разве что с каждой минутой становится прохладнее, и холод исходит от колонн, камни которых незаметно укутались в синее покрывало инея. Я вижу, как Аурелие дрожит всем телом. Присаживаюсь ближе, обнимаю, чтобы согреть ее. И без того холодные пальцы совсем заледенели, сжимаю их в ладонях, не отпускаю и думаю про себя: «Что бы там ни было, я благодарен судьбе за нашу встречу и за это мгновение, когда я чувствую себя по-настоящему нужным и живым, пускай и на пороге смерти».

А холод с каждой секундой проникает глубже, становясь нестерпимым, затуманивая разум, и начинает мерещиться, что каменистые стены расщелины, переливающиеся в свете Кисти под тонким слоем инея палитрой цветов от бледно-серебристого до ядовито-фиолетового, начинают сдвигаться, плотным кольцом обнимая нас, пленников каньона.

Аурелие в испуге вскакивает, и я понимаю, что это не обман одурманенного разума – это происходит на самом деле. Скалы, закованные в кандалы инея, под угрожающий скрежет горных пород с неумолимой скоростью движутся прямо на нас.

Вдруг откуда-то в глухой каменной стене появляется брешь, через которую в расщелину врывается поток ледяного воздуха, несущий вихрь ослепляющего искрами колючего белого снега. Я вдыхаю вихрь, и обжигающее дыхание льда сдавливает грудь, в момент сковывая мышцы, останавливая текущую по венам кровь. Перевожу взгляд вниз: ноги еще стоят на земле, но сама земля начинает дрожать, под ногами образуются неровные грани – плиты расходятся, одна медленно с ужасающим грохотом наползает на другую, затем они переворачиваются, исчезая в образовавшемся разломе, куда тотчас проваливаемся и мы; в свободном падении отяжелевшие тела летят в разверзшуюся бездну, мой взор затуманен ледяными кристаллами, и последнее, что я вижу, – схождение грохочущего водопада, обрушивающегося с высоты заснеженных гор в ледяную пропасть, – водопада, стирающего с картины мироздания известный мне мир, а вместе с ним и нас.

Наступает забвение.

Я выхожу из небытия, ощущая ледяную скованность, одеревенение во всем теле. Холодные веки с трудом поднимаются, стряхивая белесую паутину сетчатых снежинок, и я пробуждаюсь. С усилием, сопровождаемым хрустом позвонков, поднимаю корпус, счищаю прилипшие к одежде ледышки, вдруг вижу, что вместо белой льняной рубашки на мне надет плотный черный комбинезон, спереди застегнутый на молнию.

Встать полностью не получается – голова упирается в твердую поверхность; поднимаю руки, ощупывая препятствие ладонями, – поверхность напоминает прозрачное стекло, потому и не заметна с первого взгляда. В ужасе обнаруживаю, что не в состоянии даже повернуться – прозрачный кокон окружает меня со всех сторон. Согнув локти, упираюсь в верхнюю часть кокона и, вложив все силы, рывком надавливаю на поверхность. Она с трудом, но поддается, и крышка кокона с хрустом ломающегося стекла открывается.

Чистейший морозный воздух наполняет легкие. Выбираюсь из кокона, оглядывая его снаружи, и сразу перехватывает дыхание – кокон оказывается гробом, прозрачным хрустальным гробом, подвешенным на ледяных цепях посреди заснеженной пустыни, в освещенном ослепительным солнцем аквариуме ледяных скал.

Отвожу от него взгляд, но тут же возвращаю – что-то приковывает мое внимание: в углу, на самом дне моего мрачного ложа, блестит какой-то предмет. Наклоняюсь за ним, и в руке моей уже сияет солнечным блеском полупрозрачная золотая кисть.

Значит, сон был явью, и змей, и Аурелие тоже. А как же мой мир Вечной весны, исчезнувший в мгновение ока? А мое ремесло? А мой голос?

Мысли вихрем кружатся в голове. Я напрягаю связки, силясь издать звук, но тщетно… и это – безотрадная правда. «Аурелие… – думаю я. – Она – реальна?»

Оглядываюсь вокруг – в заснеженном плену в ряд болтаются такие же гробы на ледяных цепях. В хрустальном блеске различаю лица друзей, знакомых, таких же детей Вечной весны, как и я, их лица застыли в безмятежном сне, и я не решаюсь их тревожить, по крайней мере, пока не пойму, что в действительности произошло. Но напрасно я ищу среди них Аурелие.

Внезапное чувство захлестывает меня – чувство присутствия жизни в мертвом безмолвии ледяного края. Оглядываюсь – в шаге позади меня стоит Аурелие, она – в строгом черном платье с длинными рукавами, приталенном широким кожаным поясом. На распущенных, развевающихся под ветром черных волосах поблескивают снежинки. Ее голос звучит, задевая струны моей души:

– Это был сон, мы снились друг другу. И весь наш мир снился. Элементал вывел нас из сна, разоблачив тайну, как и было обещано. Я проснулась раньше тебя и поняла это.

В ответ подвожу указательный палец правой руки к своему горлу и поднимаю Кисть, которую держу в левой.

Аурелие, не колеблясь, возражает:

– Да, во сне ты потерял голос… и приобрел Кисть во время странствий твоей анимы, которая живет собственной жизнью, даже когда тело погружено в сон. Странствуя, наши души вторглись в неизведанное, недоступное и сумели постичь непостижимое: ценой утраты голоса ты приобрел магический артефакт – Кисть, – существующий вне времени и вне пространства, а мой цветок, мою аниму, ждет неотвратимое забвение в подземелье демонов – это цена, которой открылось мне знание тайн сотворения и гибели миров.

– Пойдем, я покажу тебе настоящий мир! – зовет Аурелие, и я вижу кровоточащие глазницы угольно-черного черепа – демонического знака на ее приоткрытом запястье.

Она увлекает меня за собой. Мы идем, обутые в одинаковые высокие, с железными набойками сапоги на толстой подошве, идем след в след, и снег хрустит под ногами; восходящее солнце освещает наш путь по нетронутой мертвенно-гладкой снежной равнине.

Мы приближаемся к ледяной скале, что величественно возвышается над застывшей поверхностью зеркального озера, спящего беспробудно в унылом плену равнодушных льдов. Аурелие протирает ладонью, словно от слоя пыли, снежную насыпь на зеркальной озерной глади, и сквозь распахнутую завесу начинают проступать цвета, преимущественно теплые. Я различаю силуэты, они движутся, но остальное сокрыто от глаз под коркой льда. Встречаюсь взглядом с Аурелие и понимаю ее без слов – мощным ударом металлической подошвы рассекаю лед, и он разлетается на мелкие осколки. Сквозь пробитую в озере дыру не хлещет вода, нет, сквозь нее, словно через замочную скважину, открывается обзор в иную реальность, ту, что я в своем сне привык называть Нижним миром.

Но не таким я его себе представлял, когда в луче живительного света прикасался к цветку неведомого далекого человека. В мире, открывшемся моему глазу, не было ни света, ни людей. Очертания, которые я поначалу принял за силуэты, оказались блуждающими во мраке тенями, ходячими призраками. Здесь не было цветков, чтобы притягивать свет и отражать его, возвращая нашему миру.

Но что это за далекое сияние, которое так сильно влечет и манит? Напрягая зрение, вижу его источник – единственный в этом темном мире; этот источник, подобно памятнику, стоит на возвышении, рассеивая желтоватый свет. Свет этот – порождение неживой природы, он существует вне цветка и, не подпитываемый его энергией, направлен на единственное существо – своего хранителя, чтобы поддержать в нем жизнь, и высот Верхнего мира ему не достичь. А само существо – я не верю своим глазам – гигантская желтая Обезьяна с длиннющими конечностями и округлым, похожим на огромный шар, животом.