Не отдавая себе отчета зачем, однако в полной уверенности, что мои действия необходимы и правильны, срываю портрет с мольберта, сворачиваю его и укладываю в черный кожаный тубус, сшитый вручную нашими мастерами вощенной натуральным воском нитью, затем вещаю тубус на плечо с помощью ремешка.

Готовый встретиться со змеем, с копьем и тубусом я подхожу к дому Аурелие. Она стоит на крыльце, голубая шаль покрывает плечи, на запястье – свежая марлевая повязка.

– Ты видел портрет? – с порога интересуется Аурелие.

– Видел, но не смотрел на него, как и обещал. Я спрятал его, не снимая покрывала, – бессовестно лгу я, стараясь убедить самого себя в спасительности этой лжи.

Аурелие удовлетворенно кивает.

– А для чего тебе понадобился тубус?

– В нем бумажные листы на случай, если захочется что-то запечатлеть на обратном пути, – снова лгу я.

– Лишняя ноша – как глупо! А этим ты собираешься поразить змея? – с иронией спрашивает она, указывая на копье.

– Лучшего я не нашел. Придется обходиться тем, что есть. Когда прикажешь выдвигаться?

Аурелие берет меня за руку, и мы покидаем яблоневый сад, следуя в сторону, противоположную лесу, где редеет трава и почва становится каменистой.

Мне непременно хочется достичь логова змея до заката, но усталое солнце уже роняет прощальные оранжевые блики на унылые камни, скрываясь от надоевшего мира за линией горизонта в пурпурной дымке облачных гор. Дорога из беспорядочно разбросанных камней, измельченных и постепенно переходящих в мелкий песок, ведет к горному ущелью между двух скал. В коридор из высоких серых колонн со сглаженными ассиметричными формами почти не проникает свет. Понимая, что мы у цели, я крепче сжимаю в руке копье, предусмотрительно оглядываясь по сторонам. Я прошу Аурелие держаться позади меня.

– Надо подождать, – говорю я. – В расщелине темно, да и солнце уже садится, наступает время его охоты, скоро он сам должен выйти.

– А я страсть как хочу посмотреть, что там, хотя бы одним глазком, – говорит Аурелие, стремительно отталкивая меня и направляясь к каньону.

Хватаю ее за руку и не отпускаю:

– Почему ты так безрассудна? Отойди! Так и быть, я пойду первым, осмотрюсь, и, если опасности нет, ты сможешь пойти следом за мной и удовлетворить свое любопытство.

Аурелие с видимой неохотой уступает. А мне ничего не остается, как только перешагнуть порог сумрачного ущелья с занесенным для удара копьем.

Едва я пересекаю невидимые межскальные двери, сердцем внезапно овладевает неописуемый страх – чудится, что где-то здесь незримая, но вполне реальная опасность подстерегает меня. Глаза почти ничего не различают во тьме, и я уже решаю повернуть назад, как вдруг где-то в верхнем ярусе скальных ниш слышится шорох. Я поднимаю голову, и тотчас что-то громадное летит на меня сверху, сваливая с ног; копье выпадает из рук, ударяясь о камни, где и лежит бесполезным куском металла. Тянусь к нему, но нечто склизкое и холодное с невероятной силой сдавливает мне шею. Я тщетно пытаюсь разжать руками тиски, крикнуть Аурелие, чтобы немедленно уходила, но ледяные оковы смыкаются у горла, их давление возрастает, и ни говорить, ни дышать я не в силах.

Собравшись с духом, поднимаюсь на колени, страшная ноша перевешивает, отклоняясь к скале, и что есть сил ударяется об нее, на мгновение ослабив хватку. Воспользовавшись короткой передышкой, жадно глотаю воздух и кричу: «Беги, Аурелие!», одновременно стараясь подвинуть ногой лежащее на земле копье, которое вдруг оказывается совсем близко.

Глаза привыкают к темноте, и облик моего соперника становится различим – это змея или скорее действительно змей, тот самый, что отравлял Древо и которого я прогнал, но только он как будто вырос и выглядит втрое больше. Подвигаю копье ближе, а змей все сильнее сдавливает мою шею, еще чуть-чуть, и я умру от удушья. И вдруг, словно воплощение ночного кошмара, перед моим лицом возникает гигантская пасть с вываливающимся раздвоенным языком. В этот момент змей перестает душить, но происходит нечто похуже: его язык медленно и неумолимо тянется к моему рту, проникает сквозь зубы; все существо мое бьется в агонии боли и отвращения, когда я ощущаю острое жжение от его шершавого языка на моей гортани. Смиряюсь с близостью смерти, даже желаю ее, но она не приходит, вместо этого притупляется боль, горло немеет, а тело охватывает дурманящая слабость. Змей, оторвавшись от моего горла, шарфом виснет у меня на шее, замирая в спокойствии и умиротворении. И я, обессиленный, униженный и опустошенный, сквозь отяжелевшие веки гляжу в проход между скалами, где в ореоле закатного блеска легкими шагами во мрак ущелья ступает Аурелие.

«Неужели мой крик так и не был ею услышан? – с горькой досадой думаю я. – Или она настолько безрассудна, что вернулась по своей воле?..»

Бесстрашная девушка подходит ближе, исчезающий за горизонтом свет мерцающими звездами танцует на ее плечах… Низким чарующим голосом Аурелие произносит:

– Я выполнила свою часть уговора, Ботис! Теперь твоя очередь исполнить обещанное.

Не веря своим ушам, не желая принимать открывшуюся мне правду, сотканную из паутины предательства Аурелие вкупе с моей собственной глупостью и доверчивостью, я впитываю каждое сказанное этими странными сообщниками слово в бесплодной надежде отыскать опровержение столь жестокой реальности или, в конце концов, оправдание поступку Аурелие. Теперь мне стало понятно, почему она называла его змеем, а не змеей, – как иначе, раз они уже успели познакомиться!

Змей сползает с моей шеи, поворачивая голову к своей гостье, и из его пасти вылетают слова – человеческие слова, тягучие, медленные, но вполне отчетливые:

– Да, фея, благодарю тебя за то, что привела Художника. И я сдержу слово: то, что тебе нужно, находится у меня в сундуке. Но сначала я должен увидеть, на что он способен.

Змей поворачивает голову в мою сторону.

– Я обещала только привести его, – говорит Аурелие. – Остальное меня не касается. Не видать тебе больше Древа познания, если сейчас же не отдашь элементал.

Змей надрывно смеется в ответ:

– Ха-ха-ха! «Хочу узнать все тайны мира» – так ты говорила? Представь себе, я их узнал благодаря полученному из Древа элементалу, и, поверь, тебе не понравится то, что ты узнаешь. А мне Древо больше без надобности. Знания не принесли счастья, скорее наоборот. Но счастье принесет Художник, он поможет мне вернуться домой, по крайней мере в то место, которое я хотел бы назвать домой.

– Ботис, ты – демон. Домой – это куда? К адским котлам?

– Напрасно ты иронизируешь, сестренка, я по праву могу теперь тебя так называть.

– Да, я согласилась предать и из-за тебя утратила свою природу, – с металлом в голосе произносит Аурелие, – но это не отменяет нашей с тобой договоренности.

Змей протяжно зашипел:

– Верно, не отменяет. Но за обсуждением наших дел мы совсем забыли о Художнике. Он, бедняга, я погляжу, заскучал. Пора ему продемонстрировать свое мастерство!

Я оглушен и сломлен, а самое скверное – разочарован собой. Идиотизм положения жертвы, тупой безвольной овцы, обманом приманенной на заклание эфемерным божествам, буквально выбил почву у меня из-под ног даже скорее, нежели удушье и ядовитый поцелуй змея. Мне нечего сказать и незачем жить. Но другая часть меня, наверное, та, что создавала живые цветки, та, что видит свет и всегда открыта для него, не позволяет сдаться: внезапным вихрем нахлынувший из неведомой пустоты прилив сил очищает разум, словно жилище от грязи, избавляя от стыдливой и жалкой скорби, и я отчетливо понимаю, что способен все изменить, пускай даже мой цветок закроется раньше предначертанного часа.

Впервые после нападения змея я решаю заговорить. Но на усилие связок исторгнуть звук или на худой конец хрип или стон отвечает тягостное безмолвие. Я шевелю губами впустую, голосовые связки парализованы.

Змей замечает мои потуги.