Ботис кончиком хвоста перемещает стрелки. Мы с Аурелие стоим напротив зеркала и как завороженные вглядываемся в циферблат. Сначала ничего не происходит, но постепенно стрелки начинают тускнеть, истончаясь до полной прозрачности, затем и вовсе исчезают, то же происходит с изображениями и цифрами в секторах, за исключением сектора, на который указывала стрелка. Изображение в этом секторе затуманивается, мутнеет, размывается, заполняя собой всю поверхность зеркала, после чего бесформенные очертания постепенно обретают четкость и объем, в этих формах уже различимо движение. Взору предстает пейзаж – пустыня красного песка, гранитные скалы и пурпурное небо над ними. Кожа ощущает жар, идущий от раскаленного песка, песок этот кишмя кишит змеями, извивающимися в спиралях и кольцах замысловатого танца.

– Сейчас этот мир мертв, – со скорбью в голосе молвит Ботис. – А таким он был столетие назад, и Светоч хранит память о нем. Я хочу попасть в тот мир и то время, на сто лет назад, где я мог бы жить с существами, подобными мне. Я имел для этого почти все – Светоч миров, Кисть… Мне недоставало одного – Художника, а точнее, Иллюстратора, который взял бы в руки Кисть и нарисовал новую реальность, дополнив картину мироздания, следуя моей воле.

Наконец-то я понял, зачем понадобился Ботису. Я – Иллюстратор, рисующий под диктовку фантазии выжившего из ума демона. Не скрою, не таким мнилось мне предназначение.

– Тебя, Художник, я заберу с собой. Когда для того мира настанет последний час, ты перенесешь меня в другие миры, и мы будем вечно странствовать вместе из века в век между землей и небом в бесконечном поиске дома, потому что ничто не вечно, уж мне-то доподлинно это известно. А чтобы тебе не пришло в голову сбежать, пока я буду становиться частью картины, я кое о чем позаботился.

Змей издает шипящий звук, в унисон которому вторит другой – похожий, доносящийся со стороны входа в расщелину, – и этот звук стремительно нарастает, превращаясь в гулкий треск осыпающихся камней, сначала мелкий, затем – крупнее, и вскоре становится шквалом грохочущих глыб, которые в считаные секунды заваливают вход в каньон, лишая его последнего источника света от только что взошедшей на небосвод луны.

Аурелие, спохватившись, в отчаянии бросается к тому месту, где только что был выход, но поздно – устроенный магией Ботиса обвал не оставил ни малейшей возможности спастись. Она в ярости кричит во все горло, что есть мочи проклиная эксцентричного и жестокого демона.

– Успокойся, – говорит змей. – Я сдержу слово. Как только Иллюстратор выполнит мой первый заказ, элементал знания будет твоим, и с ним ты точно сумеешь отыскать путь на волю.

Аурелие возвращается к сундуку и жадно взирает на глиняный сосуд с элементалом, будто опасаясь, что он возьмет и исчезнет на глазах среди сотканной злыми силами мистерии.

Ботис поворачивает голову ко мне, впиваясь своими змеиными глазами в мои:

– Она-то выберется, а ты, Иллюстратор, умрешь. Ты должен уяснить, что тебе единственная дорога – со мной!

Мысли лихорадочно вертятся в голове, цепляясь друг за друга, и решение приходит внезапно, само собой. Глядя змею в глаза, я киваю в знак согласия, пускай думает, что я покорился его воле. Сжимаю пальцами Кисть – на протяжении всего времени я не выпускал ее из рук. Поворачиваю зеркало к себе и смотрю на Ботиса, всем своим видом показывая, что только и жду его приказаний. И он начинает диктовать:

– Короткая стрелка стоит где нужно, длинная – мир красной пустыни, хорошо, ничего здесь не трогай. Теперь рисуй, и как можно точнее: сначала Светоч миров, затем меня, а когда я исчезну, рисуй самого себя и не забудь про Кисть, без нее ты бесполезен.

Я повинуюсь. Провожу Кистью по циферблату, и она, словно продолжение моей руки, с идеальной точностью выводит окружность зеркала со всеми мельчайшими деталями и трещинками. Излучаемое кистью сияние вливается в огненное зарево раскаленных песков красной пустыни. Зеркало в расщелине меж тем начинает таять, плавно уменьшаясь в окружности, пока от него не остается лишь тусклое мерцание по контуру оправы, – легкий след, воспоминание о его существовании в этом мире. То же ожидает и Ботиса, и меня, если только я последую за ним, если только….

Ботис заглядывает мне через плечо и удовлетворенно кивает, его устраивает результат. Аурелие стоит рядом, напряженно сжимая в руках заветный сосуд с элементалом.

В свете сияния Кисти я приступаю к иллюстрации демона, начинаю прорисовывать черный хвост – каждый мазок делает его прозрачнее, оставляя после смутное очертание контура в изумрудном мерцании. И вот я почти добрался до его головы, застывшей в самодовольной гримасе, которая могла бы сойти за улыбку, если б змей был способен улыбаться.

Ботис, вернее, то, что от него осталось в этом мире, тщательно следит за каждым взмахом Кисти, глаза его светятся радостным блеском вперемешку с нетерпением. Но змею невдомек, что я уже решил – нам с ним не по пути, не бывать нам вечными странниками, слугой и хозяином тоже не бывать. И я, как никогда, убежден в верности принятого решения.

Откладываю Кисть в сторону – она по-прежнему освещает все вокруг. Голова змея поворачивается в направлении моего движения, но его туловище, ставшее эфемерным контуром, более не способно следовать за мной. Я беспрепятственно продвигаюсь в глубь расщелины и поднимаю с земли копье, приближаюсь к Ботису – к его одиноко подвисшей в воздухе голове.

Демон злобно шипит, беспомощно рассекая раздвоенным языком атмосферу:

– Ты не посмеешь! Ты разве не помнишь – вход завален! Тебе не выбраться отсюда! Убьешь меня – подохнешь здесь голодной смертью!

Глаза змея пылают яростью, а еще в них читается страх.

Аурелие застывает в изумлении, не выпуская из рук глиняный сосуд. «Держи его крепче», – думаю я. Замахиваюсь… Быстрое точное движение, направляющее копье меж пары выпученных змеиных глаз, отвратительный хруст змеиного черепа, которому через мгновение суждено быть расколотым, – бесславный конец демона Ботиса на этой земле предрешен… но, возможно, и наш с Аурелие конец, если я окажусь не прав и задуманное неосуществимо.

Аурелие встречается со мной взглядом и, начиная понимать идею моего плана, спешит непослушными руками вывернуть пробку из сосуда, но слишком поздно – я уже рядом, с силой стискиваю ее запястья и, когда хрупкие пальцы разжимаются, подхватываю падающий сосуд.

– Элементал мой по праву! Я все отдала за него! Верни сейчас же! – выкрикивает Аурелие, безуспешно пытаясь вырвать сосуд из моих рук.

Будь у меня голос, я бы ответил, что мне не нужны знания, которые дает элементал, никакие, кроме тех, что укажут способ выбраться из этого каменного склепа. Как сказал демон: «С ним ты найдешь путь на волю». Но найти его должны мы вместе. Я не собираюсь присваивать себе элементал, как бы это сделала моя бывшая подруга, – я собираюсь его поделить. Будь у меня голос, я бы объяснил, но голос у меня отнят, и я могу только действовать, безмолвно и уверенно осуществляя план.

Отвинчиваю пробку – раздается громкий хлопок, из отверстия просачивается легкий дымок с запахом плесени. В сосуде жидкость. Пробую ее на язык – горячая, но не обжигающе (демон не обманул, он действительно собирался сдержать слово и остудил вещество). Не церемонясь, делаю глоток. Аурелие укоризненно глядит на меня, в глазах ее отпечаток досадной обиды и ускользающей надежды. Опустошаю около половины сосуда, делаю это быстро, подсознательно уверенный в том, что такой напиток не следует смаковать. Аурелие, совсем было отчаявшаяся, уже не наблюдает за мной и вздрагивает от неожиданности, когда я дотрагиваюсь до ее плеча, чтобы протянуть вожделенный сосуд. Недоверчиво, с подозрением она вглядывается в меня, перемещая фокус внимания на початую емкость. Я киваю в подтверждение того, что она правильно истолковала мой жест, и улыбаюсь ей с нежностью, почти как раньше. Она трясущимися руками берет сосуд и начинает поглощать жидкость быстрыми большими глотками, пока не осушает все до дна, затем, словно лишившись последних сил, роняет опустошенный сосуд на землю.