– Она знает. Поверь, она знает все.

Он немного подумал, а потом взорвался.

– Не понимаю, в чем проблема! Дай мне ее фото. Цена прежняя. Если она в городе, к утру ее уже не будет в живых. В доказательство я могу вырезать ее глаза или еще что похлеще. Ты что предпочитаешь?

– Это невозможно.

– В смысле?

– Ее не существует. Она мертва.

– Что? – Харман скривился как выкройка.

– Эта девушка – призрак.

Наш разговор прервала официантка, которая принесла меню. Я взял в руки яркую брошюру и стал рассматривать.

– Ты болен, гаджо. У тебя крыша поехала, – Харман очень нервничал. Стучал костяшками пальцев по краю стола и беспокойно озирался.

– Поначалу я тоже так думал, но все намного сложнее.

– Ту ман шунэса?[3]

– Черт, приятель, я не понимаю, что ты говоришь.

– Послушай теперь ты. Однажды я помог тебе, выполнив твой заказ. Но тогда я видел перед собой адекватного человека. Теперь же мне кажется, ты совершенно невменяем. Я говорю тебе: Джа по кар.[4]

– Хм, что ж, я и не ждал, что ты мне поверишь.

– Вот это, – он показал мне рукоятку револьвера. – Поможет тебе убраться.

– Ты идиот, Харман.

Когда я покидал кафе, то увидел за дальним столиком девушку в синем. Мне стало не по себе, и я едва сдержался, чтобы не закричать. Вспомнив, что призрака вижу только я, и все мои окрики и предупреждения будут истолкованы как вопли психопата, я стал осторожно пробираться к ней. На полпути она исчезла. Я посмотрел на притаившегося в углу цыгана. Кажется, она добралась до него. Я подбежал к нему.

– Ты еще здесь, писатель?

– Я пришел спасти тебя.

– Что? – он усмехнулся мне в ответ. – Миро дэвэл![5] Настоящий сумасшедший!

В этот момент за его спиной выросла фигура в синем. Я не выдержал и закричал.

Харман обернулся. Я попытался встать между ними, чтобы предотвратить неизбежное, но призрак парализовал меня взглядом: я не мог сдвинуться с места. Ошарашенный цыган потянулся за револьвером и не успел. Рука Магды быстрее пули скользнула ему за пояс и выудила оттуда оружие.

У меня еще был шанс спасти Хармана, если бы я успел ударить по ее руке. Что я и сделал. Но она была прозрачна и неощутима. Раздался выстрел. Потом еще один. Харман охнул и медленно сполз со стула. Револьвер упал на пол, деревянная рукоятка раскололась пополам.

Этот день я провел в хостеле «Причал», что неподалеку от набережной Визар. Я решил, что выходить на улицу не буду. Где-то там ревели полицейские сирены. Кто-то бегал и кричал. Они искали меня. Я знал.

Я подумал о том, что неплохо бы сходить в церковь. И пожалел, что не сделал этого до встречи с Харманом. Однако потом мою жалость развеяла логика.

Два трупа, и неизвестно еще, что случилось с доктором. Что будет со священником, к которому я приду на исповедь?

Она выполнила свою миссию. Сделала мою жизнь невыносимой.

Я быстро перебрал в уме всех возможных следующих жертв и пришел к выводу, что мне вообще не стоит ни с кем встречаться. Любой, кто оказался бы со мной рядом в те жаркие июльские дни, запросто мог стать мертвецом.

Сегодня под вечер я снова пришел на ее могилу. Там тихо и спокойно. И нет потусторонней силы.

Магда.

Магдалина.

Девочка с синими глазами. Леденящая холодность. Скоро фиалки взойдут на твоей могиле без надгробного креста и камня.

Я откопал ее.

Она лежала в синем платье. Сапфировые бусы украшали серую шею. Глаза ее были закрыты, руки сложены на груди, кожа иссохла, приобрела бурый оттенок и местами провалилась. На лицо, изъеденное трупными червями, сразу налетели мухи.

– Что ты хочешь? – спросил я покойницу.

В ответ тишина.

– Что ты хочешь от меня? Ни звука.

– Покажись! – закричал я и испугался собственного крика. Он был гласом обреченного, вопиющего о пощаде.

– Покажись мне, Магда! – я схватил ее руку. – Ты хочешь моей смерти? Так я не буду больше жить! Без тебя этот мир перестал для меня существовать. Поэтому и мне нет места в нем.

Милая… Девочка моя… Ты должна знать, что это я заказал смерть Рикера. Это я нашел исполнителя, заплатил ему, и тот выполнил задание. Я не мог поступить иначе. Он писал… писал так хорошо, слишком хорошо… И так много… Господи…

Иногда человеческая зависть невыносима. Особенно когда она пожирает тебя изнутри. Если бы я этого не сделал, то застрелился бы сам. Поверь, я не знал, что ты его большая поклонница. Фанатка.

– Ты была близка с ним? Черт бы с этим, но я не знал, – я рыдал, склонившись над ее телом, уронив голову на ее грудь. По моим рукам ползли черви, но я не пошевелил и пальцем. На мое лицо садились мухи, но я не дернул головой. Глаза мне резал трупный запах, но я не отошел назад.

Я вспомнил, как мне сообщили, что моя дочь покончила с собой. На следующий день после смерти Рикера. Я нашел в ее вещах книги любимого писателя. Она любила Рикера, мать его. Она его обожала. А я его убил.

Я выкрал ее тело из морга и решил захоронить собственноручно.

– Останови это безумие! Только ты можешь это сделать, – шептал я ей на ухо. Я так хотел, чтобы она, наконец, услышала меня. И здесь, в чаще леса, в преддверии заката вновь явилась мне живой.

– Прошу тебя, не надо больше смертей. Ты убила цыгана. Ты убила всех. И самого главного виновника. Меня.

Но она молчала. Никаких признаков жизни. Тишина. Я еще раз наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Ты же знаешь, мне конец.

Мне.

Уже.

Конец.

Я глотал слезы и все сильнее сжимал ее костлявую руку.

………………………………………………Она пришла ближе к полуночи. Фиалки были вплетены в ее длинные черные волосы. Она стояла в синем платье в пол и смотрела на меня взглядом своих окровавленных глаз. Мне кажется, она не насытилась. Я улыбнулся и схватил сломанный револьвер цыгана с полки, но буквально сразу передумал. И протянул ей обоюдоострый длинный нож.

– Я все взял на себя, милая.

Санкт-Петербург,

Церковь Симона Кананита.

Апрель 1837 года

На Петербург медленно опускалась ночь.

Темная шаль сгущающихся сумерек накрывала мокрые городские улицы. Под ее покровом уже не видно было мрачных туч, застивших небо над столицей всю последнюю неделю. Не видно было и крыш домов, по которым непрестанно барабанил дождь. С наступлением темноты ветер усилился. Завывая в холодных переулках, он покачивал мачты чадящих фонарей и разгонял запоздавших прохожих.

В этот вечер отец Александр задержался в церкви допоздна. Приготовления к утренней службе затянулись. Он спешил, делая последний обход и задувая свечи. И поначалу не расслышал тихий стук в дверь. Священник вздрогнул от неожиданности, когда стук повторился. Выхватив из кандило последнюю горящую свечу, он направился к выходу. Минуту продолжалась тишина. Клирик стоял, прислонив ухо к замочной скважине, и пытался в шуме ветра уловить хоть какое-то движение. И вдруг услышал:

– Умоляю вас, откройте…

– Что? – свеча пошатнулась в руке священнослужителя. Он отошел назад.

– Заклинаю всеми святыми, пустите меня в храм…

– Кто вы?

– Я такой же, как и вы… тоже священник, отец Мирон, – отрешенный и полный трагедии голос дрожал. – У меня есть свой приход под Кингисеппом. Я здесь по недоразумению господнему… Наказанный презрением Всевышнего, я вынужден скитаться, – за каждым словом чужака чувствовались слезы.

– И вы хотите, чтобы я пустил вас в храм? На дворе ночь. Вам следовало бы ступать по своим делам. Возвращайтесь, куда шли.

– Сюда и шел. Я молю о прощении Всевышнего, – голос стал прерывистым и хриплым, словно говорившему не хватало воздуха.