— И все-таки вы так и не объяснили, как душегубец ухитрился выбраться из запертой изнутри комнаты, — следователь бросил вопрошающий взор в сторону адвоката.

— Да ведь это совсем не сложно! Совершив преступление и подменив наволочку, убийца плотно затворил окно и опустил шпингалеты. Он отомкнул дверь и снял ее с навесов. Затем злоумышленник снова зашел в комнату, приставил снятую дверь к замку, повернул ключ и задвинул щеколду. После этого он выбрался со стороны петель и навесил ее обратно. Посмотрите, при таком расположении навесов сделать это довольно легко.

— Но если учесть, что входная дверь на ночь запирается на засов, то выходит, что злодеем мог оказаться только тот, кто был внутри, то есть один из жильцов? — Поляничко достал табакерку и вдохнул щепоть душистой смеси.

— Вы правы, но только в том случае, если дверь не забыли закрыть, — согласился присяжный поверенный.

Разразившись в платок кавалькадой приглушенных чихов, начальник сыска умиленно прослезился и сказал:

— Сдается мне, что чем скорее мы найдем клад, тем быстрее выйдем на этого супостата. Так что, Антон Филаретович, сегодня же подготовьте письменный запрос в Департамент полиции на предмет пропажи золота из персидского обоза. А вас, Клим Пантелеевич, позвольте поблагодарить за помощь.

— Не стоит, Ефим Андреевич. Хотелось бы надеяться, что в ближайшее время преступник сам себя выдаст. Однако я очень опасаюсь новых убийств. В погоне за сокровищами он может пойти на все… — задумчиво проронил Клим Пантелеевич и подозвал прислугу: — Скажите, голубушка, а кто именно предложил снять дверь с петель?

— Да разве ж я упомню… Кажется, кто-то из квартирантов.

— Что ж, господа, позволю откланяться, — Ардашев спустился вниз и, остановившись на тротуаре, еще долго смотрел на толстые ветки могучего дуба, заслонившие густой зеленой листвой окна второго этажа доходного дома.

Газета «Северный Кавказ»

№ 72

18 июля 1909 года.

«Новости. Происшествия. Находки».

«В Ставрополе выступает всемирно известный цирк Труцци. Программа изобилует новыми номерами. Заслуживают быть отмеченными гг. Виторио и Жоржетто, из которых один впрягается в экипаж с четырьмя пассажирами и возит его, передвигаясь на руках, а затем великолепно дерется со своим противником боксом — ногами, танцует кек-уок на руках и проч., и проч. Хороши воздушные гимнасты трио Губерт. Не пропустите представлений!»

«В летнем театре «Варьете» в концертном отделении со вчерашнего дня выступают подражательницы Дункан, шесть босоножек-американок, которые, кроме танцев, еще и поют. Оригинальный и интересный номер имеет большой успех у публики».

«Вчера на городском железнодорожном вокзале случилось ужасное происшествие. Известный в губернии купец Капитон Игнатьевич Сипягин совершил самоубийство — шагнул с перрона под колеса маневрирующего пассажирского состава. Трагедия произошла на глазах провожающей и отъезжающей публики. Со слов полиции стало известно, что за день до этого несчастья он оплатил задаток на подписание купчей по приобретению доходного дома г-жи Загорской. Напомним читателю, что неделю назад в этом злополучном особняке произошло смертоубийство музейного хранителя Корзинкина. Супруга погибшего негоцианта находится в сильной ажитации и никого не принимает».

Клим Пантелеевич отложил газету и стал собираться. Следовало безотлагательно навестить Елизавету Родионовну, и присяжный поверенный вскоре вышел на Николаевский проспект.

Всю последнюю неделю он был занят участием в заседаниях уголовного отделения Окружного суда по делу об убийстве коллежского регистратора Виктора Нагирного. Дочь известного в городе купца Вероника Завьялова собрала гостей, среди которых был и Нагирный. После веселого и шумного застолья компания стала расходиться. Последним вышел коллежский регистратор. Надевая пальто, он достал из кармана револьвер и попросил Веронику его подержать. Девушка поинтересовалась, не заряжен ли он. Виктор ответил, что нет, можете стрелять. Посмеиваясь, барышня нажала на курок. Прогремел оглушительный выстрел. Молодой человек пошатнулся и стал медленно оседать на пол. Через минуту он скончался. Ценой огромных усилий Ардашев добился прекращения судебного производства в отношении подзащитной и передачи дела в Кавказскую духовную консисторию. Последняя, на основании 1470 статьи Уложения о наказаниях, определила предать Веронику Завьялову четырехлетней епитимье[114] под надзор ее духовного отца протоирея Власия Доброва.

У доходного дома стояла пролетка доктора Лисовского. Прислуга, завидев адвоката, встретила его у самого входа. С ее слов стало понятно, что сегодня ночью у старушки вновь случилось кошмарное виденье. Накануне вечером ей стали слышаться заупокойные голоса умерших родственников, а из противоположной стены на нее будто бы смотрели чьи-то глаза. Всю ночь горничная дежурила подле нее, а утром послали за доктором.

Пройдя смежные покои, адвокат вошел в спальню Загорской. Елизавета Родионовна полулежала в кровати. Рядом суетился врач.

— Вот и Клим Пантелеевич! — радостно приветствовала вошедшего хозяйка. — Пока вас не было, эти полицейские аспиды совсем замучили меня своими досужими расспросами.

— Полицейские?

— Ну да, приходил тут вместе с городовым один противный коротышка… Фамилию запамятовала…

— Уж не Каширин ли?

— Точно, он самый. Все выспрашивал, почему это вдруг я решила дом Сипягину продать. А я ему в ответ: «Было бы много лучше, ежели бы господа полицейские сами потрудились узнать, отчего этот купец ни с того ни с сего захотел мой дом приобресть. Я его к себе не зазывала и дом продавать не намеревалась». А то ведь приходит ко мне третьего дня и заявляет, что имеет виды на мою недвижимость: «Очень, Елизавета Родионовна, мне ваше усадебное место по душе». Но я-то ни сном ни духом, понять ничего не могу! Да и зачем мне доходного дома лишаться? А он опять: «Хочу купить особняк, дайте только цену!» Ну, я и назвала выше некуда, прости господи, — перекрестилась старушка, — аж самой стыдно стало! А зерноторговец как ни в чем не бывало попросил подать перо и чернильницу, достал чековую книжку и сказал: «Готов передать задаток в размере одной десятой от оговоренной суммы». Я, конечно, от неожиданности растерялась, а потом и рассудила: а что в этом плохого? Да ведь на такие деньжищи можно не один, а целых три дома возвести!

— А когда же он собирался произвести полный расчет? — осведомился присяжный поверенный.

— Через неделю. Так и сказал, сердечный: «Вернусь из Москвы и рассчитаюсь». Да ведь кто знал, что такое с ним приключиться может? А? Вот и меня, Клим Пантелеевич, смертушка моя караулит. Вчера ночью открываю глаза — а в комнате люди стоят, и все в монашеском облачении, только лица скрыты под черными капюшонами. Растянули они надо мной простыню, а на ней, как на большом холсте, мама моя, кою я никогда не видела, а с ней папа, муж, дети… Смотрят они на меня сверху и плачут горькими слезами. Вдруг входит главный монах и говорит: «Рано пришли. Ей еще три дня отведено». И тут же комната опустела. Я свечу зажгла и вижу, со стены кто-то на меня так внимательно смотрит. Страшно стало, я и давай звать прислугу. Нюра прибежала и начала меня теплым молоком отпаивать. — Загорская достала из-под подушки платок и смахнула набежавшие слезы.

— А скажите, Елизавета Родионовна, какие лекарства вы перед этим принимали? — справился адвокат.

— Порошки, что доктор прописал.

— А где они?

Старушка потянулась рукой к тумбочке и взяла пакетик:

— Вот, извольте.

— Что это за снадобья, Викентий Станиславович? — осведомился присяжный поверенный.

— Успокоительные средства общего свойства — смесь номер один.

— А точнее?

— Может быть, вы хотите, чтобы я написал вам его химический состав? — нервно задвигал усами Лисовский.