Это. Это было… и всё на Этом. Так Это началось. Оно есть. Идёт дальше. Движется. Дальше. Возникает. Превращается в это и в это и в это. Выходит за пределы Этого. Становится чем-то ещё. Становится [чем-то] бо́льшим. Сочетает Что-то-ещё с Тем, что вышло за пределы и Этого. Выходит за пределы и этого. Становится отличным от чего-то-ещё и вышедшим за пределы этого. Превращается в Нечто. В нечто новое. Нечто постоянно обновляющееся. Сразу же становящееся настолько новым, насколько Это только может быть. Выдвигает себя вперёд. Выставляет себя напоказ. Прикасается, испытывает прикосновения. Улавливает сыпучий материал. Растёт все больше и больше. Повышает свою безопасность, существуя как вышедшее за пределы себя, набирает вес, набирает скорость, завладевает [чем-то] бо́льшим во время движения, продвигается дальше по-другому, помимо других вещей, которые собираются, впитываются, быстро обременяются тем, что пришло изначально, началось столь случайно. Это было… на Этом всё. Столь иным Это началось. Столь непохожим. [Вот] уже – различие между этим и этим, поскольку ничто не есть то, чем Это было. [Вот] уже – время между этим и этим, между здесь и там, между тогда и сейчас. [Вот] уже – протяжённость пространства между ним и чем-то ещё, чем-то бо́льшим, неким Нечто, чем-то новым, что сейчас, в этот момент, было, и тем, что сейчас, в следующий момент, продолжается. Движется. Заполняет [пространство]. Уже достаточно погрузилось в себя, чтобы различать внешнее и внутреннее. Играет, переливается, клубится. Это: снаружи. И уплотняется: Это внутри. Обретает ядро, вещество. Обретает поверхности, изломы, переживает перепады, падения, возбуждения между отдельными частями, свободную турбулентность. Делает оборот, совершенно новый оборот. Обращается и вращается, его обращают и вращают. И не останавливается в своём развитии. Ищет форму. Оглядывается на прошлое. Оборот за оборотом обретает иной оборот. Берётся в повторную обработку. Виток за витком находит новое выражение. Обретает структуру в непрестанном поиске структуры. К вариациям внутри Этого добавляется материя вовне Этого. Меняет суть. Локализует необходимости, делит текущие функции на новые функции. Функционирует, чтобы функционировать. Функционирует, чтобы другое могло функционировать и потому что нечто другое функционирует. В каждой функции – необходимость новых функций в новых вариациях. Демаскировка всё ещё обращающегося сыпучего материала как катализатор для всего уже слишком твёрдого, того, что нашло свою собственную инерцию и утратило тенденцию к свободным соединениям. Необходимость внешней энергии для замкнутых частей. Неиссякаемой энергии. Толчка извне. Это было тем, чем собиралось быть. Собирается. Это, заставляющее другое делать что-то другое, нечто непосредственное. Принуждает к неудержимому исходу. Принуждает инертное Это к движению. Принуждает всё Это произойти. Это происходит. Это никогда бы не произошло без постороннего Это. Это никуда бы не пришло без враждебного Это. Это и это и это могли бы прекрасно функционировать, но без напряжения, без мощи, без введения в действие отдельных частей, без установления своих правил игры. Без заблуждений. Без ошибок и ловушек, шараханий в сторону и возможностей. Обретшее бытие Это никогда бы не обрело сущности, если бы не существовало существенно отличающееся Это и от своего преизбытка не раздавало бы смерть – настолько медленно, что это напоминает жизнь.

Это стало столь иным, что всего лишь напоминает [жизнь]. Столь сильно преобразившись. [Вот] уже – гораздо больше различий между жизнью и жизнью, чем между смертью и жизнью. [Вот] уже – время в большой степени может быть измерено только в жизни. [Вот] уже – безусловная пустынность пространства, сведённого к вещам. Оказавшихся в предуготовительной игре. Редуцированных до удержанных деталей, которые постоянно отделяются, делятся и дифференцируются, ища различия, ища видимости. Крутятся и переплетаются, извиваются, обращаются, принимают случайный оборот, изгибаются, синхронно искривляются в случайном проявлении, ища очевидную систему. Переформулируют. Подпитывают большие амбиции отдельных элементов: спроектировать Всё или Все-ленную по своему собственному малому образцу. Хотят выглядеть чем-то другим. Не хотят больше выглядеть самими собой. Варьируются столь случайным образом. Испытывают скачкообразные бифуркации. Флуктуируют диффузно.

Модулируют, обретают нюансы, которые сами модулируются, нюансируясь в процессе модуляций. Как попало. Ориентировочно. Ищут форму. Формируют форму, формирующую форму. Выходят за пределы этого. Сохраняют видимости. Ищут не-жизнь, которая не есть смерть. Играют роль. Невозможную для постижения. Входят в роль и не впускают пустоту. Относятся свободно к чужому, враждебному Это – с тем, чтобы быть чужими для себя. Имеют это в себе. Обращаются к враждебному, невовлечённому Это, будучи вовлечены в него. Обуславливают его. Соглашаются с ним. Это вводит в правила игры неотступные нарушения этих правил, как если бы это было неким правилом. Как будто неотступный смертный час был бы само собой разумеющимся оборотом. Как будто ему нужно было лишь правильно обернуться. Смертный час, где же теперь невеста твоя? Столь иначе теперь, в плену системы. Столь свободно.

Это горит. Это Солнце – оно горит. Так долго, сколько требуется, чтобы сгореть солнцу. Так долго до и так долго после эпох, которые измеряются жизнью или смертью. Солнце сжигает само себя. И сожжёт. Когда-то. Когда-нибудь. Промежутки времени, к продолжительности которых не существует восприимчивости. Не существует даже нежности. И когда Солнце погаснет – что жизнь, что смерть давно уже будут одним и тем же, как это было и всегда. Это. Когда Солнце погаснет, Солнце освободится от всего. И от Этого тоже. Это было… на Этом всё. В то же время иногда Солнце всё ещё достаточно избыточно, чтобы раздавать смерть настолько медленно, что она выглядит как жизнь, пока жизнь продолжает фикционировать. Между тем Солнце встаёт, Солнце садится. Свет и тьма сменяют друг друга. Это освещается, проясняется, ослепляет и делается явным в дневное время, готовясь к тому, чтобы стать приглушённым, покрыться тенью, остыть, потемнеть, спрятаться. Это небо – иногда небеса, а иногда тьма. Звёзды отмечают пунктиром расстояния и маскируют пустоту, горят до тех пор, пока Это длится. Или тьма – тотальна, и пустота затянута облаками, темнота скрыта темнотой, временная ночь во временном небе вместо Ничто, напоминает то, что будет дальше, чем будущее. После того, как. После того, как. До тех пор, пока Это длится. В этом сейчас. В следующий миг задаётся расстояние как молния между тьмой и тьмой. Электрические разряды, магнитные бури, химия маскируют эту статику. Эта гармоническая память о Ничто, о тьме без тьмы, о небе без неба и о пустоте без недостающей пустоты, том Ничто, чья гармония гармонических гармоний камуфлируется свободой. Возмещается видимостью. Удерживается вне той жизни, где Солнце восходит и Солнце садится. Так свободно, как только может конфликт формулировать свою устойчивую модель. Так же страстно, так же чувственно, как только может жизнь формулировать свою продолжительность, своё единственное движение. Солнце восходит. На равнине света ложатся в дрейф белые облака. В лавине света вокруг ворочаются бесцветные туманы и сгущаются в водяные фигуры, родные земле, фиксированные в меняющемся цвете. Выставляют себя напоказ. Двигают. И двигаются. Как попало. На ощупь. Ищут форму. Находят игру. Играют роль, формируют игру, в сильном восходящем потоке перекатывают инертный пар по небу, как будто ведут речь о свободе. Так, значит, речь о свободе. Солнце восходит и солнце заходит. Системная игра. Более реальное небо.

Это медлит. Находит место в мире и медлит в каком-то другом мире. То место, нпрм., где Тихий океан перекатывает один, два, три континента в Атлантический, и наоборот. Нпрм. Но медлит в каком-то другом мире. Это встаёт, бросается в начала, быстро превращается в пену и распыляется на усовершенствованные части en masse. Но медлит в каком-то другом мире. Формирует свет длинными волнующимися периодами, цитирует попутно небо, рефлектирует, плетёт блестящие идеи, они уже проявляются в цвете, но медлят, темнея, в другом мире. Впадают в крайности и останавливаются на сверкающей поверхности: ламе, сатин, люстрин. И натягивают ткань. Статическое, гладкое, скользит над всем, как если бы это было всё. Но в каком-то другом мире? Пропитывают безупречную чистоту пятнами, обостряют её до светочувствительного, нового экстаза. Мнут то, что гладко, сжимают то, что податливо, бросаются в бегство от самих себя, стихий(-ное) смешивание. Вода и воздух. Анти-свет и свет, внутри-светящееся, само-светящееся Это. Море, льющее через край кислород и солнечные блики, поднимающее в день полного штиля божественную солнечную бурю, находит гиперболическое выражение полёта и перетекает в седьмое небо, в интерференцию между волнами света и воды, рушится, уходит под поверхность, где море купается в море света. Но не горит, ещё более смертоносное: это море Икара. Другой мир. Нпрм., беззвучный мир звуков, что молчит в своём собственном мире. Мир поверхностей, погружённый в самого себя.