Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

В романе присутствует Обсце́нная ле́ксика, Наркомания, Проституция, Алкоголь, Табакокурение. АВТОР ЭТИ ПОРОКИ ОСУЖДАЕТ, о чем вы узнаете, прочитав роман в жанре социальной драмы.

Содержит нецензурную брань.

Благодушно усмехаясь, Зевс сидел на склоне горы, облокотившись на ствол старой оливы. Он небрежно поглаживал рукой волосы плачущей Геры, которая положила голову ему на колени и орошала слезами подол тоги:

– Ну что опять не так? С чего ты рыдаешь на этот раз? Успокойся и скажи в чем дело?

Гера вытерла тыльной стороной ладони зарёванные глаза, но голову с колен мужа не подняла:

– Устала я, муж мой.

– Да? И от чего же на этот раз,  позволь спросить?

– Устала от твоих вечных «гулек». Устала от того, что не пропускаешь ни одной юбки. Устала слушать о том, что то одна, то другая особь женского пола одаривает тебя младенцем. Сколько можно?! Сколько можно таскаться и плодить детей?!

– Ну а чего ты хочешь, – ухмыльнулся Зевс: – Такова моя природа. Я всегда был полигамен, и ты знала об этом, когда согласилась стать моей женой. Знала, что одной тебя мне всегда будет мало. Так чего же ты ждала? На что надеялась?

– Надеялась, что нагуляешься, как блудливый кобель, и успокоишься рано или поздно, – Гера злобно прищурила глаза.

– Эх, глупая, наивная женщина. Мужчины никогда не меняются.

– Так ты хочешь сказать, что все, у кого что-то болтается под тогой или в штанах, обязательно будут таскаться за каждой юбкой?

– Не обязательно. Но я – буду. Такова моя суть! И ревновать тебе вовсе не нужно. Не забывай, что я ради тебя развелся с Фемидой! И люблю тебя, дурочку. Просто моя любовь – она вот такая. Можешь принимать её, можешь отказаться. Но не надейся, что я изменюсь. Может, смертные и меняются с возрастом, утратив свою мужскую силу, но я Бог! И я буду таким вечно!

 Гера продолжала обиженно сопеть, обдумывая слова мужа. Зевсу надоело сидеть в тени оливы. Он приподнял подбородок жены, заглянул ей в глаза:

– Ну что, успокоилась?

– Нет! Не успокоилась! Скажи, почему ты любишь дочерей Фемиды больше, чем наших детей?

– Ну вот. Снова-здорово, – нахмурился Зевс: – Одинаково я люблю всех своих детей! Понимаешь? Одинаково! И прекрати делать каверзы Мойрам! Девочки ни в чем перед тобой не провинились, а по поводу того, что ты со своей подружкой Афродитой пытаешься вмешиваться в судьбы смертных – переживают.

– Ясное дело – переживают! Поназаводили себе любимчиков, квохчут вокруг, как курицы.

– Пакостить меньше надо было! Мойры – девочки добрые, способны на сопереживание и чувствуют чужую боль и несправедливость. Вот и встали на защиту той, которую вы, ревнивицы, вздумали обидеть ни за что.

– Конечно! обидели человечку несчастную! Да если бы не наши дары, не наше вмешательство, она, эта смертная, уже давно была бы в царстве Аида! Конус-то там был никакой, камышовый! Да и нить, как паутинка, вот-вот грозила перерваться даже без вмешательства Атропос!

– Я не знаю, что принесут смертной ваши дары. Может, и лучше бы было, если бы её душа пошла на новое перерождение.

– Это почему же? – удивилась Гера.

– Потому что всем и всему в этом, и не только в этом, мире нужна база, фундамент, крепкий, надежный конус, основа. Тогда, и только тогда, молодая жизнь сможет развиваться гармонично. А ты сама только что сказала, что конус там камышовый. Держится только благодаря тому, что все мы, своими дарами, укрепили, сделали прочной, нить судьбы. Будем надеяться, что смертную обойдет стороной и тайфун и ураган.

– Ничего с нею не случится! Вон, Клото, все ближе и ближе подталкивает её конус к любимчику Лахесис. Еще день-два и встретятся «голубки». А у смертного конус то, что надо! – Гера хихикнула: – Афродита сказала, что своей прочностью и белизной он ей что-то напоминает. Какой-то орган одного Бога, который не обходит стороной и её ложе.

Зевс улыбнулся и спокойно выдохнул. Афродита была его «законной» любовницей, к ней Гера своего мужа почему-то не ревновала. Они вместе ревновали Зевса ко всем остальным богиням и смертным. Протянул руку Гере, помогая подняться. Увидел, как та зыркнула в сторону пещеры, где трудились его дочери Мойры:

– Пошли уже! Дай девочкам покоя! Иначе я, действительно, рассержусь!

В небе заклубились черные облака, блеснула молния. Гера, испугано, взглянула на мужа:

– Да успокойся ты! Нужны мне твои девчонки, как вчерашний дождь. Мне и так есть чем заняться. Своих детей приструнить нужно. Вон Арес снова с кем-то повздорил, войной идти собирается на обидчика. И в кого он такой вспыльчивый и мстительный?

Зевс снова усмехнулся. Подумал про себя: «Можно подумать, что не в кого»,– но озвучивать свои мысли не стал, не желая провоцировать новый виток скандала, взял Геру за руку и повел вниз, подальше от пещеры.

Утром Митя, хорошо отдохнувший и выспавшийся, вышел из комнаты и пошел обследовать дом, в надежде найти своего друга и гостеприимную хозяйку.

Вдоль длинного коридора были только наглухо закрытые двери комнат. Митя усмехнулся: «Совсем, как у нас в коммуне. Даже не скажешь, что этот дом принадлежит одному человеку. Иначе, с чего бы это запирать каждую комнату»? Свернув направо, наконец-то увидел распахнутую дверь в кухню. Точнее, это была скорее столовая, с, отгороженным барной стойкой, кухонным уголком, в котором кроме огромного холодильника и новомодной электроплиты ничего, пожалуй, и не было. Никакой утвари, кастрюль – сковородок. Ни стола для разделки продуктов и приготовления пищи. В углу столовой, у огромного французского окна во всю стену, на велюровом диване, полукругом изгибавшемся вокруг низкого столика, восседал (иначе и не скажешь) Валера. Он довольно улыбался, кутаясь в вельветовый халат с сатиновыми обшлагами и таким же сатиновым шалевым воротником.

– Садись, Митя, кофейку изопьем! Утро-то сегодня какое! Солнечное!

Митя сел рядом с другом:

– Ну ты даешь, Валерчик! Прям как барин в этом халате! Откуда одёжка?

– Эльза утром выдала, – ухмыльнулся Валера.

– Да? С чьего плеча халатик будет?

– А я почём знаю? Чистый – да и ладно.

– А где наша хозяйка?

– В ванне отмокает после ночных утех. Сейчас, сказала, в город мотанем. Нужно же мне какие-то штанцы и рубаху приобрести, а то еще местные за бомжа в моем прикиде примут. Потом к женушке твоей наведаемся.

Митя задумался. Посмотрел на друга, словно принимая решение:

– Валер, вы с Эльзой занимайтесь твоим «обмундированием», а к Ляле я сам поеду. Сейчас барышня «намоется» и пусть вызовет мне такси. Думаю, так будет лучше.

– Смотри сам. Тебе виднее. Ты свою бабу лучше знаешь. О! А вот и Эльза!

Перебирая одной рукой еще влажные волосы, укутанная в такой же, как и на Валере, «барский» халат, только бледно-персикового цвета, в кухню вошла Эльза. Улыбнулась Мите:

– Доброе утро! Как спал? Какие планы?

Митя, вкратце, пересказал то, о чем пару минут тому говорил с Валерой. Эльза кивнула, соглашаясь:

– Правильно. Я Валере еще утром говорила, что не нужны в вашем разговоре чужие уши. Я сейчас вызову машину, и поезжай. Время уже приличное, почти десять часов, – Эльза словно замялась, не зная, как преподнести следующую фразу.

– Что-то не так? – посмотрел на неё Митя.

– Ты в городе, если кого встретишь, или в такси, когда возвращаться будешь, по-английски говори. Не любят у нас русских. В лучшем случае, пройдут мимо, сделав вид, что тебя и не заметили.

Митя пожал плечами:

– Не вопрос. В принципе, я и на японском изъясняюсь немного.