Неожиданно подъездная дверь распахнулась, и из подъезда вывалился полицейский наряд, а между ними!!!

Шурик подпрыгнул на сиденье и замер с открытым ртом, не веря собственным глазам. Рука профессионала сама потянулась за фотоаппаратом, вскинула его к глазам и несколько раз нажала кнопку.

Вот это была настоящая сенсация!

«Гражданка Ч» арестована полицией!

Она явно замешана в криминале!

Иначе, зачем же ее арестовывать?!

А он то думал, что его первое самостоятельное дело совсем простенькое и связано с банальной изменой!

Ничего подобного!

Шурик Метелкин не ожидал такого резкого поворота событий и немного растерялся. Но уже через несколько секунд он справился с волнением и вновь, теперь уже выбирая удобный ракурс, защелкал кнопкой фотоаппарата, запечатляя на пленке растерянное лицо «объекта», суровые лица полицейских и номер машины, увозивший «объект» его наблюдения в неизвестном направлении.

Проследив полицейскую машину до самого отделения полиции, Шурик успел снять, как полицейские с автоматами вытаскивали «гражданку Ч» в наручниках из машины и вводили в отделение.

Вот это сенсационные снимочки!

Хотя, честно говоря, его положение с арестом «гражданки Ч» только ухудшится: если ее задержит полиция, то задание свое он уж точно не выполнит – компрометирующих снимков «гражданки Ч» в деле так и не появилось. Все его снимки сплошная чепуха: ну, встретились люди, но с ними было еще полно народу: телохранитель, водитель и какая-то девица со всклокоченными волосами (ни о каком интиме речи быть не могло); ну, подыскивает «гражданка Ч» себе новую квартиру – это тоже ни о чем таком «криминальном» не говорит (может, она просто меняет свою квартиру на большую); ну, арестовала ее полиция – все это общие сведения. Нужны были конкретные снимки, подтверждающие факт измены «гражданки Ч»: страстный поцелуй, или еще лучше тайная встреча в гостинице, или, как верх неоспоримого доказательства, постельная сцена на съемной квартире.

Что теперь ему делать после ареста «гражданки Ч»?

Шурик вздохнул и взял в руки блокнот с недописанным отчетом.

Старший следователь Константин Александрович Федин сидел в своем кабинете в Следственном Комитете и рисовал «цветочки».

Если бы кто-нибудь из сотрудников в это время заглянул ему через плечо, то подумал бы, что он отлынивает от работы.

И был бы не прав!

Нарисованные «цветочки» были непосредственно связаны с расследованием, хотя на листах и «расцветали» невиданные цветы. Вернее, это были не цветы, а некие схемы преступлений, но схемы эти, по необъяснимым причинам, неизменно носили ботанический уклон.

Сердцевиной-кружочком необычной «ромашки» была избитая потерпевшая женщина, находившаяся в больнице в критическом состоянии. Ни имени, ни фамилии ее Федин пока не знал и поэтому поставил в кружочке три знака вопроса. Вокруг сердцевины в длинных тонких лепестках располагались вопросы: «Кто», «Когда», «Почему оказалась», «С кем встретилась», «Была ли эта встреча запланирована», «За что ударили» и последний дважды подчеркнутый «Кому выгодно».

Дело осложнялось тем, что никаких документов при себе пострадавшая женщина не имела – если она просто вышла погулять по лесу (в ее положении это полезно), то должна была иметь при себе сумку или пакет с бутылочкой воды, носовым платком и пледом, но ничего этого ни при ней, в роще, из которой она вышла на дорогу, они не нашли. Значит, пострадавшая пришла в лес не на прогулку, а с какой-то определенной целью. С какой? Возможно, встретиться с кем-то и недолго поговорить. Тогда она должна была жить совсем близко от места преступления, например, в деревне Жабкино. Возможно, к вечеру областные следователи установят личность пострадавшей и, возможно даже, заберут у него это дело. Ему сейчас не до новых расследований – со своими бы делами разобраться. Он не имел в виду дела, которые у него в производстве – с ними он как-нибудь справится, а вот что ему делать с семейными проблемами…

С женой Антониной они жили душа в душу уже десять лет, но детей у них не было…

Если быть точным, два первых ребенка умерли: девочка прожила всего три дня, мальчик родился мертвым. Теперь жена снова лежала в роддоме на сохранении, но вероятность трагического исхода родов была почти стопроцентная.

Оставшийся положительный процент таял с каждым днем.

Молодой врач в откровенной беседе так прямо его предупредил об этом.

– Сердечко у ребенка слабое, да и сопутствующих болезней будет целый букет. Зачем вы решились оставлять ребенка?

– Жена очень хочет ребенка.

– Но, вы то, здравомыслящий человек. Неужели нельзя было ее убедить, повлиять как-нибудь… Тем более, что это у вас уже не первый случай.

– Вы знаете, доктор, что такое мания или идея фикс?

– Знаю, конечно… Но причем здесь мания?

– Моя Тоня с детства мечтает о семье с детишками. Понимаете, с детишками! Она даже не может себе представить семью без детей. Поэтому и в Педагогический институт пошла, чтобы с маленькими детишками работать.

– Если она не может родить здорового ребенка, то всегда можно найти выход: например, усыновить ребенка.

– Нет, не хочет она усыновлять. Говорит: «Чужих детей у меня полный класс. Хотя бы одного, но рожу своего».

– Так часто бывает: чего человек страстно желает – обычно не получает. Ну, не дано вашей жене родить здорового ребёнка. Понимаете – не дано. Не может она выносить ребенка до нужного срока.

– Но я читал, что за границей выживают дети и в двадцать четыре недели.

– И что? – скривился молодой врач, вытаскивая пачку дешевых сигарет. – И что из этого? Вы знаете статистику смертности и болезней таких детей?

– Нет, – честно сознался Федин, все же надеясь, что у его ребенка по сравнению с этими детьми больше шансов выжить.

– Дети рождаются около семисот грамм – семьсот!!! – вместо положенных трех килограммов, то есть почти в пять раз ниже нормы. – Врач закурил и, немного успокоившись, продолжил: – Внутренние органы у таких детей еще не способны функционировать самостоятельно, кровеносные сосуды слишком хрупкие, отсюда частые кровоизлияния – в основном, кровоизлияния мозга, вот вам и церебральный паралич. Половина выживших детей в той или иной степени страдают этим неизлечимым заболеванием. Прибавьте сюда глухоту, немоту, проблемы с глазами, легкими – такие дети порой не могут самостоятельно дышать, и на всю жизнь прикованы к кислородному аппарату. Так что для этих детей выжить – не значит жить полноценной жизнью. Это дети-инвалиды. Конечно, двадцать восемь недель, это не двадцать четыре, но это не тридцать две и уж тем более не сорок недель. Удивляюсь, как это вашей жене с ее сердцем и проблемами с маткой врачи рожать позволяют!

– А они и не позволяют. Она первый раз идет на прием к врачу, когда ребенок начинает шевелиться.

– Ну, вы даете, граждане!

– Доктор, поймите ее… и пожалейте.

– Да она себя погубит! Такие перегрузки болезненному организму!

– Вот об этом я и прошу – держите меня в курсе событий. И если что… сообщите сначала мне.

Последние дни Федин жил, как на вулкане, вздрагивая от каждого телефонного звонка, как истеричная барышня, и с трудом вырываясь с работы в роддом к жене, в котором она лежала на сохранении.

Вызов на очередное «дело» стал для Федина спасением от невеселых пессимистических мыслей.

Он смахнул листочек с «ромашкой» и лепестками-вопросами в ящик письменного стола и поднялся – еще на два-три часа можно отключиться от надвигающейся трагедии и думать только о работе.

В «обезьянник» Киру не посадили.

С жалостью посмотрев на ее нарядный шелковый костюм и поблескивающие на руке часы, лейтенант «вошел в положение» богатой дамочки и приказал напарнику:

– Веди ка ты, Петро, задержанную в кабинет от греха подальше, и сам с ней останься. Все равно ее скоро следователь на допрос вызовет, а мне надо протокол задержания оформить.