– Но тебе он денег не платил и мне даже слова не сказал! Я ж считала, что ты выступаешь бесплатно и гордилась, что тебя пригласили!

– И правильно делала, что гордилась! Теперь ты знаешь, что за моё выступление платили деньги, так что можешь гордиться в два раза больше! – я с дурашливым испугом увернулся от шутливого маминого подзатыльника и продолжил: – Мама, теперь Мендель знает, что на меня есть спрос и я того стою, и он готов мне платить, но он ещё не понимает, что всю эту кустарщину надо выводить на более высокий уровень. Вот об этом я и хочу с ним поговорить. Я не хочу быть просто сессионным музыкантом на почасовой оплате за копейки. Я хочу получать постоянный и хороший гонорар за свой труд, и я знаю, как этого добиться, и что для этого нужно сделать.

– Миша! Неужели тебе чего-то не хватает? Ты скажи, я куплю, средства у меня ещё есть, мне ж их тратить не на кого было. Сыночка, зачем тебе деньги? Зачем тебе работать? Ты учись, а я всё для тебя сделаю!

Мама чуть не расплакалась, полагая, что я в чём-то ущемлён, но стесняюсь об этом ей сказать, а она сама догадаться не может. Еле успокоил дорого мне человека, заверив, что у меня есть всё, о чём можно только мечтать. Но если я хочу связать своё будущее с музыкой, то уже сейчас должен понимать, как этим можно зарабатывать на жизнь, и смогу ли я зарабатывать столько, чтоб жить достойно. Да и вообще, как настоящий мужчина, это я должен заботиться о достатке в доме, а не полагаться на хрупкие женские плечи. Успокоил. Вроде бы.

Смахнув с ресницы слезинку и покачав головой, мама с грустью произнесла: – Надо же, «Мужчина»! Слова-то, какие… жить достойно, достаток в доме… И откуда только у тебя подобные мысли берутся? – и вдруг задорно тряхнув плечами, хихикнула: – «Хрупкие женские плечи»! – Ну, Миша! Вот скажешь тоже! Хорошо, только теперь ты сам с этим прохиндеем разговаривай, я на него сердита и всё равно в этом ничего не понимаю. Ляпну ещё что-нибудь не то. Но, похоже, у Иосифа достойный внук растёт, раз в таком возрасте уже сам панамы строит и с гешефтмахера свой гешефт поиметь хочет… И таки получит!

Довольно улыбаясь, мама ушла к себе, а я не стал её разубеждать, что я вовсе не «строю панаму», или, говоря нормальным языком, не задумываю афёру. И, похоже, мама уже стала забывать, что её двоюродный брат мне вовсе не дед. Но напоминать об этом я ей не стану.

Проводив гостя на кухню и усадив за стол, мама, окинув критическим взглядом угощение и, оставшись удовлетворённой увиденным, направилась к двери.

– Всё мужчины, я ухожу, и мешать вашим переговорам не буду. Мендель Иосифович, если хотите, то можете курить. Пепельница стоит на подоконнике, только форточку откройте. Мише табачный дым вреден, у него растущий организм!

– Но позвольте! Разве Вы не будете присутствовать при разговоре? – Фляйшман немного обескуражен.

– Для чего? Или вы хотите мне тоже сделать ангажемент? Ну, если не хотите, то к чему я здесь? Миша сам справится, он у меня рассудительный мужчина!

Мама ушла по своим делам, и мы остались вдвоём. Я сижу и со скрытой улыбкой рассматриваю своего визави, на которого у меня с недавних пор появились определённые планы. Довольно молодой мужчина чуть старше тридцати лет с музыкальным образованием и морем обаяния, что делает его душой любой компании и вызывает симпатию при первом же с ним общении. Мендель напоминает мне артиста Михаила Водяного, но не того потрёпанного жизнью и слегка растерянного афериста Попандопуло из кинофильма «Свадьба в малиновке», а его более «раннюю версию». Молодого прохиндея Яшку – «Буксира» из телеспектакля «Белая акация», даже усики такие же, в узкую полоску.

Разве что одет мой гость по моде этих лет. Не знаю, как сейчас называется этот стиль, но в этих своих чёрно белых кожаных туфлях, приталенном светло-сером костюме в широкую полоску и с жилеткой того же цвета, но с более мелкой полоской. И массивной, выставленной напоказ серебряной цепью от карманных часов, Мендель напоминает мне американского гангстера из старых фильмов. Разница лишь в том, что вместо широкого «гангстерского» галстука у этого молодого франта повязан галстук-бабочка.

Тёмную рубашку с длинным рукавом, положенную по статусу любому, уважающему себя бандиту, сменила светло голубая сорочка, да на вешалке висит модная французская соломенная шляпа-канотье, а не фетровая «федора» – если верить кинематографу, любимица гангстеров и полицейских Нью-Йорка. И завершает образ неизменный атрибут артистов и пижонов этого времени – лёгкая щегольская тросточка, что сейчас стоит в подставке для зонтов и тростей в прихожей.

– Вас, Мендель Иосифович, вероятно, смущает, что моя мама оставила нас наедине, полностью доверив вести переговоры мне? В этом нет ничего странного, Вы, наверное, уже знаете, что я сдал экзамен экстерном и «с отличием» за полное среднее образование. И теперь как студент музыкального института я по закону могу принимать участие в театральных постановках и концертных программах. На мой возраст можете не обращать внимания, за тем, чтоб мне получить от мамы разрешение на выступление дело не станет, иначе бы этих переговоров не было. Но я хочу поступить именно в серьёзную музыкальную труппу, а не в балаган с сельской самодеятельностью.

– А у Вас, сударь, на сегодняшний день и балагана нет. А то, что есть, это пошлая кустарщина, почти не приносящая дохода. И вот не надо этого скепсиса на вашем лице. Вы умный человек и понимаете, что я сейчас сказал о том, о чём вы уже не раз сами подумали. Но вы не видите решения этой проблемы, а я вижу. Таки вы будете слушать меня внимательно, и мы начнём разговаривать как деловые люди, или я с Вами расстаюсь навсегда и начинаю подыскивать другого продюсера для своего шоу?

Я немного пережимаю с давлением на потенциального партнёра, и шансы на то, что он сейчас встанет и уйдёт, довольно велики. Но если Мендель останется, то это покажет, что он договороспособный и в дальнейшем у нас разногласий и конфликтов быть не должно. А это многое значит в творческом коллективе, где от настроения и отношений внутри труппы зачастую зависит успех всего выступления. Мендель остаётся. Не скажу, что он принял «на ура» все мои предложения, но по основным пунктам мы договорились.

А по тем позициям, где я с видимой неохотой «включал заднюю передачу», так это я заранее заложил такие требования, чтоб можно было что-то уступить без вреда для проекта. Я же понимаю, что взрослый человек просто не в состоянии принять всего того, что ему диктует какой-то юнец. Пусть это и разумные требования. Но лучше сразу заложить «слабые позиции», которые потом, в процессе переговоров не жалко «слить». Всё, как и в моей «прошлой жизни», ничего нового.

Единственно, за что пришлось «упереться и повоевать» всерьёз, так это за «крышу». Ну, не хочет этот молодой и амбициозный человек идти под чьё-либо покровительство. Пусть и предлагаю ему не бандитов, а вполне себе респектабельную Черноморскую контору «Совторгфлота». Кстати, даже не подозревающую о том, какие доводы приводятся, и какие копья ломаются за то, чтоб внезапно и бесповоротно её осчастливить. Видимо недоверие к чиновникам любого ранга у артиста было впитано ещё с молоком матери.

– Миша! Ты просто не понимаешь, какие гешефтмахеры там сидят! Я по сравнению с ними – пылинка! Дунут, и нет меня. Или под растрату подведут, или вообще под хищение. А я не хочу менять северный берег Чёрного моря на южное побережье моря Лаптевых. Таки там водятся медведи, за которых я опасаюсь, и вообще в тех краях неподходящий для моего здоровья климат!

– Мендель Иосифович! Да кто Вам таких страхов наговорил? Мы же с вами не афёру крутим. Мы законопослушные граждане и у нас будет просто свой ансамбль под крышей этой конторы. Официально, мы – клубная самодеятельность, а по факту – небольшой ансамбль во главе с вами. Да поймите Вы, крыша нам нужна в любом случае! И в прямом смысле, и в переносном. Нам нужна база для репетиций. А у этой солидной конторы есть даже свой клуб, в котором от раза к разу собираются какие-то сомнительные личности, что-то там себе бездарно пиликают и только зря тратят и расстраивают уже почти что наши инструменты! И тут приходим – Мы! Профи!