– И ты надеешься, что здешние кровати более комфортны? – Дэйдэт ни с того ни с сего рассмеялся. Смех подхватили и остальные. По правде, назвать это смехом у Ойтеша не повернулся бы язык. Габинс, в своей обычной манере, закашлялся, как и Тюк, прикрывший рот носовым платком. Вьюк же просто поперхнулся. – Что ж, Ойтеш. Пойдём выпьем и поболтаем. Я угощаю. Дервар – место радушное, – Дэйдэт расплылся в дружелюбной улыбке. – Как тебе, должно быть, и без меня известно.

Весь путь до трактира они пробирались сквозь узенькие, заставленные всяким хламом переулочки. Заноза всё ещё зудела. Стоило Ойтешу забыть про неё, как она впивалась в палец, и боль отдавалась во всей кисти гадким покалыванием, но она не могла развеять его дурных раздумий. Мысленно сетуя на своё положение, он негромко всхлипывал. "Это был дядюшка Ойай, – крутилось у него в голове. – Не Гегес, так его перетак, а дядюшка. Что ж я такого сделал ему, чтобы обходиться со мной так гнусно? Может, это всё-таки был Гегес? Подлец, очевидно, что-то замышлял. Это он науськал дядю прогнать меня. Но когда бы он успел? И почему дядюшка не приказал ему заткнуться и помалкивать? Я же был его любимым племянником. Когда всё изменилось?"

Трактир оказался как нельзя более угрюмым местечком. Одни неприязненно покосились на вошедших, другие не прекратили застольных бесед, которые не сулили ничего дельного, как подумалось Ойтешу.

– Как поживаешь, Бернадетта? – спросил Дэйдэт у хозяйки. Та как раз закончила протирать один из незанятых столов. Худая бледноватая женщина лет сорока с недлинными светло-коричневыми волосами одёрнула на себе чистый передник, который, к слову сказать, в том ни капли не нуждался. Затем она пристально уставилась на Ойтеша и смотрела на него так долго, что тот сконфузился. В поместье Ксо девушки не разглядывали его так пристально. А если бы им и вздумалось поразглядывать его, он, скорее всего прочего, счёл бы такое проявление интереса за непроизнесённую просьбу скрыться с глаз долой. Ойтеш не был любимчиком женщин, никто этого не скрывал, как и он сам. Но, несмотря на острую нехватку женского внимания, взгляд трактирщицы не принёс удовольствия в его сердце.

– Бернадетта, не смущай нашего гостя, – рассмеялся Дэйдэт и успокаивающе похлопал Ойтеша по плечу, тот вздрогнул от неожиданного прикосновения.

– На кой ты его сюда привёл? – грубо спросила хозяйка. – Ты же знаешь, что я не люблю всяких ворюг. Да тем более из Таргерта. По нему можно с уверенностью сказать, что он из Таргерта. Тьфу, терпеть не могу этих недоумков. От них воняет рыбой, а сейчас и тут всё провоняет. Выкинь его отсюда, Лускас.

Откуда ни возьмись появился приземистый охранник. Его левая ноздря была побольше правой. Когда он дышал носом, они делались похожими на острия двух маленьких лезвий, придавая ему пугающий вид. Лускас двинулся к Ойтешу, но взгляд Дэйдэта приковал его к немытому дощатому полу, не успел он сделать и нескольких шагов.

– Это Ойтеш. Его старая постель перестала ему угождать. Он надеется найти здесь более подходящую. Я слышал, что у тебя как раз есть работка на такой случай. Я правильно вспомнил, Бернадетта? Не мне ли ты неделю тому жаловалась, что тебе сгодился бы любой помощник. Ни к чему его вышвыривать. Коли он тебя разочарует, сделаешь это, но не раньше.

– Свезло тебе, парень, – хозяйка недовольно вздохнула. – Чего надобно?

– Поесть и поспать, – выдавил Ойтеш.

– Это ещё успеется, – оборвал Дэйдэт. – А пока я бы не отказался выпить.

Он кивнул Тюку и Вьюку, после чего те взяли Габинса под руки и удалились, не обращая внимания на то, что пьянчужка жалобно причитал и молил, чтобы ему тоже налили, хоть бы пойло и не было самым качественным. Дэйдэт предложил усесться за стол в дальнем углу. Это обрадовало Ойтеша. Он никогда не любил привлекать чрезмерное внимание к своей персоне, тем паче в таком заведении. Люди здесь казались далеко не такими дружелюбными, нежели таргертские рыболовы. Хозяйка не заставила долго ждать и вскоре подоспела с кувшином вина, кружками и всё тем же недовольным взглядом.

– Раз уж ты вознамерился есть мою еду и пачкать одну из моих кроватей, – сказала она, посмотрев на Ойтеша. – Полагаю, ты неплохо владеешь нашим ремеслом. В ином случае ты бы вряд ли сюда не сунулся. Верно ведь?

– Разумеется, Бернадетта, – сказал Дэйдэт. – Каждый здесь владеет нашим ремеслом в той или иной мере. Не допускаешь же ты, что Ойтеш всю жизнь удил каких-нибудь там карпов в таргертских озёрах.

– Действительно, от него вроде не пахнет рыбой, – хозяйка принюхалась, разливая вино. – Но этот аромат можно смыть, как и все остальные.

Прихватив пустой кувшин, Бернадетта удалилась. Вскоре её силуэт исчез за одной из толстенных балок, подпирающих своды трактира.

– Не обращай внимания, – тихо сказал Дэйдэт. – Она всегда такая неприветливая, даже со мной. Но получше других знает своё дело.

– О каком всё-таки деле идёт речь? – уточнил Ойтеш.

– Здешнее ремесло.

– Вино у Бернадетты и впрямь недурное.

Дэйдэт неподдельно рассмеялся, как будто Ойтеш удачно пошутил.

– Это так. Да только я не совсем об этом ремесле говорю.

– О каком же тогда?

– Я говорю о Притворстве. Единственном дерварском ремесле. Иных тут нет и никогда не было. А те, кто скажут тебе обратное, просто лукавят. Весьма неумело, кстати говоря. И это означает лишь то, что им недолго осталось. Взять хотя бы Бернадетту. Она родилась в Дерваре и всю жизнь провела в "Закрытом кошельке". Содержать трактир нелегко. Любому из них, – Дэйдэт обвёл взглядом занятые столы, – может взбрести в голову разжиться недельной выручкой или поразвлечься с одинокой хозяйкой. Но, как видишь, "Закрытый кошелёк" не бедствует. А Лускас, раньше на досуге он истязал трупы, но безумец работает в трактире Бернадетты уже довольно долго. И, как видишь, "Закрытый кошелёк" не бедствует.

Как-то раз, будучи ещё его ясностью королевским заместителем, Ойтешу довелось проснуться в обед. Он оттого весьма раздосадовался, но заснуть опять ему не удалось. Кухарка приготовила чай, и вместе с ним Ойтеш отправился на прогулку по владениям своего дядюшки, нацепив пёстрый халат. В поместье прибыли повозки со снедью. Он намеревался заполнить ей королевские погреба, а после и собственный погребок, что громко урчал со вчерашнего ужина, за которым к столу подали ненавистную рыбу, выуженную из Глубокого озера. А подобные кушанья Ойтеш далеко не ценил, но приготовить иное не представлялось возможным, ибо запасы иного попросту иссякли.

Прислуга любила перекинуться словцом-другим с повозочниками. У тех всегда отыскивалась историйка о путевых казусах, способная скрасить очередной непогодный денёк. Ойтеш тоже рад был бы послушать дорожные байки, да вот только его временные подданные умолкали, стоило ему приблизиться. Они кланялись, повторяли "ваша ясность, ваша ясность", но всё на этом. Ничего другого Ойтеш не мог от них добиться. Впрочем, он и не пытался.

До его глуховатых ушей донёсся взволнованный тон одного старого повозочника. Ничего дельного расслышать не удалось, разве что – "Дервар". Заинтересовавшийся донельзя Ойтеш быстро допил чай и наведался в кабинет госпожи Эйтеш, своей матери. Спросив о Дерваре, он получил странный ответ. "Тебя это навряд ли когда-нибудь коснётся, Ойтеш. Не задумывайся о том, о чём задумываться нет резона", – опасливо сказала госпожа Эйтеш. Такое редкое явление для её властного говора. Ойтеш вскоре и думать забыл об этом, но теперь вспомнил. И ему как нельзя сильно захотелось разузнать, что же это за место, о котором даже его мать говорила с неохотой.

– А вы? – спросил Ойтеш. – Вы почему здесь?

– Ничего любопытного, – Дэйдэт устало махнул рукой. – Двадцать лет назад у меня была старенькая крытая повозочка, а ещё чахлая гнедая кобыла. Мне нечего было сложить в повозку, да и кобылка была до того болезной и слабой, что её силёнок хватало лишь на пустую. Люди в окрестностях притворствовали и изводили соседей и приятелей. Я чувствовал отвращение к каждому треклятому лавочнику, подыскивающему помощничка для своих нечистых делишек. Все они так умело врали о своих намерениях. Я не хотел работать ни на них, ни с ними, ни подле них. Но однажды на большаке я повстречал пожилую женщину. Она слёзно попросилась ко мне в повозку, сетуя на мозоли, и я согласился довезти её до дома. Я уже и не помню, как представилась та женщина. Гораздо важнее то, что она сказала после. Она поведала мне про Дервар, королевство без властителей, где нет порядков и нет законов. Где отнюдь не требуется гадать, насколько дурён тот или иной человек, ибо можно с уверенностью утверждать, что все они – отвратительные ублюдки. Разве что их отвратность проявляется по-разному. И единственное ремесло, которое подвластно им – это Обман. "Уж лучше жить среди подлецов, точно зная, что они подлецы, чем среди услужливых, но явно неоднозначных горожан", – сказал я себе тогда, а потом спросил у женщины, где она живёт. "В Дерваре", – ответила она, и это было последнее, что я от неё услышал. Она ударила меня по голове, и я потерял сознание. Очнулся я один-одинёшенек, без повозки и без кобылки. "Так значит, это и есть Дервар", – подумал я и не захотел покидать его. Наше ремесло неподкупно, как то ни забавно. И такая жизнь гораздо понятней и прозрачней, нежели любая другая.