В вагоне он сел у окна. Все смотрел на приятный взгляду тускло-серый пейзаж и думал: «Что я наделал…» Но если бы кто-нибудь спросил, что именно он имел в виду, Ян не смог бы ответить.

Пока электричка, кряхтя и постукивая колесами, выбиралась из города, снежный порошок сдуло, и с неба посыпались крупные тяжелые хлопья — словно кто-то вспорол гигантскую подушку. Пейзаж начал стремительно белеть. Когда Ян вышел из электрички, он оказался по щиколотку в снегу.

Снег валил все сильнее. Похмелье постепенно отпускало. Ян брел по белоснежному рыхлому полотну, испытывая неприятное чувство: словно в мире исчезли все ориентиры, и теперь, сколько не иди, вокруг будет только холодное месиво. Наклонив голову, одной рукой он придерживал капюшон куртки, который порывистый ветер надувал, как парус. Вторую — прятал в кармане. Здесь, за городом, ему бы пригодились и шапка, и перчатки.

Он все шел, сражаясь с метелью, и представлял, как добредет до заветной хаты, постучит по стеклу костяшкой пальцев. Качнется занавеска — и в окне покажется худое сморщенное лицо старушки. Она заставит Яна стянуть свитер, будет долго водить шершавыми пальцами по шраму, щупать ребра. Ян заулыбается — от щекотки, а еще — потому, что ребра уже давно его не беспокоили.

В доме печное тепло укутает его, как одеяло. А после тарелки бульона и полной жестяной кружки крепкого чая с сахаром его и вовсе разморит. Сидя на шаткой табуретке, прислонясь к бревенчатой стене, он все будет что-то рассказывать хозяйке. А она — слушать и качать головой. Пару раз вытрет пожухлым фартуком уголки глаз — Ян так и не поймет, что в его монологе вызвало старушечьи слезы. Жизнь как жизнь. Запутанная. Бестолковая.

Под вечер, пока не стемнело, Ян натаскает к печке дров. Пустые ведра на кухне заполнит колодезной водой. От физической работы тепло приятно растечется по телу, загудят мышцы. От печного жара запылают щеки, и станет клонить ко сну.

Бабка постелет ему на той же кровати, где он спал в прошлый раз. Ян заснет быстро, по-детски, и глаза откроет только под утро, когда печь остынет. Натянет поверх одеяла то, что нашарил в темноте: свою куртку, бабкин ватник — и снова провалится в сон…

Припорошенные снегом хаты возникли неожиданно — выплыли из белого воздуха, как айсберги.

Ян постучал костяшкой пальца по стеклу. Дожидаясь старушку, засунул руки в карманы. Снег стремительно заносил крыльцо. Следы Яна почти стерлись, словно их смыло волной.

Никто не отозвался. Ян постучал еще раз, снова подождал, переминаясь с ноги ногу. Потом подошел к крыльцу — и застыл. На двери висел амбарный замок. Огляделся — и вдруг почувствовал, словно лавиной накрыло, — в деревне никого не было. Его окружало только безмолвное беспросветное одиночество.

Ян все оглядывался, не веря своим глазам. Он же спасался здесь — совсем недавно. Хлопотала по дому немая Маруся, а Женя поглядывал на нее исподлобья, смущаясь своей цветастой речи. Почему же сейчас все выглядело так, словно пустовало годами? А, может, и не было Маруси? Не было Жени? В его голове хранились десятки бесполезных фамилий и адресов — и ни одной нити, связывающей его с теми людьми. Ничего, что бы подтвердило: он не сошел с ума.

К его ногам прыгнул серый тощий кот. Выгнул спину, замурлыкал. Ян примял снег у порога, сел под дверью. Отвинтил крышку от бутылки с молоком и налил его в выемку от снега. Смотрел, как кот лакает молоко розовым языком и думал: а что реально, кроме него и кота, сейчас, здесь, на этом крыльце? Что, если он вернется домой — и окажется, что там тоже нет ни одной нити, связывающей его с Кэт? От этой мысли ему стало не по себе. Оставив пакеты на крыльце, Ян побрел к железнодорожной станции.

* * *

Так чувствуешь себя, когда преодолеваешь сильное течение.

Еще шаг, еще.

Катя не сказала Валере, куда поедет. Просто этим утром, через два дня после ухода от Яна, она проснулась с мыслью, что пора сжечь последний мост. Достала из шкафа командировочный чемодан Валеры. Оделась, пытаясь думать об отвлеченном. Не позавтракала — от волнения сводило живот.

Ян был дома — она заметила движение в кухонном окне, когда шла через парк.

Дверь оказалась не заперта.

Катя вошла в квартиру — и сердце защемило от запаха, к которому она так привыкла, от ощущения присутствия Яна. Торопясь, прошла в свою комнату, стала складывать вещи в чемодан, быстро, ровными стопками. Она почувствовала взгляд Яна — словно в спину попали дротиком. Замерла на мгновение — и продолжила свою работу.

— Кэт…

От тона его голоса сердце болезненно сжалось. Катя выпрямилась. Она не оборачивалась, но видела его отражение в окне.

— Мне плевать на свою удачу, — глухо, словно издалека произнес призрачный Ян. — На деньги. На подруг. На квартиру. Я не боюсь остаться без всего этого, — он развел руки. — Но я не хочу остаться без тебя, Кэт, — Ян подошел к ней. Катя ощущала его близость каждой клеточкой своего тела. — Давай, закончим игру прямо сейчас. Допустим, что я проиграл. Комната твоя. Оставайся. Забирай свой приз.

— Ян… — Катя обернулась. Ей было по-настоящему жаль его. Она машинально коснулась подушечками пальцев его щеки — горячей, щекотной из-за легкой щетины.

Он накрыл ее ладонь своей. Прикрыл глаза. Катя увидела, как в уголках блеснула влага.

— Это сумасшествие, — прошептал он. Сорвал фразу с ее губ.

Ян открыл глаза и опустил Катину ладонь.

– Останься…

Он обнял ее, зарылся носом в волосы. И Кате показалось, что она отрывается от земли и летит… Она высвободилась и продолжила собирать вещи. Ян тяжело прислонился к стене.

Чемодана оказалось недостаточно. Катя остановилась, растеряно глядя на стопки незапакованных вещей. Тогда Ян принес с балкона пару пустых коробок. Стал возле кровати, едва касаясь Кати плечом, и начал складывать в коробку ее вещи: книги, тетради, мелочевку.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — бесцветным голосом продолжил он, заклеивая коробку скотчем, не глядя на Катю. — Что у тебя все еще только начинается. Что будет еще с десяток таких Янов. Но ты ошибаешься. То, что было между нами, — это волшебство. И оно больше ни с кем не повторится.

У Кати в глазах защипало.

Остановка… Вечеринка…

— Тебе не нужно уходить, чтобы проверить это.

Роза в волосах… Розыгрыш родителей… Мойка в бикини… Воровство…

В дверь позвонили.

— Это просто водитель такси. Я попросила его помочь перенести вещи, — предупредила Катя.

— Не надо, — ответил Ян. — Я сам.

Он занес чемодан в багажник. Вернулся за коробками.

Вот и все. Вещи сложены и перенесены в такси. Больше ее ничего не связывало с этой квартирой. Не было повода вернуться — даже если бы Катя когда-нибудь захотела это сделать.

Снег выбелил землю — провожал ее празднично — только на дороге под ногами хлюпала грязь. На березе у соседнего подъезда каркала ворона. Стайка голубей склевывала с земли брошенную кем-то горбушку.

Она больше никогда сюда не вернется.

Ян захлопнул крышку багажника.

Вот и настал этот момент.

— Спасибо. За все, — Катя взялась за дверную ручку, но Ян прижал дверь рукой — она не смогла открыть.

— Мы можем больше никогда не встретиться, Кэт.

Катя разглядывала его лицо, все пыталась запомнить. Оно было таким родным…

— Тогда прощай, Ян, — ответила Катя.

* * *

Он увидел Кэт утром, из окна кухни, когда заваривал кофе. Она шла по свежему снегу в новой белой куртке, накинув на голову капюшон, и тащила за собой черный мужской чемодан. Белое сливалось с белым, и казалось, что чемодан катится сам. Ян предусмотрительно снял турку с огня. Потер друг о друга вмиг похолодевшие ладони. Он понимал, что когда-нибудь она вернется за оставшимися вещами, но все равно оказался к этому не готов.