Дин знал, какое место она обозначает.

— Сэм, мы же их убили. Мы же убили этих грёбаных отморозков.

— Ты убил, — холодно поправил Сэм. — И что, ты на все сто уверен, что это их остановило? Что таких, как они, можно остановить, просто вышибив им мозги?

Нет, это был бред, просто какой-то бред… Дин тупо смотрел на карту. Красный пятиугольник казался кровавой раной, а точка в нём — следом от пули. Пули, которую он всадил Митчу Бендеру в башку собственными руками.

— Кстати, — сказал Сэм, — я забыл упомянуть, что первое исчезновение зафиксировано восьмого октября.

Дин вскинул голову. Сэм смотрел на него с тем самым вымораживающим душу спокойствием, что и тогда, в мотеле на Тринадцатом шоссе, когда Дин усадил его на бортик ванной.

— На девятый день после того, — тихо закончил Сэм, хотя этого и не требовалось — Дин уже всё понял сам.

Он откинулся назад и выпустил спинку кресла, которую стискивал обеими руками во время рассказа Сэма.

— Ясно. Что ж. Дерьмо случается. Но это не наше дело.

— Это наше дело, Дин. И куда больше, чем когда бы то ни было. Неужели ты не понимаешь? Это Бендеры. И теперь они не люди, а призраки. Они убивают всех, кто проезжает мимо их логова… на том самом участке, где они нас тогда схватили. Дин, они убивают нас. Ты же сам знаешь, как работает поведение призраков: они как роботы, действуют по чёткой схеме, начисто игнорируя частности. Они убивают всех единоутробных родственников, которые вдвоём путешествуют по Сороковому шоссе, потому что для Бендеров все эти люди — это мы с тобой. Они раз за разом убивают нас с тобой. Это наше дело, чёрт побери.

Дин слушал его, слушал этот жёсткий, напористый голос и думал, что вот оно — наконец-то он понял, откуда это чудовищное, непреходящее напряжение в Сэме. Он считает себя виноватым в смерти всех этих людей. Потому что Дин, как и Сэм, знал, что они мертвы. И, говоря начистоту, не мог с совершенно чистой совестью отринуть обвинение в их гибели.

Ведь Сэм сказал тогда, что они должны похоронить тела. Он не из жалости и человеколюбия это сказал, как померещилось вконец ошалевшему Дину — о нет. Просто Сэм — умный парень, и даже в самой экстремальной ситуации мыслит трезво. Он боялся, что тела, оставленные на съеденье лесным тварям, ещё принесут им неприятности — не меньше, чем живые Бендеры. Но Дин послал его к чёрту. И тогда, и раньше, когда Сэм просил отдать ему пистолет. Просил не потому, что пытался спасти от расправы Митча Бендера, а потому, что хотел убить его сам.

Дин, если бы ты хоть иногда думал над тем, что говорит твой брат. Если бы хоть иногда верил ему так, как он верит тебе. Не сидели бы вы сейчас перед ноутом и не говорили бы снова обо всей этой херне.

— Ты был прав, Сэмми, — сказал Дин наконец. — Ты был прав, а я был придурком. Нам и правда надо было их похоронить или сжечь.

— Я забыл сказать самое интересное. Как я и предполагал, тела Бендеров нашли. Причём почти сразу — окружной шериф совершал объезд на предмет заброшенных строений и набрёл на этот дом. Их опознали по отпечаткам… и их, и нас, кстати, тоже.

— Надо же, какая неожиданность.

Сэм пожал плечами.

— Я тебя предупреждал. Поскольку у Зака с Митчем не оказалось живых и не сидящих в тюрьме родственников, тела передали в муниципальный морг и кремировали, судя по записям, десятого ноября.

— Ага. Кремировали… но уже после того, как начались исчезновения.

— Да, но ведь они не прекратились, Дин. Наоборот, люди стали пропадать чаще. Я уверен, что смог отследить не все случаи, возможно, их намного больше. Ведь в основном исчезали довольно проблемные парочки, которых либо не станут искать сразу, либо вовсе никто не хватится.

— Вроде нас с тобой.

— Да. Об этом я и говорю.

Дин напряжённо смотрел на монитор.

Потом внезапно сказал:

— Зубы.

— Что?

— Зубы! Я колотил Митча башкой об ящик и расквасил ему морду, прежде чем пристрелил. Наверное, я выбил ему тогда пару-тройку зубов, и они до сих пор валяются где-то там, связывая его дух с этим миром!

— Точно, — кивнул Сэм, и его лицо прояснилось так, как Дин и не чаял надеяться. — Господи, ну конечно! Теперь всё ясно. Мы вернёмся туда и сожжём там всё, с митчевыми зубами вместе. Поехали, — сказал он и вскочил.

Дин, почти не задумываясь, выбросил руку вперёд и схватил его за запястье.

Сэм замер, в изумлении глядя на него сверху вниз. Дин подумал, что никогда раньше не пытался удерживать его — ни физически, ни морально. Может, потому, что не смел, просто не смел прикасаться к нему без надобности… как в прямом, так и в переносном смысле. Но теперь, после прошлой ночи, упала одна из стен, которую, Дин вдруг понял и это тоже, они бессознательно строили между собой последние десять лет. Верней, стену строил Сэм, до смерти боявшийся своих желаний, а Дин, пребывая в блаженном неведении о происходящем, заботливо подносил ему кирпичи и извёстку.

— Не так шустро, Сэм, — проговорил Дин. — Никуда мы не поедем.

— Но ты же сам сказал…

— Сказал. Но мы туда не вернёмся. Ты туда не вернёшься. Тебе нечего там делать. Я поеду сам и всё сделаю.

— Да? — сказал Сэм. — Правда, что ли?

Его глаза снова сузились, зрачки превратились в игольные острия. Дин ощутил замешательство, чуть ослабил хватку, но не выпустил руку Сэма. Сэм, впрочем, и не пытался вырваться. Он смотрел на Дина в упор, до тех пор, пока тот не отвёл взгляд.

— Знаешь, Дин, — заговорил вдруг Сэм тихо и очень зло, — ты ведь на самом деле хороший старший брат. Ты очень хороший старший брат, лучшего и пожелать нельзя. Ты всегда так заботишься обо мне. Всегда готов быть рядом, присмотреть за мной, сделать за меня всю грязную работу, подтереть мне сопли и сменить подгузник. Но я скажу тебе, братишка, кое-что, что может тебя ошеломить, так что соберись с духом, хорошо? И слушай: мне уже не три года, твою мать!

— Сэмми…

— И вот это твоё вечное Сэмми, боже, как же оно меня достаёт временами! Я понимаю, что ты не можешь по-другому. Я знаю, что отец тебя к этому приучил, и… я не хочу ничего плохого сказать о папе, но если бы я мог, Дин, я бы ему за это…

— Сэм, — Дин выпустил его руку и тоже встал, слыша угрозу в собственном голосе.

Сэм вскинул подбородок.

— Давай, можешь меня ударить. Я это, наверное, заслужил. Но ты тоже не весь в белом, Дин, ты не можешь и дальше вести себя так! Ты должен иногда давать мне право решать самому, понимаешь?!

— А я разве не давал тебе это право, Сэм? — спросил Дин, чувствуя, что тоже начинает злиться, злиться по-настоящему. — Я разве пытался тебя удержать, когда ты решил свалить в Стэнфорд? И потом, когда папа запретил нам искать его, а ты решил поехать за ним один? Я хоть раз ставил тебе палки в колёса, хоть раз навязывал тебе свой выбор, хотя, видит бог, иногда мне очень хотелось выдрать твою маленькую упрямую задницу?!

Он смолк и понял, что Сэм тоже молчит и с удивлением смотрит на него. Он как будто не ждал от Дина такой вспышки. Ждал, наверное, что Дин, как обычно, начнёт бормотать и оправдываться, или, может быть, шутить… Но нет, Дину меньше всего на свете хотелось шутить сейчас.

— Сэм, я просто хочу, чтобы с тобой всё было в порядке. Да, может, иногда я перегибаю палку. Но я делаю это только тогда, когда боюсь за тебя. Когда мне страшно за то, что может случиться с тобой. Прости, если я бываю в этом… чересчур груб. Но я правда не знаю, как можно по-другому. Прости, старик, я боюсь, мне уже поздно в этом смысле меняться.

— Я понимаю, — внезапно сказал Сэм. Дин вдруг понял, что взгляд у него точно такой же. какой был вчера ночью, перед тем, как Сэм обхватил его за шею и поцеловал. Если он сделает это сейчас… если он снова сделает это сейчас, подумал Дин, я забуду обо всём, я позволю ему всё, что он хочет, боже, пожалуйста…

— Я понимаю, Дин. Прости… прости, я наговорил лишнего. Просто… это дело… мы должны довести его до конца. Я должен довести его до конца. Ты убил этих тварей, но я должен убить их ещё раз, сам, чтобы это всё закончилось наконец. Понимаешь? Понимаешь, Дин?