— Понятно теперь, почему он не убивал свои жертвы в этом доме, — негромко сказал Сэм, глядя на огонь. Он с усилием совал руки в карманы, неловко поводя плечами, но Дин знал — это не от внутреннего дискомфорта, а потому, что ему просто холодно. Ветер крепчал, завывая меж сосен, в небе толкнись тучи — похоже, собирался нешуточный ливень.
— Да? — переспросил Дин. — И почему?
— Потому что в этом доме были мы. Ты убил его из-за меня, дух Бендера был слишком крепко завязан на нас. Он никого не мог убить в этом доме, кроме нас… настоящих нас. Наверное, поэтому он так и бесился — кого бы он ни хватал на этой дороге, ему ничто не приносило облегчения.
— Блин, выходит, мы ему ещё и одолжение сделали, — с отвращением сказал Дин.
— Вроде того. Мы ему, он — нам.
— Что? Сэмми, ты же не…
— Поехали уже, — сказал Сэм. — Думаю, мы уже закончили здесь… всё.
Он оттолкнулся от капота и подошёл к дверце. К пассажирскому сиденью.
Дин сел за руль и дал задний ход. Какое-то время они ещё смотрели на громадный костёр, полыхавший перед ними, и оба видели метавшуюся в нём тень. Но она пропала ещё до того, как Дин развернул машину и поехал обратно к Сороковому шоссе.
— Включи что-нибудь, — попросил Сэм, когда прошло какое-то время и огонь остался позади.
— У меня здесь только AC/DC.
— Ну тогда радио.
— Да ну его, не хочу… не надо.
Сэм не стал возражать.
Они выехали на трассу и продолжили путь в тишине и молчании. Дин думал о том, что будет дальше — без ужаса и отчаяния, которые успели стать неизменными спутниками подобных мыслей за последнее время, но и без особенной уверенности. Нет, не то чтобы уверенность в завтрашнем дне вообще была свойственна их жизни, крайне далёкой от нормы и тем более — от идеала. Просто теперь он убедился, что, во-первых, всегда может быть ещё хуже, а во-вторых — как там говорила кэрроловская Алиса — ещё страньше. Он думал о том, что будет, когда спустится ночь и на обочине покажутся огни очередного мотеля, одного из тех, которые они оставляли позади и которые ещё ждали их впереди на шоссе. Думал о том, какой они снимут номер, и будет ли в холодильнике пиво, и что он скажет Сэму, и что Сэм скажет ему. Думал о том, что обманывал сам себя, обещая себе и ему облегчение, мечтая, что всё теперь станет, как раньше. Думал о губах Сэма, мягких и тёплых, не похожих на губы диновых женщин, и о руке Сэма, лежавшей у него на шее. Дин думал о том, что всё, сделанное ими когда бы то ни было, каждый их шаг что-то менял между ними — и этот тоже не станет исключением. И к лучшему ли будет нынешняя перемена, он не знал.
Но Сэм был рядом с ним, и Дин верил ему — это было единственным, что имело значение. В эту минуту, и в любую из прошлых, и в любую из всех грядущих минут.
1-8 декабря 2007
