Он понял, что уже не отличит мужскую фотографию от женской, и, откинувшись от ноутбука, остервенело потёр пальцами глаза. На самом деле он сомневался, что найдёт в полицейских архивах зацепку, но его гложила настоятельная потребность хоть что-нибудь сделать. И охоты никакой, как назло… хотя, может быть, он вовсе не соврал Сэму, и это-то как раз и есть охота.

Мотель, в котором они остановились, был такой же старой развалюхой, как синий додж чувака в бейсболке. Окна выходили прямо на хайвэй, и на них сохранились внешние ставни — здоровенные алюминиевые болванки, кое-как закреплённые стальными стержнями и дребезжавшие на ветру почти так же противно, как лампа на вчерашней заправке. Таких домов в Центральной Америке не строят уже лет двадцать, и, в общем-то, слава богу. Дин встал и тут же почувствовал прострел в спине — чёрт, сколько же он просидел за ноутом? И как только Сэмми выдерживает день и ночь, сгорбившись возле монитора? Академик, чтоб его… Дин упёр руки в поясницу и, страдальчески постанывая, подошёл к окну, за которым уже совсем стемнело, с твёрдым намерением посмотреть, можно ли как-то приладить эти чёртовы ставни, чтоб перестали тарахтеть.

И тогда увидел этого человека в третий раз.

Мотель примыкал к шоссе почти вплотную. С южного фасада к нему прибивалась заправка, магазинчик и ресторан, куда Сэм пошёл за ужином. Окна номера выходили на север, и других зданий с этой стороны не было видно — только шоссе, вытекавшее из ниоткуда и утекавшее в никуда. Ночь обещала быть ясной, отблеск только что взошедшей луны холодно поблескивал на дороге, лоснящейся от прошедшего днём небольшого дождя.

И посреди этой лоснящейся чёрно-серой полосы стоял синий додж. Стоял, мать его, как будто нарочно для того, чтобы Дин, подойдя к окну, его увидел. Его — и мужика, о котором Дин думал в последние дни почти безостановочно. И, кажется, потихоньку ехал мозгами. Потому что хотя мужик ковырялся в багажнике, оттопырив задницу, он как будто почувствовал взгляд Дина и почти сразу выпрямился, оглядываясь…

Он не мог, никак не мог увидеть Дина с такого расстояния в полутёмном отельном номере. Но повернулся вдруг прямо к нему и…

И, возможно, собирался опять осклабиться в своей поганой усмешке или сделать похабный жест — этого Дин уже не узнал. Он позволил этому парню уйти три дня назад, он упустил его вчера ночью — в третий раз повторять свою ошибку он не собирался.

Он слетел на первый этаж, едва не сбив по дороге горничную с ворохом простыней — та грязно выругалась, когда Дина занесло на повороте перед лестницей. Дин бросил «простите» на бегу, даже не сбавив шаг. Парковка, по счастью, была с северной стороны мотеля. Когда Дин влетел на неё, на ходу нашаривая в кармане ключи, додж всё так же стоял посреди дороги. Фары проехавшей мимо него машины на пару секунд выхватили из тьмы помятый бампер и «Догони меня, мудила». Чёртов хозяин чёртовой тачки всё ещё стоял возле багажника, но, увидев Дина, резво запрыгнул внутрь.

— Стой, сукин ты сын! — заорал Дин, безотчётно кидаясь вперёд. Мотор доджа взревел, обдав его облаком выхлопных газов, и Дин, опомнившись, бросился к Импале. На свои-то двух он за доджем не угонится, хоть бы тот ронял запчасти на ходу.

Ключ зажигания как-то особенно громко щёлкнул, поворачиваясь — и щелчок слился с рёвом мотора, когда Дин дал по газам, рванув с парковки на шоссе, следом за доджем, уже исчезающим в темноте.

— Нет уж, теперь не уйдёшь, — процедил Дин, вдавливая педаль газа в пол. Мотель, оставшийся позади, за считанные секунды исчез из зеркала заднего вида. Если ему чуточку повезёт, ну, хотя бы как тогда в интернет-казино, он догонит этого ублюдка и проведёт с ним разъяснительную беседу ещё прежде, чем Сэм вернётся в их номер с ужином.

Старушка Импала не подвела, как обычно — очень скоро тающие во тьме огни задних фар доджа начали становиться всё больше и ярче. Шоссе было пустым, чёрным и скользким, Импала летела по нему, как чемпионка фигурного катания — по льду олимпийского стадиона. Дин упорно давил педаль газа, зная, что ещё немного, ещё чуть-чуть — и он (…вспомнит, где же видел этого человека…) увидит наклейку «Догони меня, мудила» — и догонит, и посмотрим тогда, кто из нас двоих мудила.

И он (…вспомнил…) увидел, почти увидел эту наклейку, когда додж вдруг вильнул задом, будто уличная шлюха — и пропал.

А вместо него в жёлтом свете фар Импалы выросло и рванулось вперёд что-то, совершенно точно не бывшее ни мужиком в кепке, ни синим доджем.

Дин ударил по тормозам и едва не оглох от визга, с которым Импала пыталась сохранить жизнь ему и себе. Машину тряхнуло на развороте, крутануло, Дина швырнуло вперёд с такой силой, что на миг ему почудилось — сейчас он пробьёт башкой стекло или как минимум оставит на нём такую же паутину трещин, как та, которой щеголяет додж. Но обошлось: его болтнуло ещё раз, шины заскрипели, скользя по мокрой трассе, и машина остановилась.

Дин сидел несколько секунд, минут или, может быть, часов, вцепившись в руль так, будто ничего родней и дороже у него никогда не было и не будет. И оно почти так и было — молодчина, девочка, всё-таки не позволила нас угробить этому… кому-то там. Дин понял, что всё это время почти не дышал, и шумно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Импала стояла посреди шоссе, развернувшись почти на сто восемьдесят градусов по направлению движения. Кругом была такая темень, что хоть глаз выколи, и ни следа красных задних огней — ни спереди, ни позади.

Но что-то лежало посреди дороги, что-то, бросающее бесформенную тень в треугольник света от фар Импалы.

Дин вылез из машины, оставив, на всякий случай, открытой дверцу. Правой рукой он нащупал под курткой ствол, но не успел его вытащить — рука застыла, взявшись за приклад, когда он шагнул вперёд и понял, что именно лежало посреди дороги и во что он только чудом не врезался.

Это был олень. Именно что был, и, судя по запаху, довольно давно — как минимум несколько дней. Очень вряд ли он лежал тут всё это время — Сороковое шоссе достаточно оживлённое, хотя, пожалуй, на этом участке дороги оно поспокойней, чем на любом другом, особенно ночью. Но всё равно, этот олень, пахнущий, как разрытая могила, не мог валяться тут с тех пор, как в буквальном смысле откинул копыта. Дин всё же вынул пистолет, а другой рукой — карманный фонарик, и, направив то и другое на труп животного и подойдя ещё на шаг, скривился. Трупная вонь ударила ему в нос с удвоенной силой, беглое пятнышко света высветлило развороченное пятнистое брюхо: кишки наружу, их уже успели облепить мухи… но совсем нет крови. Похоже, она успела вытечь — явно не здесь, и даже не вчера. Какая-то сука выволокла на шоссе разлагающийся труп убитого ею животного и швырнула этот труп Дину под колёса… и Дин даже мог бы дать детальный словесный портрет этой суки, если б его кто спросил.

— Твою мать, — сказал он, водя лучом фонарика по развороченным внутренностям оленя. — Твою мать, сукин сын, где ты?! Эй! Я здесь, ну, чего надо? Может, поболтаем? Ну, выходи, тварь! Где же ты?

Он поорал ещё немного, шаря фонариком по зарослям, стеной стоявшим по обе стороны дороги. Шоссе пересекало лесной массив Колорадо — Дин чувствовал себя как будто в огромном, длинном, тёмном коридоре без дверей, без начала и конца, с ковровой дорожкой цвета асфальта на полу. Он не получил никакого ответа на свой крик, и в конце концов, выругавшись ещё раз, убрал пистолет за пояс. Надо было стащить труп оленя с трассы, пока какой-нибудь бедняга не налетел на него в темноте и не убился — но Дин почему-то не мог заставить себя прикоснуться к гниющей плоти, хотя никогда не отличался повышенной брезгливостью. Движимый каким-то странным мазохистским чувством, смешанным с гадливым любопытством, он снова поводил лучом фонарика по телу бедной животины, высветляя остекленевший глаз и — Дин только теперь это заметил — обломанные рога. «Надо будет хоть местному шерифу настучать, что ли», — подумал Дин и уже собирался отключить фонарик, как вдруг что-то блеснуло в желтоватом свете — какой-то металл, мелькнувший в месиве развороченных кишок оленя. Преодолев отвращение, Дин наклонился ближе, мысленно повторяя себе, что его не вырвет, точно не вырвет, он ведь видал ещё и не такое и уж точно не такое нюхал — его собственные носки, случалось, источали и более внушительный аромат…