— Сэмми, богом клянусь, если бы я мог…
— Дин, не надо. Ты всё ещё мой брат. А я — твой. Думаю, это не худшая из передряг, в которых мы бывали. Ну… ладно, может, худшая, но я не думаю, что это может… может изменить что-то между нами.
Дин смотрел на него, не чувствуя, что пальцы давно онемели от холода и вот-вот вмёрзнут в пластик. Он смотрел на Сэма во все глаза, на Сэма, так спокойно и разумно рассуждающего о том, о чём Дин даже думать не мог последние месяцы! И ведь всё, что он говорил сейчас, было правдой. Так и есть, не важно, что Сэма изнасиловали у Дина на глазах — это ничего не меняет, это кончилось, а они вместе, вот что важно, вот что имеет значение, и Сэм понимает это так же, как и Дин…
Но если всё это так, и если они это понимают оба, то откуда же эта дыра, эта пропасть между ними, которая не стала меньше, а, наоборот, только больше и ещё холоднее? И это из-за неё Дин не чувствовал, как ему отмораживает пальцы. Это было не самым холодным, что он ощущал сейчас, сидя напротив Сэма в полутёмном номере паршивого мотеля в трёх милях от того места, где не смог его защитить.
— Всё так, — сказал Дин. — Всё так, Сэмми, но, господи боже, если ты сам это понимаешь, почему ты уехал?!
Сэм отвёл взгляд. Вынул руки из карманов, повернулся к Дину спиной и тяжело опёрся о стол. Дин содрогнулся, увидев его в этой позе, и как наяву увидел Митча Бендера, бьющего Сэма по спине и заваливающего на этот стол лицом вниз… Дин в ярости тряхнул головой, будто пёс, пытающийся избавиться от строгого ошейника, плотно сидящего на горле.
— Сэм?
Пальцы Сэма сжали край столешницы крепче. Дин увидел, как краснеют у него костяшки пальцев, и, несмотря на темноту — прожилки вен под резко натянувшейся кожей.
— Я представлял, что это ты.
Он сказал это и умолк, и молчание было тяжким и вызывающим, как будто этого было больше чем достаточно, и из него теперь ни слова не вытянешь, хоть клещами тащи.
Дин заморгал, ничего не понимая.
— В смысле?
— Я представлял, что это ты, — повторил Сэм. — Когда он делал это со мной, я представлял себе, что это ты! Представлял на его месте тебя!
Он почти кричал. Нет, не почти — он кричал, стоя к Дину спиной, судорожно цепляясь за столешницу обеими руками, как будто это было последнее, что помогало ему устоять на ногах. Дин был так потрясён, что ничего не сказал и не двинулся с места. И тогда Сэм круто повернулся к нему, и в его сузившихся глазах больше не было льда и мертвенной пустоты.
Но то, что Дин увидел вместо них, понравилось ему ещё меньше.
— Если б не это, — сказал Сэм, глядя ему прямо в лицо, и желваки так и гуляли по его заострившимся скулам, — если б не это, я, может, смог бы притвориться, будто ничего не было. Может, даже получилось бы. Мы бы про это никогда не вспоминали — это было бы не первое, о чём мы никогда не вспоминаем, правда? Может, я бы даже сумел убедить себя… со временем… что это просто был очередной из моих кошмаров, ну, может, немного ярче остальных. Ты бы мне в этом помог, Дин, я знаю. Ты же мой брат, ты меня любишь, ты позаботишься, чтобы мне было хорошо.
В последних словах было столько яда, он выплюнул их с такой ненавистью, что Дин наконец очнулся от ступора, в котором просидел последнюю минуту, и встал. Бутылка с лимонадом упала в кресло.
— Сэм. Послушай…
— Нет, теперь ты будешь слушать меня! Ты припёрся сюда, ты таскался за мной повсюду, хотя я просил оставить меня в покое, я ведь тебя просил! Но нет, ты припёрся и хочешь разговора по душам — ладно, Дин, ты получишь разговор под душам, так что заткнись и слушай, твою мать!
Он одержим, подумал Дин и чуть не засмеялся этой мысли. Только одержимый демоном Сэм мог так кричать на него, так на него смотреть… казалось, ещё миг — и из его сузившихся глаз выглянет чёрная тварь, которая в эту минуту владеет его разумом и его языком, заставляя его говорить что-то… что-то, чего Дин не хотел слышать.
Но не важно, хотел или нет — он слушал.
— Ну, говори. Говори, — тихо сказал Дин.
Чёрная тварь пропала из глаз Сэма. Зрачки расширились, как будто от них убрали источник слепящего света. Сэм оттолкнулся обеими руками от стола и прошёлся по комнате.
— Я бы сделал вид, что ничего не было, — повторил он снова, лихорадочно вытирая ладони друг о друга и старательно избегая смотреть на Дина. — Но когда Митч… трахал меня, я думал о тебе. Я думал, что это ты стоишь там, держишь меня и… делаешь это со мной. Мне так было легче. В тот момент было легче, я подумал, что смогу это выдержать и не свихнуться. И, знаешь, я не свихнулся, — он улыбнулся безумной улыбкой, начисто опровергающей эти слова. — А потом ты подоспел… почти вовремя. И когда мы уехали оттуда, я… я думал…. но ничего не вышло. Стоило мне на тебя посмотреть, и я сразу вспоминал, как представлял тебя там… у меня за спиной, и твои руки у меня на бёдрах. Любое твоё прикосновение, даже случайное, опять заставляло меня думать об этом. И я старался тебя не касаться, но потом ты обработал мне рану и… я понял, что не могу. Что не смогу так, понимаешь? Это просто невозможно было терпеть.
Он умолк, стоя лицом к холодильнику, сжимая и разжимая кулаки. Дин стоял в трёх шагах от него, не зная, что сказать…
Надо было сказать: «Сэм, это нормально, ты пытался защитить свой рассудок от того, что на тебя свалилось, в такой ситуации все средства хороши». Но, мать его, что-то вроде этого могла сказать Опра Уинфри сморкающемуся в платочек толстяку, хлопая его по жирному колену на глазах у пяти миллионов зрителей. Дин Винчестер не мог сказать такого своему брату. Это было… не то, что надо.
А что надо, он не знал, и чувствовал, что у него понемногу начинает ехать крыша.
Но Сэм, видимо, принял его молчание за ответ и обернулся. Его улыбка была чудовищно горькой.
— Странно всё это слышать, наверное, да? Скажешь — какое тебе дело до того, о чём я тогда думал, кто угодно бы на моём месте двинулся мозгами. Но я не двинулся, Дин, не тогда. Я и раньше думал об этом. О тебе… о тебе и обо мне. О нас с тобой.
— О нас с тобой? — тупо переспросил Дин, и до него дошло, что это были первые его слова с самого начала сэмовой истерики. Точно, истерики… у Сэма просто истерика. Это пройдёт, это можно исправить, это…
— Ага, мы с тобой. Я фантазирую об этом время от времени. В основном когда дрочу, но иногда просто так. Редко. Про девушек я думаю чаще, уж не взыщи, — он криво улыбнулся. Выражение лица Дина его как будто забавляло. — Но иногда и об этом тоже. Мне не то чтобы… не то чтобы хотелось, чтобы мы это сделали. Чтобы ты меня трахнул, — пояснил он твёрдо и внятно, безжалостно глядя Дину в глаза и лишая того последнего шанса притвориться, будто он не понимает, о чём речь. — Просто бывают, знаешь, такие фантазии — ты их не хочешь всерьёз, на самом деле, но когда об этом думаешь, это заводит.
— Да, — сказал Дин, совершенно не соображая, что несёт. — Мне когда-то хотелось трахнуть миссис Уоттер. Ту толстуху, которая приходила сидеть с тобой, когда мы жили в Орегоне и я только начинал ходить с папой на охоту.
— Вот видишь, — с абсолютно серьёзным видом кивнул Сэм. — Ты меня понимаешь. Мы с тобой оба грёбаные извращенцы, Дин: ты хотел секса с немолодой толстой тёткой, а я хотел секса с тобой.
— Ты меньший извращенец, чем я, Сэмми. Та Уоттер была страшней атомной войны, а я — красавчик, какого поискать. Так что тебя понять можно.
— Дин. Я не шучу.
— Я понимаю.
Сэм посмотрел на него пытливо и напряжённо, будто не веря. Дин и сам не знал, верить себе или нет, верить ли Сэму, верить ли в то, что всё это реальность, а не сон или белая горячка.
Он не знал, что там такое Сэм разглядел в его лице, но ему как будто слегка полегчало. Лоб разгладился, и Сэм продолжал уже спокойнее и без истеричных ноток в голосе:
— Я, конечно, знал, что ничего такого у нас не будет. Мы братья, и оба мужчины, и вообще… это неправильно. Мне достаточно было изредка думать об этом. Помнишь… когда мне было тринадцать, ты пристал ко мне с расспросами, научился ли я уже дрочить? И предложить показать пару практических приёмов?
