Теперь Дин был один, без папы, без Сэма. Папа умер, а Сэм уехал. И вокруг был вакуум, такой плотный, что Дин, кажется, мог пощупать его рукой.
Он мог злиться, беситься, напиваться, снимать в барах потасканных шлюх по пять баксов за отсос и по пятнадцать — за час сомнительного качества ебли, но поделать с этим вакуумом не мог ничего. Ничего. И не спасала даже охота, потому что не было охоты. Дина блевать тянуло теперь от одного этого слова — «охота».
Конечно, он позвонил Сэму. Сразу же позвонил, как только флаер американских авиалиний выпал из его онемевших пальцев и скользнул за стенку тумбочки. Дин выхватил мобильник так, будто это был пистолет, набрал номер… гудки. Гудки, гудки. Он знал, почти видел, как Сэм, шагающий пешком по обочине трассы, останавливается, вынимает мобильник и смотрит на экран, видел это как наяву и знал, что на звонок он не ответит. Но не звонить не мог. В конце концов, Сэм ведь сказал на прощанье «я уехал», а вовсе не «не звони».
Импала была, конечно, на месте, да Дин и не сомневался, что Сэм её оставит. Он к ней, судя по всему, вообще не подходил. Дин спустился вниз, пропустив мимо ушей окрик портье — что-то насчёт куртки, которую Дин ему доверил. Импала стояла там, где Дин её припарковал; на приборной панели и стекле переднего сидения остались пятна крови. Дин вытер их, отогнал машину на заправку, вымыл, вычистил изнутри средством для сведения пятен, который купил тут же в маркете за доллар семьдесят, потом отъехал на две мили, остановил машину и включил радио.
В Гринчестере обещали туман и дождь.
Дин заночевал там, на обочине, за рулём. Он не спал — клевал носом под бормотание ночного ди-джея, вскидываясь время от времени. Можно было вернуться в мотель и поспать по-человечески в постели, но Дин не хотел туда возвращаться.
Хотя утром заехал всё-таки — за вещами Сэма.
Он звонил ему весь следующий день, и ещё через день — с регулярностью раз в полчаса. Он гнал из воображения картинки, на которых Сэм лежал на асфальте, раздавленный колёсами грузовика, или всплывал раздутым трупом на поверхности мелкой речки, тёкшей, если верить карте, в пяти милях южнее Сорокового, или качался на суку, повесившийся на собственном ремне. Это всё ерунда, твердил себе Дин, Сэм не такой, Сэм никогда этого с собой не сделает. И чем упорней он твердил себе это, тем абсурдней и ярче становились картинки.
Боже, если б хотя бы знать, куда он пошёл!
На третий день Сэм ответил на звонок.
— Привет, Дин.
— Эй!..
«Ты как?.. чёрт, не то… Ты в порядке?.. твою мать!!»
— Эй… Сэмми… ты ушёл…
«Конечно, он ушёл, кретин. По-твоему, он этого не знает?»
Сэм молчал в трубку. Дин тоже молчал, изо всех сил пытаясь не дышать в микрофон, как подросток, занявшийся сталкингом первой школьной красотки. Дыхание Сэма он слышал, оно было быстрым и лёгким. Дину показалось, что Сэм тоже отодвигает трубку от губ, пытаясь скрыть от него этот звук.
— Где ты, Сэм?
Молчание. Конечно, не ответит. Если б он хотел дать тебе знать, где он, сам бы позвонил и сказал, верно? Ты идиот, Дин, ты долбанный…
— В Баффоло. Это на границе с Небраской.
— Ты там…
— Дин, не надо мне звонить. Я хочу… хочу побыть один. Просто дай мне немного времени, ладно? Я тебе потом позвоню.
Он замолчал, но трубку не положил. Дин слышал его дыхание в динамке, кожей ощущал его напряжённое ожидание. Ну, Дин, подчинишься или нет? Пойдёшь навстречу просьбе брата или начнёшь втирать ему, что на самом деле для мелкого будет лучше?.. Дин вдруг почувствовал злость, страшную, иссушающую злость. Но она тут же прошла.
— Ладно, — сказал он.
— Ладно, — повторил Сэм и оборвал звонок.
Короткое такое «ладно-ладно», двойной чертой отсёкшее их друг от друга.
Дин думал, что хреновей ему быть уже просто не может. Как будто жизнь не научила его, что всегда может быть ещё хреновее.
Конечно, он нарушил обещание. Сэмово «немного» одновременно и вдохновляло, и ввергало Дина в отчаяние. Что за «немного»? Сколько продлится это «немного»? И, самое главное, нужно ли Сэму сейчас на самом деле быть одному? Дин чертовски в этом сомневался. Но сказать Сэму об этом он не мог. Не по телефону, во всяком случае.
Поэтому в конце концов он всё-таки повёл себя как пятнадцатилетний прыщеватый сталкер.
Он поехал в Баффоло.
Это оказался небольшой чистенький городок с населением в сорок тысяч, с аккуратными газонами, на которых воспрещалось выгуливать собак, с кукольного вида ратушей, возведённой в пятидесятых, тремя супермаркетами, общественным бассейном и полем для гольфа. Теоретически, Дин представлял, что Сэму могло бы здесь понравиться; практически, он не думал, что Сэм выбирал сейчас город по внешнему виду. Сэм искал что-то — Дин нутром это чуял, слышал это в его голосе за время того короткого телефонного разговора. Может быть, он хотел остаться один не просто так, а потому что в одиночку ему было сподручней это искать. Дин понял это слишком поздно, уже стоя в холле отеля, значившегося первым в «Жёлтых страницах», и читая список постояльцев, пока портье отсчитывал под столом банкноты.
Пятьдесят баксов ушли впустую — никакой Джим Рокфорд не вселялся в этот мотель за последние дни.
Эй, Дин, а ты чего ждал, вообще говоря? Вы делали так, чтобы найти друг друга. Сэм не хочет, чтобы ты его искал.
Но Дин не мог не искать. Охота, мать её, была у него в крови.
Искать человека в маленьком городе на самом деле ничуть не проще, чем в мегаполисе. В мегаполисе немного мест, одновременно уютных и безопасных — Дин наведался бы туда первым делом. Но Баффоло был уютен и безопасен весь; чёрт, даже местный полицейский участок был очаровательным беленьким зданьицем с цветочными клумбами перед фасадом. Дин туда и направился — его тянуло в полицейские участки, как муху на мёд, даже если этим мёдом вымазана мухобойка.
Он представился федеральным агентом из отдела по защите свидетелей и показал местному шерифу фотографию Сэма. Запоздало понял, что выбор был не самым удачным — в таких тихих, уютных местечках федералов не любят особенно сильно. Один только вид удостоверения с тремя заветными буквами сулит заварушку и угрожает сонному спокойствию местных обитателей. Нет, ответил шериф Роббинс, он не припомнит, чтобы видел тут в последние дни этого парня. А что он натворил? Что, есть риск, что сюда налетят федералы?
— Нет-нет, ничего особенного. Просто я должен задать ему несколько вопросов. И, поймите меня правильно, шериф, в таком тонком деле, как адаптация свидетеля, важно его не спугнуть, вы понимаете, о чём я? Словом, если вы его увидите, просто перезвоните мне, хорошо?
Хорошо, сказал шериф Роббинс, провожая его недоброжелательным взглядом и плотно прикрывая дверь свого кабинет за спиной агента Форда Харрисона.
Дин был почти уверен, что шериф не позвонит ему. Но он позвонил.
— Вы ещё ищете вашего парня? Он приходил ко мне сегодня. И, вы не поверите, — представился федеральным агентом.
Шёл двенадцатый день пребывания Дина в Баффоло, Колорадо, где единственным развлечением был встроенный вибромассажёр на кровати в мотеле. Две недели понадобилось Сэму, чтобы начать охоту. Дин не знал, много это или мало, так же как понятия не имел, с чего вдруг Сэму вздумалось охотиться, и на кого он охотится, и что всё это вообще означает.
Но то, что Сэм не сидел безвылазно в гостиничном номере, заливая депрессию пивом, было, наверное, скорее хорошим знаком, чем плохим.
С этого дня начался один из самых странных периодов в жизни Дина. Он выяснил, в каком отеле поселился Сэм, и приезжал туда каждое утро к шести часам. Не на Импале — Импалу он поставил в платном гараже на окраине и проведывал время от времени, стереть пыль с сидений и ностальгическо погладить по приборной доске. Дин страдал в разлуке со своей девочкой, но риск, что Сэм засечёт его, был слишком велик. Поэтому он взял напрокат машину, и менял её каждые три дня, чтобы не успела примелькаться. Сэм выходил из отеля около семи и отправлялся по каким-то таинственным делам — каким именно, Дину оставалось только догадываться. Он мог, конечно, пробежаться по горячим следам, расспросить тех людей, с которыми разговаривал Сэм, прочесть в местном архиве те документы, которые он читал, да, в конце концов, просто залезть ночью в его номер и взломать его ноут — но малейшая ошибка привела бы к тому, что Сэм обо всём узнал бы. И, Дин опасался, следствием стало бы неизбежно превращение «немного» в «довольно-таки долго».