Я подползла к дивану и достала пачку. В ней помимо двух сигарет лежала еще и зажигалка. Я рвано вздохнула, ощущая слабое чувство облегчения. Оно продлилось ровно секунду, пока я не закурила, потом стягивающий страх и острое волнение вернулись на свои места.

Кажется, я успела сделать всего лишь пару глубоких затяжек, когда послышался шум со стороны входной двери. Я даже не поверила, подумала, что всё, окончательно поехала крышей. Но когда раздался звук приближающихся шагов, я резко вскочила на ноги. Дикарь скользнул по моей фигуре уставшим взглядом. Одетый в черные джинсы и черную футболку. А прошлая одежда где?

Я зависла, рассматривая его так, будто видела впервые.

— Блять, что это такое? — Дикарь перевел сердитый взгляд на сигарету, что тлела у меня между пальцев.

— Успокоительное, — я не знаю, почему выдала эту дебильную несмешную шутку. Ситуация совсем неподходящая и настроение у Дикаря тоже не самое лучшее.

— Какое нахуй успокоительное?! — он резко подошел ко мне и буквально выбил сигарету из моей руки. — Вообще страх потеряла?!

— Не кричи на меня.

— Так тогда не выводи! — Дикарь нервно передернул плечами и затоптал сигарету.

— Что случилось? — я постаралась успокоиться, понимая, что гнев Дикаря явно вызван той напряженной ситуацией, в которую попал и он, и косвенно я.

— Ничего! — гремит.

— Неправда, — рассматриваю Дикаря, будто одержимая, всё боюсь увидеть на нем следы этой блядской «небезопасной обстановки».

— Я перед тобой отчитываться не собираюсь. Марш в спальню, мне сбросить напряжение надо.

— Что? Это всё, что ты можешь мне сказать?

— А ты другого ожидала?

— Либо ты мне скажешь, что произошло, либо я ухожу.

На секунду между нами повисла тишина. Затем Дикарь медленно развернулся, прошел к входной двери и открыл ее.

— Иди, — безразлично ответил он.

Я не верила. Не верила этому подонку. Сначала запирает меня здесь, явно опасаясь, что и до меня может добраться «небезопасная обстановка», а теперь вот так просто выпроваживает. То отпускать не хотел, хотя я просила, то теперь вот так? Это было больно, но я не показала своих чувств. Швырнула пачку сигарет на диван и быстро вышла из квартиры, не сбавляя темп. Вот и всё.

Лето практически было на исходе. Я сидела на балконе на низкой табуретке и пыталась разобраться в расписании, которое сегодня утром скинул наш староста. Ни черта непонятно, всё съехало, а еще такой дурной мелкий шрифт, что хоть вешайся. Хотя, наверное, не в шрифте дело, это я ничего не видела. В смысле, с моими глазами и их функцией всё было в норме, это я упрямо отторгаю реальность, продолжая мысленно возвращаться к тому, к кому вообще не стоит даже ментально прикасаться.

Дикарь вычеркнул меня из своей жизни, что было вполне ожидаемым поступком с его стороны, только вот всё равно на душе скребут…. Нет, даже не скребут, а грызут кошки. Я такая дура, которую еще поискать надо. Ненавижу это мерзкое чувство, когда ты мысленно ни на что не надеешься, а вот сердцем… Оно почему-то до последнего хранит дурацкую надежду. Зачем? Для кого? Хрен его знает.

Я всё рассказала маме. Рассказала в тот же день, когда мои пути с Дикарем резко перестроились на две параллельные линии, что никаким образом не могут пересечься. Я не плакала, не просила, чтобы меня пожалели. Просто тихонько пришла домой. Мама сидела на диване, вязала. Я подошла к ней, села и спрятала лицо у нее на коленях. Она всё поняла. Каким-то волшебным материнским образом поняла и это поразило меня. Мы какое-то время сидели молча, на фоне что-то бормотали по телевизору, но я, кажется, даже слова расслышать не смогла.

Потом мама заварила для меня чай. Мы переместились на кухню. Тогда-то я всё и рассказала. Это было сложно и даже больно. Мама меня не осудила, не отругала, хотя, наверное, ремня всыпать стоило, чтобы я такой идиоткой не была. Конечно, она была неприятно удивлена всеми этими откровениями, но не в ее стиле терроризировать, угрожать и бить. Мама просто меня поняла. Наверное, дело в том, что ей вся эта ситуация с любовью к мужчине, который умеет быть только жестоким и грубым была знакома. Мой папаша таким же был, разве что, чуть мягче Дикаря. Что моя любовь, что любовь матери была безусловной. Вот она есть и всё. Ты принимаешь человека таким какой он есть, а тебя просто ломают, выворачивают суставы.

Ведь мать продолжала что-то испытывать к отцу даже после того, как он бросил нас. Вечно защищала его и ругала, чтобы я плохо о нем не отзывалась. А я как-то не до конца понимала ее этих миротворческих порывов, теперь вот поняла.

Единственное, о чем меня спросила мама в тот вечер, может ли она чем-то помочь. Я просто попросила ее побыть рядом со мной. Она нежно улыбнулась и сказав, что я по своей природе достаточно сильная личность, раз не захлебываюсь в слезах, крепко обняла.

На следующий день мать заявила, что больше не вернется в ту больницу, которую оплатил Дикарь. Я была готова ловить сердечный удар, но меня быстро успокоили. У мамы, действительно, появился мужчина. Доктор. Он обещал позаботиться о ней и у меня тут же отлегло. Хороший мужчина. Александр. Рядом с ним мама похожа на молодую влюбленную девчонку и эта «молодость» преображала ее. Надо же… Я настолько потерялась в своих проблемах, что даже не заметила о тех переменах, которые настали в жизни матери.

Сегодня она вместе с дядей Сашей уехала к нему загород. Я осталась одна. Мама не хотела уезжать, убежденная, что мне нужна круглосуточная поддержка. Но я настояла на своем. Мне нужна была поддержка в тот вечер, когда я, наконец-то, всё рассказала и мама мне ее подарила. Большего уже не нужно.

Я не плакала, вся эта история с Дикарем тлела где-то на дне души уродливым огарком. Я чувствовала боль, мысли не давали спокойно спать по ночам. Кто-то переживает разрыв или болезненное разочарование в слезах, я же переживала в поиске чем бы занять голову. Но бесконечно убегать всё равно не получается и каждую ночь упрямо думаю о Дикаре, о том, почему мы вообще встретились и чему меня научила эта встреча? Ответов никаких не было, впрочем, как и всегда. Всё, что касалось Дикаря почему-то было мне непостижимо. Может, всё дело в возрасте?

Мысленно отругав себя за то, что еще не вечер, а я уже впадаю в водоворот болезненных воспоминаний, продолжаю ковыряться в новом расписании. Каждый день занят под завязку. Четыре пары с восьми утра? Да они просто издеваются! А в пятницу еще на пятой факультатив влепили!

Я даже не успела нормально повозмущаться, потому что телефон внезапно завибрировал у меня в руках. Не знаю, как я не грохнулась с табуретки, когда увидела, что мне звонит Иван. Сначала подумала, что мне почудилось, но нет… Это, действительно, был Иван. Никаких других Иванов у меня в телефонной книжке не было. К тому же, именно этот Иван вернул мне телефон. Наверное, Дикарь приказал, чтобы я не вздумала к нему соваться. Зачем звонит? По поручению шефа? А почему сам шеф не соизволил? Ну да, ну да, куда нам до такой крутой цацы.

Телефон продолжал вибрировать. Я не знала, что мне делать. Сердце учащенно забилось в груди, а руки медленно задрожали. Но в конечном итоге, я всё-таки подняла трубку.

— Да?

— Добрый день, — Иван всегда вежлив и обходителен. — Через час я заеду за вами.

— Зачем?

— Шеф хочет встретиться с вами в ресторане. Никого постороннего не будет.

— Я вроде бы с вашим шефом теперь не имею ничего общего, — серьезно заявила я.

— Может быть, только Павел Олегович так не считает. Мне просто поручено предупредить вас и забрать.

Я понимала, что Иван здесь не при чём, он всего лишь выполняет свою работу. Уверена, если он придет к Дикарю ни с чем, то худо станет всем. Плюс я и сама хотела взглянуть в глаза Павлу Олеговичу. Знаю, что это будет то еще испытание, но я уже привыкла испытывать себя всякими трудностями. Раз хочет видеть, я приеду, но только для того, чтобы не влетело Ивану и в попытке выбить из этой нерушимой скалы хоть какие-то внятные ответы.