— Выгнали?
— Ага. Жених бросил, так позор на все семейство, вот и выгнали, чтоб себя обелить. Так что нет у меня дома.
— Это что за законы такие?
— А это не законы, это заветы предков.
— Дураки предки.
— Других нет. Пошла я, вода стынет.
— Спинку потереть не надо?
— А хочешь?
— Очень!
— Так тут за углом общественная баня, спин нетертых полно.
Ага, комната знаю где, всего-то второй этаж. Окно открыто, сама лазейку оставила, жары особой нет, чтоб окна открывать настежь, меня ждет, ой, как ждет, соскучилась.
И подкова по моему лбу очень скучала, и где она ее только достала, лошадей рядом нет, кузницы тоже, ведь не ошибся же, ждала, я бы даже сказал — поджидала, только голова в окне показалась, так и прилетело железо. И кто этих женщин поймет, а?
— Дело возьмёшь, Бродяга?
— У меня уже есть, вон, представителя Справедливости до Тёмного Властелина веду.
Грин побледнел.
— Бродяга, это же гиблое дело, ещё никто оттуда не вернулся.
— Ой, Грин, туда просто ещё никто не доходил, говорят, охотники до гиблых озёр доходили и обратно возвращались, всякую чушь рассказывая.
— Не чушь. Там мертвецы живые ходят, а испарения душат.
— Вот и проверю. Бу, можешь уже из-за угла выйти, подслушивать некрасиво.
— Лу, это ты подслушиваешь, а я информацию добываю. Идём в Буйск.
— Что ты там забыл?
— Недовольные там, волнения всякие, митинги, мятежи.
— Не стоит туда ходить, — предостерёг Грин, — хорошего ничего там нет.
— Здесь нигде ничего хорошего нет.
— А когда Властелина убьешь, сам править станешь?
— Нет, нового назначат, раз старый погиб. Он же вас всех угнетает.
— А новый не будет?
— И новый будет.
— А смысл тогда?
— Для сравнения, потом будете в былинах писать как было, как стало и опять жаловаться. Следующего тоже казнят, нового назначат, опять жалобы, опять казнят, опять назначат, опять жалобы.
— Понял, а если наоборот, что-то хорошее про него написать?
— Не припомню такого. Хотя, — придвинулся ближе, голос проникновенный, — заставляет писать о себе хорошее?
— Нет, но я бы написал.
— И чтобы написал?
— Меня он устраивает, не надо нового.
Вроде не под воздействием, а такую глупость несёт. Не может никого Властелин устраивать, всегда какая-то мелочь найдётся для неудовольствия.
— Пошли, Лу, Буйск ждёт нас.
ГЛАВА Двадцать первая неделя
Погромы, как приятен их звук для моего уха. Лозунги, чаще всего глупые, борьба за справедливость, о которой ничего не знают, желание все поделить и разделить, а чаще просто отнять у соседа. О, как мне нравится за чашкой кофе с балкона наблюдать за этими толпами митингующих.
И балкон нашёлся, и даже кофе, гостиница, правда, была вся разбита. Ничего, были условия и хуже, как вспомню ночлег в побеленном домике, так волосы дыбом, вот где кошмар и ужас.
С завтраком покончено, надо и службу знать.
— Пошли.
— Иди, я тут побуду, а то ещё затопчут.
Эх, и куда удаль делась?
Так, вот и первая толпа, молодежь, идут с плакатами.
— Против чего протестуете?
— Против Властелина!
— Притесняет?
— Ага!
— Как?
— Как только может. Мало того, что учиться заставил, так ещё потом и на работу гонит. А мы хотим по полям гулять, в театры ходить, одежду по последнему слуху носить, а он — работать.
— Так не работайте?
— А монеты? Тогда ж монет нет.
— А вы хотите монеты и не работать?
— Да, много монет и не работать. Гнать Властелина! А ну круши!
И пошли крушить, что попало.
Другая группа родителей протестовала, что должны учащихся содержать. Учителя протестовали, что должны учить простых, гениев им не додали, пастухи, что зелени мало, и так далее. И, главное, все крушили и крушили, крушили и крушили.
Так до ночи и проходил, слушал причины.
Так, вроде и не пил, а в голове стучит молотком, даже сказал молотками. А, не в голове, на улице, уф, а то решил, что совсем здоровье запустил. Лу сидела на балконе и пила морс из диких ягод, вот не боится отравлений, глупая.
— Что это?
— Восстановление. Сами сломали, сами и чинят.
— Пошли.
— Вот еще, тебе надо, ты и иди, я тут побуду, а то еще что делать заставят.
Кажется, мы поменялись местами, теперь мне приходилось переживать за зад Лу. Главное, чтоб этот зад был ко мне как можно ближе, а там разберемся.
Знакомый студент колотил витрину.
— Вот гады, сломали.
— Так ты и сам крушил.
— Их милое дело крушить, тяп-ляп сделали, а я-то делал с душой.
— То есть твое крушить нельзя, а чужое можно?
— Да! Я же старался, делал, ремонтировал, а они совсем не ценят чужой труд!
— А ты чужой ценишь?
— А что его ценить, еще сделают.
— Ну и ты еще раз отремонтируешь. А не ломать не пробовал?
— Вот еще. Я пошлину за буйность заплатил, ломаю, что хочу!
— Так и не ремонтируй, покрушил, домой пошел.
— Нельзя, только после ремонту выпустят, все Ирод проклятущий придумал — поломавши, починивши и уходивши. Тьфу.
Остальные были такого же мнения — мое ломать нельзя, чужое можно, и все сетовали, что нет никакого уважения к чужому труду, и несправедливо, починив все, уходить.
— Пошли, Лу, скучный городишко.
— На ночь глядя да в поля?
— Ага.
— Пошли.
Будет опять под боком сопеть, а может и не только сопеть. И вот буду возвращаться с очередного дела, а она меня встречать будет… Жаль, что живут они мало. Надо об этом подумать и что-то придумать. Завтра об этом подумаю. А сейчас поправить плащ на ее плечах, осторожно привесить следилку, предложить руку для пешей прогулки и уйти в ночь.
ГЛАВА Двадцать вторая неделя
Слеза Дракона, точно, где-то у меня был запас, ещё бы вспомнить где, редко пользовался. Продлевает жизнь на два века, замедляет увядание, эх, жаль, что срок маленький, но за два века найду решение.
— О чем задумался?
— Иди сюда, — похлопал рядом по бревну.
— Мне и тут удобно, — плащ вместо гамака приспособила, лежит, костром любуется. И даже не оценила, как я этот костёр щелчком пальцев разжег. Ничего, скоро она мои пальцы оценит.
— Не пристраивай зад, двоих плащ не выдержит.
Так в этом и план.
— Болван, — взвыла Лу, приложившись головой о корень дерева, что-то о мягкости падения подумать забыл. Давно за девицами не ухаживал, как-то все больше они за мной. Даже за невестой не ухаживал. А тут что-то захотелось.
— Очень больно?
Еле увернулся от горящей головни.
— Не обожглась?
Булыжник-то откуда, уф, хорошо, реакция отменная, увернулся. А вот булавкой в руку нечестно. Схватил покрепче, чтоб не вырвалась.
— Повторим? Что на озере было, хорошо же было.
Когда-нибудь я ей зубы точно выбью. А пока потерплю. Поцелуй с привкусом крови. Моей крови. Вот, расслабилась, ручками шею обвила, телом прижалась, главное, не спешить, пусть привыкает.
— У тебя же срок расследования неограничен?
— Да, — и какое это отношение сейчас имеет к происходящему.
— Может перерыв возьмёшь?
— Да, — лет на двести перерыв, для нас двоих.
— Смотаешься в Грундиль.
— Зачем? — лучше бы не уточнял. В этот раз блок поставить не успел, саданула так, что звезды с неба ближе стали.
— Для профилактики, а то у тебя от воздержания крышу уже сносит.
— От тебя у меня все сносит, Лу
И все страдает тоже от тебя.
— Так давай к Грину вернёмся, найдёшь другого исполнителя.
— Нет. Ты выиграла, ты меня и доведешь.
Во всех смыслах этого слова.
Ладно, не буду торопить события, ну, терпеливый это не про меня, уже знаете. Но сколько смогу.
Легли спать по разные стороны костра.
— А домой тебе совсем нельзя вернуться?
Лу повернулась спиной к костру, чтоб на меня не смотреть.