— Я их просто утверждал, раз в год все сразу.

— Не читая, не вникая, не думая.

— Административка, не моя работа. Совместительство.

— Что ж, я твое обращение рассмотрела, внимательно изучила, свидетельские показания собрала и решила подтвердить. Теперь ты свободен, лучший Меч Справедливости.

Портал открылся, зияя темнотой.

— Это что такое?! — шумел Погром Всевластьевич.

— Папа!

Прижалась к отцу, ластится, соскучилась. На меня никто внимание не обращает.

— А этот что тут делает? Это он тебя заставил?

— Нет, ты же сам знаешь, заставить меня невозможно. Он тут как представитель Совета, жалобы рассматривал.

— Жалобы? Да я сейчас ему уши откручу!

Вот верю, что открутит, я бы за свою дочь не только уши бы пооткрутил. А главное за дело же.

— Пап, не трогай его, тебя еще в камере замуруют из-за нападения на должностное лицо, мама расстроится.

— Мама расстроится? Да она рыдает горючими слезами, уже два леса сгорело. Ничего, я сначала этому по шее надаю, а потом и победителю.

— Не вздумай!

— И вздумаю!

Что ж, понятно в кого упрямство у моей Лу Погромовны.

— Уже!

Да, последний бой будет с тестем. Главное, не изувечить, а то она меня точно не простит. А так хоть какой-то шанс на прощение через очень много веков есть. Заявка отправлена, я первый в списке. Не отдам никому! Моя!

— Он что все ещё здесь делает?! — гремел Погром, узрев меня за завтраком.

— Пап, чуть тише.

— И так тих!

— Пап, ты голосом горы рушишь, сейчас мой дом трещать начнёт.

— У тебя другой есть. Вон, рядом замок целый, а она в пристройке обосновалась.

Сказал это бывший будущий тесть существенно тише.

— А этот тут пока гость и участник турнира. Законы ты знаешь.

— Вечно законом прикрывается. Тоже мне, гость — в горле кость.

— Вот, кстати о костях, скоро участники, организаторы прибудут, нужно дом для них сделать. Я тут план набросала.

Листы появились в руках Погрома.

— Так, сойдёт. Комнат не многовато?

— Так уже двести пятьдесят заявок. По заветам до трехсот сорока восьми можно, делаю по максимуму.

— Сколько голодранцев развелось. Сама построишь или мне доверишь?

— Сама. Я ж тебя знаю, устроишь ещё какие сюрпризы в комнатах. Мама когда появится?

— Только после турнира. Сказала, что не сможет спокойно на это смотреть и не вмешиваться.

— А если мама вмешается, то землетрясений не избежать.

— Не для того мы тебя растили, чтоб ты, как стакан убогий, в карты разыгрывалась.

— Ой, не бери в голову, всегда есть выход.

— Даже два — самоликвидации или отречение в башне заточения, — подтвердил я со знанием дела.

— Ууууу, Отчуждение! Моя дочь в чёрной башне до скончания веков! Вот зря мать послушал, не оторвал ему голову.

— Почему чёрная? Она из белых камней.

— А ты откуда знаешь? — одновременно с Погромом спросили.

— Так была я там. Если не убирать да от копоти не очищать, так все почернеет. Да и какое отчуждение, пансионат, все для жизни есть, посещения каждые полвека.

— Я тебе отрекусь, — погрозил пальцем дочери Погром. Но мы то оба знали, что бесполезно угрожать. Что захочет, то и сделает. А значит, надо не допустить её до такого решения.

"Эх, Лавушка, радость моя наитемнейшая. Беда бедовая наша дочь старшая, одни голодранцы кругом да белоручки убогие, не из кого и выбрать, чтоб поболеть да поддержать. Эх, зря тебе послушал, не стал Рейнарду уши откручивать да мозги на место вставлять, вот теперь и придется переживать да волноваться. Даже вот думаю, пусть уж этот убогий выиграет, все же из семьи порядочной и не голодранец ничтожный. Говорят, в веках седых да в сказаниях давних были герои, что не за себя дрались, а за честь девичью да за свободу выбора. И где такой убогий найдется, что добровольно от земли откажется? Не найдется, придется за Властьюшкой следить да приглядывать, чтоб глупости не сделала, в отчуждение не отправилась. А жениха да мужа, если что, согну в дугу и сразу покажу, что с ним станет, если дочь обидит.

Жду тебя, смертушка моя, вместе будем дочь стеречь от глупостей беречь".

— Помочь?

Властья, задумавшись, смотрела на равнину. Со мной она не общалась, не до меня ей было, столько хлопот, столько забот с этим турниром. Замок на четыреста комнат стал расти из земли, острые шпили, высокие башни, все как надо. Придётся в нем жить, а я как-то уже к светлому домику привык.

— Такой луг загубить пришлось, — жаловалась Лу кухарке.

Вещи перенес быстро, да там и переносить особо нечего. Я бы её перенес, но тогда меня их турнира турнут, а я победить должен.

Гости прибывали, столько тёмных властелинов в одном месте знал раньше только Совет справедливости. Так и турниров не было лет семьсот, женщины в наших рядах на вес золота, тем более из такой фамилии.

Я привычно сидел в огромном зале за столиком в углу, прикрыв лицо капюшоном, не стоит им пока знать, что и я участвую. А то бежать начнут, с турнира сниматься, только затянут все. Вон, даже десять- пятнадцать даже прибыл, головы на плечах нет, а все туда же, за приданным богатым. Много тут, как высказался Погром, голодранцев было безземельных, были и те, что свои земли давно сгубили, в меньшинстве богатые, женатые гаремники, даже из Совета несколько было. Многих я знал, некоторые знали меня лично, по слухам обо мне знали все.

В другом конце зала, также пряча лицо, сидела Лу. Гости обсуждали заселение, земли как переделывать будут, как гарем заведует, а невесту сошлют, в общем, обычные разговоры для такой публики.

С каждым днём Властьюшка была все мрачней, все больше она проводила времени у обрыва, смотря печально на плато.

Регистрация закрылась, теперь даже если до боя вылетят, уже новых ждать не будем. Ну и отбросы, совершенно вести себя не умеют. Некоторые возомнили, что они уже тут хозяева и пошли к баронам дань собирать, таким Погром быстро объяснял, что они не правы, а тяжелую руку Всевластьевича не каждый Властелин выдержит, вот и отправились с десяток на излечение в камеры предварительного замуровывания.

В ходе объяснений несколько баронов скончалось от испуга, сильно по ним никто не убивался, наследники сразу делить имущество стали, виновные в испуге были оштрафованы представителями Совета. Ещё с десяток решили гаремы начать собирать, прям в выделенной для размещения комнате, ох, огребли они полковником по всем выпирающим местам, я для такого дела Пририне из титана половник сделал. Кто-то посевы пожег после возлияний, кто-то больницы покрушил, а кто-то надписи на стенах оставил себя восхваляющие. Всех нашли и выгнали — не у себя дома, должны вести себя подобающим образом. Зато обыватели начали усиленно требовать старого порядка, и чтоб не шастали Темные властелины по землям, не приглядывались, их и старый вполне устраивает, не надо замены. Но кто ж их мнение слушать теперь станет. Раньше надо было думать, жалобы не строчить, а теперь поздно. Хотя без этих жалоб и не познакомились.

Скоро уже и бои начнутся. Чем ближе день открытия турнира, тем реже Властюша на публике появлялась.

Звон мечей, крики победителей, стоны проигравших. Рев толпы зевак. И только я один да в чёрном плаще на ристалище стою, соперника жду, и в этот раз не дождусь. Как только понимают, с кем жребий свел, так деру дают, до одного только на арене дошло, с кем связался, так он как сиганул через ограждение, только его и видели. Все битвы заканчиваются победой, только ни одной так и не состоялось.

Из поддержки только Кнут, сам тоже в женихи метил, но уступил мне место, раз я первый тут оказался — это официальная версия простого сдрейфил.

Завтра битва последняя, а в моём случае единственная. Погром Всевластьевич ждёт, кровь мою пролить хочет. Что ж, это я ему позволю.

— Бей его, Погромушка! Пусть знает наших! Ещё бей. Мало ты ему в ухо засветил, ничего не поймёт с одного удара. Давай, Погром, хребет ему ломай и головы не жалей, она все равно пустая!