Мин выдохнул через нос и отступил на шаг. Он не знал, как много Лайт услышал ранее.

– Спрошу еще раз. Что. Ты. Здесь. Делаешь? – сказал уже более спокойно, но отчеканивая каждое слово.

– Собирался отдать твой бумажник. Мой младший по группе нашел его после того, как ты занес еду. Хотел сразу вернуть, но ты уехал, когда я попытался остановить тебя на парковке, – Лайт тоже немного успокоился, хотя карие глаза по-прежнему сердито сверкали. Видимо, и его терпение имело границы.

– Откуда ты узнал об этом месте?

– В бумажнике была визитка, а когда я позвонил в особняк, чтобы узнать вернулся ли ты, Кхун Нун сказала, что это заведение кого-то из твоих друзей, и ты часто сюда ходишь в свободное время.

– Ты рылся в моих вещах, – едко заметил он в попытках обвинить парня в еще большем количестве грехов. Лайт сжал кулаки, тому явно не понравилось подобное заявление. В глазах взметнулись кроваво-алые молнии.

– Я открыл бумажник, чтобы убедиться, что он принадлежит тебе.

На самом деле ему было плевать, зачем Лайт его открыл. Его беспокоило другое.

– Но зачем ты поехал за мной? Если не помнишь, по милости отца мы живем в одном доме. Какой смысл преследовать меня через половину города?

Лайт и так вмешался во все сферы его жизни. Теперь каким-то образом тот узнал о тех его делах, о которых не знал больше никто. Сначала Нана, теперь еще и это.

– Я сегодня остаюсь на ночное дежурство на практике. Подумал, будет правильнее вернуть его сейчас, потому что до того, как я бы вернулся переодеться на следующий день, ты мог бы уже уехать, – более холодным, но все же размеренным голосом объяснил Лайт.

Мин внимательно смотрел в лицо парня, пытаясь понять, действительно ли тот думает, что он поверит в эти бессмысленные объяснения. Разве Лайт не знает, кто он такой? Однако сейчас было важно другое.

– Ты слышал разговор внутри? – уже в который раз он был вынужден выпытывать у парня информацию. Это крайне раздражало.

– Если ты думаешь, что я следил и подслушивал специально, могу тебя разочаровать. Не знаю, что ты там себе напридумывал, возможно, считаешь меня каким-то тайным агентом или просто идиотом, которому больше нечего делать, кроме как следить за тобой, но я хотел лишь наладить отношения между нами. У меня нет цели портить тебе жизнь, хотя ты этому не веришь. Однако я устал от того дерьма, которое ты несешь с нашей первой встречи, – повышая тон, высказывался Лайт. Теперь Мин мог ощутить «ауру старшего». Но поскольку он много времени провел за границей, где возрастные формальности ничего не значили, он с легкостью позволял себе не церемониться с самыми близкими знакомыми (как Мара) или врагами (как докторишка). – И да, я слышал о том, что ты играешь в странные игры, встречаясь с людьми и выдавая себя за кого-то другого, – закончил говорить Лайт, сомкнув руки перед собой в замок, будто вынося ему приговор.

Значит, парень застал только конец разговора, когда Мара отошла. Уже хорошо, что Лайт не слышал никаких конкретных имен.

Вряд ли агрессией он сможет что-то решить, поэтому Мин старался успокоиться. Он не должен позволять докторишке думать, что теперь тот владеет каким-то контролем над ним. Важно не упустить власть из рук, даже в такой ситуации.

– Ты обладаешь удивительным талантом проникать всюду, где тебя быть не должно. Надеюсь, это принесет тебе больше пользы при будущих операциях. Может, ты и вправду приехал отдать мне бумажник, но в этом не было нужды. Для меня было бы предпочтительнее, если бы ты не вмешивался в еще одну часть моей жизни. Сначала отец приводит тебя в дом и говорит, что я должен развлекать тебя и следить за твоим комфортом, затем Нун заставляет таскать тебе еду. Вместо того, чтобы понять, что ты мешаешь, очень странными способами пытаешься по твоим словам «подружиться», хотя зачем тебе это нужно, не ясно.

Лайт раздраженно провел рукой по волосам, растрепав их еще сильнее. Мимолетом Мин засмотрелся на розовый беспорядок, пока голос парня снова не зазвучал.

– Я могу повторить тебе то, что сказал в первый день: мне жаль, что я побеспокоил тебя, но у меня нет другого выхода. Мне нужно закончить семестр, и я многим обязан твоему отцу и не хочу быть неблагодарным. Думал, мы поняли друг друга, но, видимо, нет, – Лайт вытащил из сумки бумажник и с силой всунул ему в руку.

– Меня никто понимать не хочет. Жаль расстраивать, однако в нашем доме понимание – явление незнакомое, – он запихнул вернувшийся к нему бумажник в задний карман штанов, даже не проверяя ничего.

– Если ты волнуешься, что я расскажу что-то об этом твоему отцу – не стоит. Мне все равно, чем ты занимаешься. Наверное, у тебя есть причины для этого. У каждого есть секреты, и мы имеем на них право.

Мин снова застыл на мгновение. Не этих слов он ожидал. И все же не мог позволить докторишке повлиять на себя – смягчить, заставить поверить в случайность и добрые намерения. Нужно было подумать в одиночестве и убрать Лайта отсюда как можно быстрее, пока еще что-нибудь не произошло.

– Окей, я понял. А теперь тебе лучше уйти и забыть об этом месте, – не говоря больше ни слова, Мин развернулся и вернулся внутрь бара, надеясь, что Лайт последует за ним на выход.

Мельком заметив Мару, он постарался проскользнуть так, чтобы та не остановила ни его, ни Лайта. Он был уверен, что она сразу узнает парня, на которого собирала информацию. Теперь он и сам не собирался оставаться здесь. Казалось, бар перестал быть местом развлечений и превратился в центр драмы, поэтому захотелось сбежать и отсюда.

– Я забуду о том, что сегодня здесь произошло и, надеюсь, ты последуешь моему примеру, если это в самом деле случайность. Перед отцом будем делать вид, что приветливы друг с другом, а в остальном – каждый займется своими делами. Так будет проще и тебе, и мне, – тактика втереться в доверие соперника потерпела фиаско стремительнее некуда. Его потуги были жалки и мимолетны.

Дальнейшее обсуждение Мин посчитал излишним. Он сел в машину, однако проследил, чтобы Лайт первым отъехал от бара на велосипеде. Он всегда старался руководствоваться разумом и принимать лучшие решения даже в худшие времена. Когда понимал, что дорога закрыта – принимал это; когда осознавал, что ничего больше не будет как раньше – пытался построить новую жизнь своими способами (даже если другие их осуждали); когда риск был слишком высок – находил объездную дорожку к решению.

Сейчас все его разочарования вылились в злость по отношению к этому парню, который, имея меньше, чем он, все же казался счастливее, добрее, успешнее его.

Все, что его окружало, принадлежало отцу. Ничего своего, помимо пустого сердца и разбитой души, у него не было. Ах да, и попыток собрать себя воедино хотя бы в подобие нормального человека. Мин хотел бы быть как Бест: не думая и не ища подводных камней, быть в состоянии справляться с гнилой ревностью и опасениями. Просто общаться. Просто заводить друзей.

Но он перестал их искать. В этом возрасте цепи условностей уже крепко охватывают человека, нельзя так просто и по-детски наплевать на формальности. Извиняться, признаться в любви, рассказывать о боли, делиться опасениями – сложно и почти невозможно. Он не мог сделать этого даже с родным отцом, что уж говорить о других людях.

Эти мысли помешали вовремя среагировать, когда прямо перед ним неизвестно откуда появился фургон, и он в последний момент успел вывернуть руль и съехать с трассы в кювет, предотвратив столкновение.

– Блять, – тяжело дыша, он прижался ладонью ко лбу, который слегка ушиб от резкого поворота. Подушка безопасности среагировала, поскольку толчок был довольно сильным, но и этого хватило, чтобы он почувствовал головокружение.

Отлично, только этого не хватало.

Он выскочил из машины, собираясь узнать, какой придурок чуть не убил его, но не успел сказать ни слова, когда кулак прилетел ему в лицо.

Мин отлетел и уперся ладонями о гравий, сдирая кожу на руках. Что происходит? Его грабят или просто попались какие-то сумасшедшие головорезы? Придя в себя, он попытался отбиться, но еще двое мужчин вышли из затонированного фургона. Так, дела по-настоящему плохи.