— Они хотели забрать меня?!

— Да. Они откуда-то узнали, что ты предрасположена к магии, и пришли к вам домой. С подачи твоего деда, это он стерпел. Мы приветствовали их как почетных гостей. Затем маги начали осматривать тебя. И это он стерпел. Но когда они попытались забрать тебя у него… Мы предлагали им деньги, драгоценности, целые миры. Все за то, чтобы тебя обучали дома. Но они уперлись. Сказали, что природа твоих способностей вызывает у них настороженность, и без надлежащего наблюдения этернал ты можешь навредить и себе, и тем, кто рядом. А этернал не отправятся в Империю ради одного ребенка. Тогда он согласился. Выделил им комнаты… — глаза посла потускнели, будто жизнь уже покинула его, но рассказ все-таки продолжился. — Ночью он разбудил меня. Они стояли вместе с твоим дедом и Нуратом. Он попросил меня о помощи, и я не нашел причин отказать своим старинным друзьям. На самом деле я не очень-то и искал эти причины… Мы зарезали магов во сне… А наутро Империя Азул объявила войну Белой Башне Мироздания. Ах… за все приходится платить… Но Хазар не мог тебя отпустить. Даже думать об этом для него было невыносимо. Однако, совершив преступление против своих принципов, против самой своей сути, убив гостей под собственной крышей, он начал терзать себя еще сильнее. Однажды твой отец пришел ко мне среди ночи в слезах. Он очень тебя любил, но тот факт, что ты маг, сводил его с ума. Ты все еще была его маленькой Талой, но рядом с мыслью о том, что в смерти твоей мамы виноваты этернал, зародилась новая идея. Что-то подсознательное. Что неконтролируемо влияет на смертных. "Она принадлежит им, — так он сказал. — Пусть уйдет!". Он говорил это и плакал, в его глазах я читал другое. Будто устами его молвит кто-то другой, а сил сопротивляться у него не осталось. Но я не стал спорить. Тебе было безопаснее вдали от отца, ведь теперь вся Империя его ненавидела. Да… Именно тогда он и сошел с ума. А я потакал его болезни, обрекая своего лучшего друга на ужаснейшую из судеб. За это я и поплатился…

Рассказ посла был подобен предсмертной исповеди, последней воле. Ему не было и пятидесяти, а силу его тела не смог подкосить даже голод. Но душа его пала. Хаэл-Ирет.

*********

Все уже уснули. На выходе караулила пара бойцов Лурма. Скоро их сменят, но пока они все больше и больше клюют носом.

Среди спящих тел слышны шаги. Дарот не может уснуть и как истинный командир бережет покой своих солдат. Он ходит по засыпанному пылью и обожженному полу, смотря на места, где раньше висели картины с портретами предков Талы. Полотна порваны и лежат на полу. Вору нужны были только рамы, а история падшей династии его мало волновала.

Командующему гвардией внезапно показалось, что именно здесь его место. В этом призрачном доме. Что он лишь воспоминание и не сможет покинуть Манариф. Здесь он рос, мужал. Этот город защищал своей кровью. Здесь жили его родители, о судьбе которых ему теперь известно даже меньше, чем Астиру. Разве может он уйти?

Нигде не видно Талисы. Это настораживает Дарота. Дверь на задний двор открыта, хотя он сам ее закрывал. Быстрым шагом командующий выходит наружу.

Замечательное место, скрытое неприметным фасадом. Садовник был просто гением. Теперь же все его труды обратились пеплом. Но одно не смог отнять никакой пожар. Двор заканчивался обрывом. За ним было лишь тончайшее лезвие океанской глади. И в свете Синего Стира Дарот увидел Талису. Она стояла на краю скалы и смотрела вдаль.

— Хоть что-то неизменно, — спокойно сказала девушка, когда Дарот подошел.

— Лучше вернуться в дом. Здесь нас могут увидеть.

— Ты сам увез меня. В тот день. Увез из дома. А сейчас хочешь, чтобы я в нем пряталась?

— Это совершенно другая ситуация, — не понял вопроса Дарот.

— Да, но все же почему. Почему ты увез меня? Почему мы не остались в бункере? Когда все началось, вы сразу же увезли меня из города и с планеты. Хотя в доме ведь было убежище. Почему ты не спрятал меня в нем?

— Лучше уж пулю в лоб. Сидеть в бункере и ждать спасения — худшее, что происходит с людьми в осажденных городах. Я не раз был в спасательных отрядах и видел многое. Люди в таких бункерах гниют заживо и жрут друг друга. Спасение почти никогда не приходит вовремя. Если ты зайдешь в одно из общественных убежищ, то увидишь, сколько там трупов и что с ними было перед смертью. Я ни за что не обрек бы тебя на такую участь. Хоть того и требовал устав. Пока можно было бежать, мы должны были бежать.

— Люди всегда гниют заживо и жрут друг друга. Но я благодарна тебе. И судьбе за то, что ты появился в моей жизни. Ты лучший из моих "отцов", если так можно выразиться, — Талиса трогательно улыбнулась, а затем вновь повернулась к океану. Эта водная громадина была спокойна вопреки всему. — Я хотела проститься. В прошлый раз у меня не было такой возможности. А завтра мы опять улетим… — Талиса отошла от обрыва и провела рукой по скамейке, снимая своими пальцами толстый слой сажи. — Это был наш летний домик. Здесь мы сидели с мамой и смотрели на океан. Столько воспоминаний… На каждой улице, на каждой площади, в каждом доме. Это мой город. Это мой дом. И здесь осталась вся моя семья. А теперь мне приходится уходить, понимая, что я никогда сюда не вернусь.

— Да. Я знаю. И понимаю, как никто другой…

********

— Жилат офара!

Треск ломающихся костей под ногами въедался в разум. Скрип шестерней в стенах тяготил воображение об участи носителей лежащих на полу костей. Яркий блеск золотой двери в конце залы возбуждал желание. Но посол остановился куда как раньше.

На середине пути он повернулся к невзрачному камню, формирующему стены комнаты, и мягко, будто ласкает котенка или любовницу, провел рукой по нему.

Невзрачность открывшегося пути соответствовала стенам, а сам он успешно оскорблял чувства всех, кто был выше полутора метров и толще восьмидесяти килограммов.

Звон денег, драгоценностей и украшений под ногами приятно сменил треск костей. Эти сокровища многих явно не ценились здесь. Ведь властвовал тут один, а для него сокровищем было нечто иное. А блеск золота и шелест купюр — лишь последний рубеж обороны.

Посол ловко пробирался через завалы драгоценностей к очередной невзрачности. И вновь мягкое поглаживание возбудило действие пыльных механизмов. И вновь гигант Лурм оказался невероятно оскорблен стереотипом прохода.

И вот они у цели. Несколько десятков стеллажей, и в каждом скрыта история, облаченная в предмет. Все это артефакты созданы величайшими из живущих. Доспехи и клинки, камни и кольца, свитки и книги. Все порождено магией с одной простой целью — уничтожать магию.

Талисе не пришлось терзаться выбором. Венцы коллекции Кайнара давно уже определились: доспехи прелата Белой Башни и Вердикт Сирига.

Первые сотворены самими этернал для собственной стражи. Это одеяние сшито из нитей Киэриса. Никто из смертных не способен плести ими. Но этернал заботятся о своих подчиненных, а также собственном комфорте. Ведь если не страже, то им самим придется разбираться с несогласными. Ни капли магии не просочится сквозь сплетение заклятых нитей. Никто из магов и даже эфериалов не сокрушит эту броню.

Второй артефакт был вручен палачу, исполнявшему правосудие над Сиригом. Этот кинжал сотворили в соответствии с традицией специально для великого преступника, попавшего в немилость собственных братьев и сестер. Мало какое оружие способно причинить вред эфериалам, не говоря уже об этернал. Это изогнутое лезвие было способно на все. Кроме главного: дотянуться до врага.

Лезвие длиной в десять сантиметров, а также руны, нанесенные на него, заключали в себе иную суть. Это была метка смертника и разрешительная грамота в одном флаконе. Имя, выгравированное на клинке, принадлежало обреченному, а на рукояти — палачу. Убийца правосудия при предъявлении кинжала получал неограниченные возможности в достижении цели. Он мог рассчитывать на любую помощь от всех встречных. Но ни Кайнар, ни его дочь, ни посол не знали об этом.