Тут он, должна признаться, попал в точку. Я не хочу сказать, конечно, что инквизиторы – глупые дикари, но известно, что у них есть инструкция при появлении чувства жалости или симпатии к арестованной ведьме принимать эти чувства как дополнительную улику ее виновности, не обращая внимания на то, что, если по ложному доносу арестована невиновная, такие чувства как раз естественны и, может быть, кто знает, даже призваны служить подсказкой свыше. Однако до их души в таком случае невозможно достучаться и Всевышнему. Инструкция важнее движений души. Насчет их дикости можно было бы, конечно, возразить, ибо доминиканцы как раз очень хорошо образованы, в особенности инквизиторы, которым приходится спорить с еретиками. Но выставлять себя перед драконом сторонницей инквизиции не входило в мои намерения. Как бы он не принял это за дополнительное доказательство моей вины, в коей он и так, видимо, прискорбно твердо уверен. Кроме того, он всегда смог бы отговориться, что в данном случае имеет в виду исключительно сокращение для экономии времени. Так что я не стала цепляться к этому возмутительному выражению.

Я, продолжая выполнять обязанности дежурного, то есть оглядывая окрестности замка, видимые с башни, и не глядя на оборотня, ответила: Монсеньор доктор изволит высказывать оригинальную точку зрения. Хотя, конечно, то, что ее раньше никогда не приходилось слышать бедной провинциалке, не дает ей права с уверенностью судить о ее оригинальности… Я напрашивалась на комплименты, называя себя бедной провинциалкой и преуменьшая то, насколько я в курсе всех важных политических событий последнего времени. А получив их, могла бы претендовать на более убедительное мнение о его неправоте – уже в силу того, что высказанная им чушь никому даже в голову не приходила. Но пауза пропала зря – доктор не удочку не попался и галантные манеры проявлять не стал. Неужели ему так дорого время? Вообще-то это известная его страсть – беречь время. Но обычно он и вежливыми манерами не пренебрегает. Он что, спешит потому, что собрался со мной до конца дежурства беседовать и много чего запланировал обсудить? Нашел время! А когда же мне обдумывать мое последнее письмо?! А впрочем, подумавши, возможно, мне это на руку. В любом случае буду тянуть время, говорить, что не успела написать, что он сам виноват, отвлекая меня беседой, а там и утро наступит, а днем он письма носить не любит. Слишком далеко от города приходится превращаться, и долго добираться до него на своих двоих – так я поняла, хотя он, конечно, не рассказывал… Итак, комплиментов мне не дождаться, но, поскольку ничего по существу я еще не сказала, пришлось продолжить. Если бы инквизиции не было, кто бы боролся с ересями? Это не должно, конечно, входить в число забот монсеньора, но нам, христианам…

Оборотень, упрямо: Еретиков уже истребили, и теперь оставшиеся без работы, но не признающие этого инки опасны для любого человека.

Я, поняв, что великосветского общения у меня с ним сегодня как-то совсем не получается, перешла на его деловой тон: Извините, доктор, но согласиться с вами я не могу. Главная опасность для человека – в нем самом, по причине того, что он слаб. Без инков, как вы их называете, опять разведется куча еретиков, как и было, пока не была создана инквизиция.

Пособник сатаны радуется, как будто предвидел это возражение: Когда-то инков не было, а христианство победно распространялось по всему миру. Или, учитывая, что мир несколько больше, чем казалось христианам, почти по всему известному им миру. А теперь, хотите вы сказать, без инков оно подгнивает и непрерывно требует, так сказать, участия врача, чтобы определять пришедшие в негодность члены, охваченные антоновым огнем, и отпиливать их?

Я, отметив, что он обращается ко мне с отстраненным «вы» и слегка испугавшись этого, хотя раньше меня несколько раздражало панибратское «ты», но не подавая виду, с интонацией легкого упрека: Во-первых, я не понимаю, зачем для спора о том, что делается сейчас, вспоминать столь давние времена. Во-вторых, и тогда появлялась куча ересей. И с ними боролись. И доктор преувеличивает в своем сравнении. Вовсе не нужно непрерывно что-то отпиливать, но это не значит, что врача нужно выгнать со службы.

Колдун, отбросив спор об аналогиях и отвечая на главное: Ну да, с ересью боролись и на заре христианства. Но сами христиане.

Я не понимаю: На что доктор намекает? Инки, как их называет доктор, разве не христиане? Разве они, наоборот, не самые…

Демон, серьезно: Они ими считаются только по привычке и по их речам. Внутри же, что гораздо важнее…

Я тоже сердито перебиваю, не удержавшись на обращении в третьем лице: Да ну вас, доктор, я на такие темы даже говорить не хочу. Это попросту опасно. (Тут он хотел что-то возразить – как я догадываюсь, что это как раз плохой признак – но я не дала ему вклиниться, махнув рукой: мол, неважно, это был не лучший аргумент). Что касается подгнивания изнутри, то тут все просто. Христианство стало богатым с тех пор, как его приняли не только бедняки. Я имею в виду не только мирских высокопоставленных христиан, как аристократы, или просто богатых, как некоторые горожане, но и храмы, и священников. Не ходить же им в рубище между икон с золотыми окладами! А вместе с богатыми христианами появились сложности: когда их не было, бедные христиане знали, что завидовать богатому язычнику незачем – он попадет в ад и станет очень бедным и несчастным. А насчет богатого христианина они не так уверены в подобном. Хотя само по себе богатство затруднит ему попадание в рай, но оно же и поможет делать добро более… как сказать… в большем количестве – хотя бы жертвуя церкви столько, сколько бедный не может при всем желании, хоть сними он последнюю рубашку… Так что это непонятно; и потому бедные завидуют, а богатые опасаются их зависти и держатся за свое богатство изо всех сил, и дьявол пользуется тем и другим. Так что стоит распустить инквизицию, как еретики тут же появятся. Вспомните свою аналогию с врачом.

Оборотень, вежливо выслушав на сей раз до конца, кивнул: Да, согласен, появятся. Причина ересей именно тут, вы определили правильно, в богатых и бедных христианах. Но дьявол в этом рассуждении лишний. Церковь ныне сильна и богата, и потому стоит за сильных и богатых, а ведь всем известно, что первые последователи Христа были бедны, и многое в его учении – для них. Возникает неразрешимое противоречие между учением и практикой. Но неправоты своей нынешней ориентации на богатых церковь признать никак не может. Во-первых, признание любой неправоты в чем-то важном лишит ее части авторитета. Тут на самом деле вопрос спорный, признание неправоты может и укрепить авторитет, но ей кажется именно так. А во-вторых, богатств-то жалко. И это – главное. Еретики в такой ситуации все время появляются, что естественно. Но в этой ситуации есть еще один парадоксальный аспект. Если общество так построено, чтобы давить несогласных, а оно построено именно так, они всегда будут появляться. В том числе, несогласные именно с инками. Таких несогласных от усиления инков будет не меньше, а только больше. Когда-нибудь, и даже, думаю, довольно скоро, их появится столько, что никаким инкам с ними не справиться… Да они и не будет этого делать. Инки к этому моменту, скорее всего, уже сами станут не службой при власти, а самой властью. Ведь обвинения в колдовстве – очень хорошее средство для этого, в силу того, что опровергнуть их невозможно. И тогда, скорее всего, они перестанут преследовать «ведьм и колдунов» как инки и начнут их преследовать как бургомистры и светские судьи. Про настоящую же борьбу с ересями они и вовсе забудут… Но вы правы, к чему говорить о далеком прошлом или, тем более, пусть близком, но неопределенном будущем. Вы можете мне не верить, а я не могу ничего доказать, пока это будущее не придет. Извините за кажущееся отклонение от темы спора, но возьмем мавров, турок и арабов. Они не христиане, более того, враги христианства, но инки с ними не воюют, не так ли?

Я, недоуменно: Да, с ними воюют не инки, ведь они – для ересей среди христиан. Разве что они пытаются просочиться к нам, как евреи… или как мавры в Испании… Ну и что?