Это действительно раздражало Ремуса, потому что Сивый не был проблемой, он был просто ее симптомом. Конечно, это были не самые здоровые отношения на свете, Ремус был совершенно готов это признать. Этого следовало ожидать; Ремус ссорился с Фенриром, потому что он был сломлен в первую очередь — но терапевтка, казалось, настаивала на том, чтобы увидеть это с другой стороны — что это именно Фенрир был тем, кто его сломал.

— Это смешно, — сказал он в середине третьей сессии. — Я должен быть вообще благодарен Фену за то, что он терпел меня столько лет.

— Откуда эта мысль, Ремус? — спросила его терапевт своим низким шелковистым голосом. — Помните, как мы говорили о негативных мыслях?

Он раздраженно вздохнул:

— Да.

Большинство его мыслей были негативными — что она хотела, чтобы он сделал — перестал думать?!

— И то, что нам нужно относиться к ним критически? — Она мягко надавила. Всегда такая нежная.

— Да.

— Итак, эта мысль, что ты недостаточно хорош для Фенрира…

— Я этого не говорил…

— Эта мысль, что он вас терпит, — пояснила она, — какие доказательства стоят за этим мнением? Вы можете это подтвердить?

Ремус снова замолчал. Поначалу было глупо пытаться думать о своих собственных мыслях. Что за трата времени. Но он пообещал Мэри, поэтому попытался. Он пытался вспомнить, что чувствовал много лет назад, когда впервые переехал в Лондон, чтобы играть с группой. Как он чувствовал себя никчемным, но таким счастливым, что нравился кому-то, особенно когда… когда… «Ты останешься со мной», — прошептал Сивый одной темной ночью, — «меня не волнуют шрамы, мне все равно, как ты выглядишь. Это остальных они могут волновать… их всех, во внешнем мире, но я буду охранять тебя».

Ох, блять, Ремусу показалось, что из комнаты высасывают воздух.

— Это он мне сказал, — сказал Ремус себе под нос, так тихо, что не был уверен, услышала ли его терапевт, — Фенрир сказал.

— Понимаете, Ремус? — Она сказала мягко. — Видите, как это на вас повлияло?

Это было слишком, потому что он действительно понял — он понял все внезапно и не мог поверить, что раньше был так слеп к этому. Его разум начал догонять. Ремус всегда считал себя человеком, в значительной степени контролирующим ситуацию; который был постоянно скован как будто болтами, потому что он должен был постоянно держать себя в руках ради своего здоровья и своего рассудка. Он строго относился к отношениям, дружбе, сексу, работе, музыке — потому что знал себя.

Только теперь… теперь он понимал, что все, во что он верил, все действия, которые он когда-либо предпринимал, каждый человек, которого он когда-либо подпускал к себе, а затем отталкивал, все это приводило его к Фенриру.

— Когда мы молоды, — продолжала говорить терапевт, ее гладкий голос наполнял комнату, смывая его панику, — наше чувство собственного достоинства исходит от людей, которых мы любим, — людей, которые, как нам кажется, любят нас в ответ. Но мнения других людей — это всего лишь мнения, Ремус.

— Но… — Ремус разинул рот, чувствуя, что тонет, задыхается. — Если… если это не так, то… тогда… — тогда он не знал, кто он такой и что из себя представляет вообще. Без травмы он был просто пустым местом, пустым сосудом — он был ничем.

В тот день Ремус впервые с того момента, как ему исполнилось пять, заплакал.

С тех пор это был чрезвычайно болезненный процесс, но даже Ремус признал его прорывом. Он продолжал ходить на сеансы — два раза в неделю — и иногда они наносили ему синяки, но в других случаях давали ему силы. Он мог измениться. Он знал, что сможет. Он все еще не знал, кто он такой и кем станет, но он учился.

И что бы ни случилось дальше, теперь он как никогда знал, что ему нужно попробовать еще раз с Сириусом. Он хотел, чтобы Сириус увидел его сейчас, он хотел показать ему.

Ремус не был уверен, что Сириус захочет его вернуть, когда прибыл в салон ранее в тот же день. Он бы не стал его винить, если бы тот сразу выгнал Ремуса, и даже во время стрижки Ремус не был уверен.

Но потом он заметил эго на брелоке. Его ключик для настройки барабанов — древняя вещь, которая была у него всегда. Он почти не использовал его, Ремус был хорошим барабанщиком, но играл нерегулярно. Слишком много хлопот, чтобы хранить комплект в его крошечной спальне. Он сохранил его только потому, что барабанщик Full Moon всегда его забывал. Должно быть, он выпал из сумки или что-то в этом роде, когда он останавливался у Сириуса. Сириус наверняка знает, что он принадлежит Ремусу, верно? И он сохранил его. Более того, он носил его с собой.

В этот момент план Ремуса стал ясен.

Но сначала освоим мусаку.

*

Рецепт BBC Food было несложно соблюдать, а Ремус всегда немного успокаивался, когда ему нужно было выполнить все четко по инструкции. Во всяком случае, он любил готовить; это заставляло его чувствовать себя независимым и умным, как игра на басу.

Он только снял картофель с огня и жарил лук, когда раздался звонок в дверь. В панике он бросился ко входу, чтобы впустить их, но обнаружил, что это была Мэри. Конечно, это была Мэри — у Сириуса ведь был свой ключ. Он впустил ее и вернулся к плите.

— Ах, как я люблю видеть мужчину на кухне, — засмеялась она, проходя через парадную дверь. — Пахнет восхитительно!

— Спасибо, — робко улыбнулся он.

— Тебе следует надеть фартук, — сказала Мэри, бросая сумочку на стойку для завтрака.

— Да ладно, я все равно переоденусь.

— Поверь мне, — она ​​покачала головой, снимая темно-синий фартук в тонкую полоску с крючка у холодильника. Она сложила его, а затем обернула вокруг его талии, чтобы завязать, пока он сосредоточился на луке. Она отступила, чтобы оценить свою работу. — Так-то лучше, — сказала она, — ты должен убедиться, что он видит, как ты готовишь.

— Он уже видел, как я готовлю, — Ремус закатил глаза.

— Поверьте мне, — повторила она. — Тебе сегодня перепадет.

— Нет, — засмеялся он, раздавливая зубчик чеснока плашмя ножом, — я отказался от секса, помнишь.

Это было его решение, а не терапевта. Он слишком полагался на секс, чтобы выбраться из неловких разговоров, и если он собирался наладить отношения с Сириусом, то ему нужно было прекратить так поступать. Хотя это было тяжело. В буквальном смысле.

Мэри относилась к этому так же скептически:

— Ну что ж, посмотрим. Итак, как все прошло? Кстати, классная стрижка.

— Спасибо, — он смущенно коснулся затылка. — Все прошло нормально. Я имею в виду, он разозлился, это понятно…

— Что? — Она прервала его, нахмурившись. — Ты рассказал ему, как ты болел?

— Он уже знал об этом от Джеймса. Мне кажется, он реально гуглил пневмонию.

— Ладно, так он понял, насколько это было серьезно, и типа, как тебе буквально некуда было идти?

— Да, — ответил Ремус, добавляя в сковороду чеснок и другие травы, которые он купил.

Мэри приподняла бровь:

— Я просто говорю, что не понимаю, почему он должен так злиться, если он понял все, через что ты прошел.

— Ну, я плохо поступил, когда уезжал, так что…

— Ты имеешь в виду, когда он тебе изменил?

Ремус почувствовал, как его щеки вспыхнули, и он не обернулся, чтобы посмотреть на Мэри:

— Это не… я имею в виду, я уверен, что этому есть объяснение, и мы сильно поссорились, я потерял самообладание, так…

— Я не злюка, Ремус, я просто хочу, чтобы ты смотрел в будущее, — сказала Мэри смягченным голосом. — Не делай того, что делал с Фенриром. Не все, что происходило и происходит — твоя вина.

— Хорошо, спасибо. — Ремус ответил холодно.

— Доверие идет в обе стороны, — продолжила она, — просто… убедитесь, что он тоже в деле, ок? Прежде, чем ты принесешь ему свое сердце на блюдечке.

— Я сказал спасибо. — Он хотел сменить тему, и, к счастью, Мэри оказалась довольно тактичной.

— Я принесла вино, — весело сказала она, вытаскивая из сумки две бутылки, — одна бутылка красного, одна — белого, все счастливы.