Он никогда никому этого не говорил, опасаясь, что его назовут уродом или извращенцем — или, возможно, над ним просто посмеются, — но Ремус вспомнил, что его первая дрочка была одним из самых важных моментов в его юной жизни. Он был дома, прятался под одеялом, ему было скучно и надоело болеть, он был слишком болен, чтобы вставать, идти куда-нибудь или делать что-нибудь. Он подумал, что все это будет очень обычным, естественным видом самоисследования. Но боже мой, какое это было чувство! Первое хорошее, что его тело когда-либо сделало для него. Он был увлечен — это была единственная его зависимость, которая вряд ли бы смогла его убить.

Ремус перевернулся на неудобном автобусном диване. Теперь, когда он немного об этом подумал, его тело начало реагировать на эту идею. Он полез под одеяло, чтобы сжать себя, и вздохнул от знакомого теплого удовольствия. Если бы он захотел, он смог бы справиться с этим быстро. Но ему было одиноко, а вдвоем всегда лучше. Он слегка вздрогнул при мысли об этом — кожа на коже. Это было так давно.

Да, решил он, ему нужен перепихон.

С кем бы переспать? Точно ни с кем из группы — они все были натуралами, насколько он мог судить. И, к тому же, «не сри там, где ешь» — Фенрир научил его этому. Может, лучше не с мужчиной. Это могло слишком напомнить ему о Сириусе. Ему нужна была перемена.

Он встал и быстро оделся, выскользнул из автобуса и проскользнул через стоянку. Он знал, что другие вокалистки отсутствовали сегодня вечером — Мэри сказала ему об этом ранее. Одна из них начала что-то с клавишником из новой группы поддержки, а две других пошли в местные коктейль-бары. Мэри ещё не решила, идти с ними или нет, когда он разговаривал с ней ранее, но занавески были подсвечены мягким теплым светом прикроватной лампы, так что это выглядело обнадеживающе.

Ремус слегка постучал в дверь и прислушался к ее шагам. Дверь распахнулась, и она ослепительно улыбнулась ему. Ее волосы были закручены в яркий шарф, на ней были крошечные шортики и узкая жилетка — без бюстгальтера. Ремус почувствовал прилив желания к ней.

— Привет, — она ​​скрестила руки на груди и застенчиво прислонилась к дверному косяку. — Не спится?

— Нет, — ответил он, взбираясь на первую ступеньку, и их взгляды встретились.

— Хочешь зайти выпить чашечку...?

Он наклонился вперед и поцеловал ее, перебив. У нее был вкус зубной пасты, и ее губы были великолепно полными и мягкими. Он почувствовал ее улыбку, когда она поцеловала его в ответ, ее руки поднялись, чтобы прижать его лицо. Его руки легли ей на бедра, нежно, но настойчиво касаясь мягкой кожи ее талии.

— Погоди, я думала, ты гей? — сказала она, отступив на мгновение.

— Эээ… совсем немного, — тяжело дыша, ответил Ремус.

— Что ж, — ухмыльнулась Мэри, взяв его за руку и затащив в автобус, — тебе придется показать.

Прошло много времени с тех пор, как он делал это с девушкой, но как только он вошел в ритм, все встало на свои места. А там, где этого не произошло, Мэри была рада посоветовать, будучи открытой в отношении секса, как и во всем остальном.

В любом случае это было именно то, что ему было нужно.

— Итак, не гей, — засмеялась она, ложась рядом с ним, когда вернулась из туалета.

— Нет, — выдохнул он, глядя на запотевшие окна. Это напомнило ему о том разе с Сириусом в разгоряченной комнате Джеймса и Лили.

— Мне повезло, — промурлыкала она, перебирая волосы на его груди своим длинным красным ногтем. — Значит, бисексуал?

— Уф, ненавижу это слово, — он поморщился.

— Правда?

— Меня просто передергивает, когда я произношу это, знаешь? Этот «сексуал» меня бесит. Почему он вообще должен быть там?! Так навязчиво. Геи в этом плане счастливчики.

Мэри скептически приподняла бровь, и он рассмеялся.

— Окей, это глупо звучит, но ты понимаешь, о чем я. У них есть своё хорошее короткое классное слово.

— Но ты же можешь сказать «би».

— Боже, нет, даже хуже. Люди обязательно закончат слово за тебя, ты практически видишь это по их лицам. Безмолвный «сексуал».

Мэри хихикнула:

— Хорошее название для группы.

С Мэри было так легко говорить, так легко и весело.

— Я собираюсь выпить чашку чая, — Ремус сел, — хочешь?

— Мм, пожалуйста, — кивнула она, садясь и подтягивая ноги, чтобы позволить ему пройти. Она начала рисовать сердечки на конденсате на окне.

Он надел боксеры и принялся искать чайник среди девчачьего бедлама.

— Как вы тут вообще что-нибудь находите? — спросил он.

— Это постоянная борьба, — ухмыльнулась Мэри с кровати, — эй, если все так плохо, может, в следующий раз мы сделаем это у тебя?

Ремус повернулся, приподняв бровь и ухмыльнувшись:

— В следующий раз?

*

Ремус подумал, что если бы он мог просто удержать этот момент, кристаллизовать тур и жить в нем вечно, он был бы полностью доволен до конца своей жизни.

Он чувствовал себя свободным; свободным от Фенрира, свободным от ожиданий и беспокойства. Ему даже не нужно было думать о деньгах. Он играл музыку весь день, выступал каждый вечер, а остальное время проводил с Мэри. Все думали, что они начали встречаться, но Мэри была так же прагматична, как и Ремус, когда дело касалось плотских отношений: «Я поехала в тур, чтобы повеселиться, а не для того, чтобы найти парня», — сказала она в тот первый вечер. Он согласился.

Тем не менее, из-за этого Ремуса стали больше принимать группа и некоторые члены команды, которые изначально не воспринимали его всерьёз. Внезапно все стали называть его «приятелем» и вовлекать в свои подшучивания, как будто он был одним из своих. Трах с Мэри сделал его интересным.

Это был не только секс, они вместе ездили в однодневные поездки. Ремус никогда не путешествовал, но Мэри была довольно опытна в гастрольных турах и водила его осматривать достопримечательности в выходные дни. Они вместе посетили Колизей, парижские катакомбы и Музей секса в Амстердаме. Она считала милым, насколько он был впечатлён, как он с трепетом смотрел почти на все, даже на иностранные деньги.

В глубине души он думал о Сириусе и задавался вопросом, был ли тот когда-нибудь в этих местах. Наверное, был — он был богат, все его друзья были богатыми, он учился в частной школе-интернате и все такое. Для таких ребят ничего не стоило отправиться, например, в Норвегию в учебную поездку. Каждый раз, когда Ремус видел что-то прекрасное — искусство в Лувре или часовую башню в Кракове, — он задавался вопросом, что Сириус сказал бы о них. Он всегда умел говорить о прекрасных вещах.

Ремус был свободен от большинства своих прежних забот, но его слабое здоровье никуда не делось. Он потерял несколько дней в Барселоне из-за мигрени, запертый в одиночестве в своем автобусе в темноте. Все были очень понимающими, он не пропускал ни одного концерта, только несколько интервью для прессы (которые он был очень счастлив пропустить).

Когда он, наконец, снова почувствовал себя наполовину нормальным, он впустил Мэри к себе. Она плюхнулась на сиденье напротив него и положила стопку чистых открыток.

— Я купила по несколько штук в каждом месте, где мы побывали, — объяснила она. — Теперь тебе лучше, я подумала, может, ты захочешь написать кому-нибудь?

— Нет, — Ремус покачал головой — его мозг чувствовал себя так, будто он стучал по черепу, а его шея была очень жесткой.

— Уверен? — Она наклонила голову. — Я знаю, что у тебя нет телефона… Нет ли кого-нибудь дома, с кем ты хочешь поговорить?

— На самом деле нет.

Ее глаза расширились, как будто она не могла понять этого.

— О, Ремус, — сказала она с грустью, — значит, уход из Full Moon был серьезным разрывом?

— В значительной степени, — хрипло хмыкнул он, плотно закутав одеяло вокруг плеч, — вообще-то, мой второй за год.

— Бедненький мой, — проговорила она, — что случилось с первым?

— О… ничего интересного. — Его глаза внезапно сделались странными — слишком слезящимися, немного покалывающими. Он в замешательстве потер их. Мигрень, должно быть, на этот раз его действительно добила, ему следует посетить врача, когда он вернется в Лондон.