В конце марта, на выходных, мы, собравшись с духом, единым фронтом, стали уговаривать Маргариту Васильевну уехать в Штаты. Сначала она не соглашалась, но отказывалась как-то вяло. Ушла спать рано, не дав нам ответа, а мы остались вдвоем перед телевизором в гостиной.

- Ну, я пошел, - Миша поднялся. - Кажется, у нас получилось.

- Да, - не сводя глаз с экрана, ответила я. - Думаю, она согласится. Только куда мы денем кота?

- Увезем с собой, - Миша пожал плечами. - Узнай, что нужно, для перевозки животного, я все оплачу.

Он направился к выходу, а я заспешила провожать, в тишине и на цыпочках, как будто боялась, что прогонит раньше времени.

На улице уже темнело, а пахло так по-особенному - свежо, чуть с горчинкой и теплом - что нестерпимо хотелось жить.

- Миша, - окликнула я, стоя на верхней ступени крыльца. - Постой.

Он обернулся, уже спустившись.

- Позвонишь завтра? - спросил, как бы между прочим.

Я сорвалась к нему. Обняла, потянулась, и вдруг замерла, почувствовав, что он не ответит и даже не обнимет.

- Вера, - произнес он тихо, но с усталым вздохом. - Кажется, мы все решили.

Мои руки безвольно повисли. Он вроде бы не отталкивал, но ближе не пускал.

- Прости, - я отвела взгляд. - Прости, что я такая...

- Какая? - он взял меня за подбородок, заглянул в глаза. - Больше своя, чем моя? Так я уже смирился. Почти.

Кивнул мне и отвернулся, но, будто что-то вспомнив, снова посмотрел на меня.

- И да. В Штатах у вас будет свой дом. Наверное, так будет лучше.

Ночью хотелось плакать, но я снова смотрела в потолок. Ведь, собственно, ничего и не случилось. И оплакивать тут было некого.

Утром, за завтраком, Маргарита Васильевна заявила, что в компании меня и Мозеса, пожалуй, согласиться на приглашение внука.

- Жаль будет оставить дом, но три месяца - не слишком большой срок. И Миша будет рядом, - она внимательно посмотрела на меня. - Ты готова?

- Да.

- Значит, вы все решили давно?

- Давно. Осталось только оформить ваши документы.

Маргарита Васильевна вздохнула.

- Жаль уезжать. Зато увижу, как живет Миша. Знаешь, Вера, - она отложила ложку. - Я ведь не любила его деда. Нет, любила, наверное, но ровно, головой. И вдруг, когда Лёне было четыре года, я столкнулась со своим одноклассником. В толпе, на вокзале, провожая мужа в командировку. Так прозаично... Сначала мы вспоминали, как копали картошку, как ставили пьесы Чехова, как ездили вместе в Артек... Одна встреча, вторая...

Маргарита Васильевна тепло улыбнулась своим воспоминаниям и будто стала моложе, светлее.

- Это была весна моей жизни, Вера. Я ни о чем не пожалела. Он помог мне поверить, что я могу любить - сердцем, сильно и безнадежно. Мой муж ничего и не узнал. С Георгием после четырех месяцев наши тайных свиданий и вроде бы случайных встреч мы больше не виделись. Я даже не знаю, куда он направился и жив ли сейчас. Не знаю и не хочу знать, но моя жизнь не была бы полной без него. По грани, Вера, нужно пройти, главное - знать, что ты через нее не упадешь.

- Зачем вы мне это говорите?

- Затем, что короткая близость порой гораздо сильнее, нежели долгая, тягучая и ровная связь. Иногда нужно взойти на гору, чтобы посмотреть свысока на протоптанную дорожку.

К чему мне думать об изменах? Или она имела в виду Михаила?

- Нужно написать об этом, - княгиня поднялась.

- Вы уверены? - уточнила я. - Об измене мужу?

- Уверена совершенно, - расправив плечи, княгиня медленно прошествовала к лестнице.

- Давайте, я принесу дневник сюда.

Маргарита Васильевна промолчала, и я пошла за ней, после выписки взяв за правило помогать ей подниматься по лестнице или хотя бы следить за этим, если княгиня была не в настроении и не желала принимать мою помощь.

Вдруг Маргарита Васильевна замерла.

- Все хорошо? - спросила я.

Она обернулась, растерянно обвела комнату взглядом.

- Забыла... Забыла зачем иду и куда.

- Мы шли за дневником, - я взяла ее под руку. - В вашу спальню. Вы хотели написать о Георгии.

- О Георгии, - она невидящим взглядом оглядела мою ладонь на ее локте. - Вера... Вера, прости меня.

И княгиня заплакала. Тихо, без рыданий, только сгорбилась и ссутулила плечи.

- Маргарита Васильевна, за что? - я взяла её руки и повернула к себе. - Все хорошо! Ну что вы...

- Я не имею права что-то требовать. Вам с Мишей было хорошо. Зачем я влезла? Уж лучше бы умерла...

- Господи, да что вы говорите? Все у нас нормально. Мы - взрослые люди и со всем разберемся.

- Прости меня, Вера. Не слушай! Ничего не слушай!

Я обняла Маргариту Васильевну, и мы опустились на пол. Она тихо всхлипывала, цепляясь за мое плечо.

- Все им отдала... - шептала срывающимся голосом княгиня. - Все до капли. А любить не научила. Как сама... не умела...

- Умели и умеете. Все трое ваших внуков это подтвердят. А любить не научишь... Просто иногда, - мой голос против воли надломился. Я глубоко вздохнула, давя всхлип. - Просто иногда сложно в этом признаться, не перечеркнув свою жизнь.

- Ты много теряла. Много теряла, Вера. Кто много терял, боится любить, - Маргарита Васильевна погладила меня по спине и заговорила мягко, ласково, отчего я окончательно расклеилась. - Кто привык один быть - двери всегда запирает. А ты не бойся, доченька, не бойся. Если прогонишь его, когда придет - сама к нему езжай. Поняла меня? Сама пойди навстречу.

Мозес, требуя внимания, пролез между нами. Я опустила голову, вытирая слезы. Маргарита Васильевна отвернулась, замерла, не моргая глядя на лестницу. Я поднялась и, осторожно тронув княгиню за плечо,тихо спросила:

- Идемте?

Она вздрогнула и, рассеянно посмотрев на меня снизу вверх, огляделась.

- Я что - упала?

- Нет, присели погладить Мозеса.

- Да? Хорошо. Помоги мне встать.

Я дошла с княгиней до ее комнаты и, оставив наедине с дневником, позвонила Мише - сказать, что мы едем в США.

И ни слова больше.

Перед майскими праздниками мы собрались лететь в США. Документы были готовы, собеседования пройдены. Теперь мы составляли списки и паковали вещи. Маргарита Васильевна, сидя на кровати у себя в комнате или на диване в гостиной, руководила мной, как капитан новобранцем.

- Нет, оставь. Да, возьми. Нет, переложи на другую полку. Все, хватит, я устала.

Мише нравилось наблюдать за нашей суетой. Он чувствовал себя непосредственным виновником этого оживления. Останавливался в дверях и, прислонившись к стене плечом, не сводил с меня глаз. А я, изредка отвлекаясь от шкафов и полок, возвращала ему лукавый взгляд.

Я точно знала, что с нашим переездом в США многое изменится. Да, конечно, я как всегда буду находиться подле Маргариты Васильевны, потому что заменить меня в Штатах будет попросту некому, но я свято верила в то, что смогу понаблюдать за Архангелом в Лос-Анджелесе и воочию увидеть настоящую жизнь Михаила. Я верила, что в США мы найдем выход. Что там мы снова будем вместе.

Миша, кажется, чувствовал то же самое, потому что приезжал чаще, выглядел веселее и вел себя раскованнее.

Были, конечно, и проблемы. Я гнала от себя мысли о полете, думая больше над тем, как путешествие перенесет Мозес. Маргарита Васильевна часто спрашивала меня об опасности для кота. Я успокаивала ее, а сама переживала. Конечно, Миша купил шедевральную переноску-крепость, но все же это была клетка, а клетки, как мы убедились на своем опыте, Мозес не уважал.

Ещё княгиня переживала за Соню - волновалась, что внучка останется здесь одна. Переводила ей деньги, но Соня, торопливо перезванивая, мягко отказывалась и возвращала их обратно. И в доме, в период отсутствия княгини, девушка поселиться тоже не захотела. Приехала только за день до нашего отбытия. Походила мимо чемоданов и сумок, поиграла с котом, поговорила с Маргаритой Васильевной за закрытыми дверями в гостиной и, печальная и бледная, пришла ко мне на кухню.