Он замер и разинул рот, а уже в следующий миг хлопнул Мишу по плечу. Последний с такой злостью посмотрел на его руку, что охранник тут же извинился:

- Простите, но вы Белоозеров, да? Боксер?

- Да.

- А... Так это... Вы поаккуратнее... А можно вас попросить фото сделать? Для сына, понимаете, он фанат...

Миша шумно выдохнул. Я взяла его за руку и переплела свои пальцы с его. Он вздрогнул, посмотрел на меня рассеянно, будто вообще забыл, что я рядом, а потом как-то вдруг поник, опустил плечи и, обернувшись, с досадой оглядел поломанную скамейку.

- Простите, я немного переборщил.

- Да что вы! Со всеми бывает! Эмоции!

- Эмоции, - задумчиво повторил Михаил и полез во внутренний карман куртки, за бумажником. - Сколько нужно? Мне, наверное, с завхозом надо поговорить.

- Я вас провожу. Но это вообще яйца выеденного не стоит, - охранник отмахнулся. - У нас тут вечно алкаши дебоширят, и скамейки эти дешевые, одноразовые, так сказать. Так можно фото, а, Михаил?

Фото было не одно. Миша лепил на лицо улыбку, но выглядел совершенно разбитым. Когда нас позвала медсестра, он, не сказав ни слова, отвернулся от охранника, и направился к стойке.

- А чего у него случилось? - шепотом спросил у меня охранник. - Что он скамейку так...

- Тяжелый день, - бросила я и поспешила к Мише. - Где она?

- В реанимации, - сухо ответил Михаил и протянул мне руку. - Идем. Там скажут, что к чему.

Мы могли бы пройти по коридорам, но Миша потянул меня на улицу. Шел снег, мелкий и колючий, мороз освежал, но в моменты таких переживаний, мне казалось, что я переставала быть с миром на одной волне. Я вообще не видела мира.

Михаил не обмолвился со мной ни словом, а я молчала, не решаясь на дежурное "все будет хорошо", потому что хорошо могло и не быть. Мы оба это понимали.

Врач отделения интенсивной терапии, высокий худой мужчина с тяжелыми веками, устало оглядел нас.

- Да, поступала, - вздохнул, ответив на наш вопрос. - Будем наблюдать. Пока все стабильно..

- Пока? - переспросил Михаил. - А когда станет ясно, что "совсем"?

- За ночь, - врач пожал плечами. - Возраст. Перенесенный инсульт. Альцгеймера. Чего вы хотите? Пока стабильно. Завтра утром позвоните.

- Только утром? А раньше?

- Сидеть здесь не надо, молодой человек. Бабушка ваша жива, в сознании. Высокое давление. Будем выводить. Идите.

Миша стоял, опустив голову. Я коснулась его плеча.

- Погоди... - и, скользнув вперед, встала  между доктором и дверью, ведущей в отделение.

- Девушка, что вы в самом деле?

- Простите, пожалуйста, я - сиделка госпожи Белоозеровой. Я раньше работала в хосписе и пойму, если вы ничего не скажите, но все же - каковы шансы?

Врач, поджав губы, покивал.

- Хоспис, значит... Ну что... Нормальные шансы. Если за ночь второго приступа не будет, завтра переведем в палату. Все, девушка, идите. У меня и тяжелее больные есть, сами понимаете.

Я вернулась к Мише, взяла его за руку.

- Она справится. Если сейчас ничего серьезного, то ночью, под капельницами и лекарствами, она быстро прийдет в норму.

Миша кивнул, попятился и сел на скамейку. Заговорил глухо, хрипло.

- Деду делали операцию. У него был гайморит. Что-то откачивали, делали проколы, - Михаил сцепил пальцы в замок так крепко, что побелели костяшки. - Обычная операция. А через два дня он умер.

Я прижалась к его плечу.

- Сейчас никаких операций не будет. Это транзиторная ишемическая атака. Все пройдет.

- А чем она вызвана? Стрессом? - Миша внимательно посмотрел на меня. - Из-за этой передачи?

- Вероятно, - не чуя подвоха ответила я. - Совокупность факторов - переживания из-за болезни, за тебя, из-за Сони... Одно наложилось на другое и...

- Понятно, - перебив меня, Михаил резко поднялся.

- Ты куда?

- К сестре.

- Миша, стой! - я схватила его за руку. Он обернулся и хмуро глянул на меня. - Зачем?

- Чтобы в глаза ей посмотреть. Чтобы спросить, чего она хотела добиться этой показухой. Такой ответ устроит?

- Миша, просто позвони ей. И скажи, как есть.

- Со своей семьей я разберусь сам, - он резко выдернул ладонь из моих пальцев и, отвернувшись, пошел прочь. Я закусила губу, глядя ему вслед, точно зная, что наломает дров, если не сдержу его.

Бросив извиняющий взгляд на двери реанимации, я перекинула дежурную сумку через плечо и поспешила за Белоозеровым.

Вере в добро пришла пора учиться быть настойчивой.

Мы молча сели в машину, молча поехали к Соне. Меня настораживала эта тишина. Лучше бы Миша ругался, буйствовал так, как умеет, а не с каменным лицом сосредоточенно наблюдал за дорогой, будто только это его и занимало.

- Ты уверен, что твоя сестра будет дома? - спросила я, уже начиная бояться угрюмого молчания собеседника.

- Уверен, - отрывисто ответил он и плотно сжал губы.

Было уже довольно поздно - за полночь. По пустым дорогам до Сониного дома мы добрались минут за пятнадцать. Миша вышел первым, хлопнул дверью. Ко мне не обернулся, ничего не сказал. Я вышла следом. Он, заслышав мои шаги, только и сделал, что вскинул руку с ключами и, так и не удосужившись повернуться, закрыл машину.

У двери, ведущей в подъезд, мы стояли долго. Миша, прислонившись к косяку, смотрел прямо перед собой и в домофон звонить не собирался. Я молча стояла рядом, не решаясь спросить, какого черта Михаил не наберет номер квартиры. Ясно, что добивался эффекта неожиданности, но выглядело это глупо. К тому же я уже порядком замерзла.

- Слушай... - начала было я, но тут домофон пискнул, и дверь открылась. Вышедший нам навстречу мужчина от неожиданности остановился, глянул на нас растерянно. Миша мигом перехватил дверь, давая понять, что от незнакомца ему ничего не надо. Мужчина кашлянул и заторопился прочь, оставив в воздухе стойкий запах алкоголя. Я шагнула за Мишей.

- Ты могла бы остаться в машине, - сказал он, пока мы ждали лифт.

- Я помешаю?

- Нет. Но зачем тебе быть свидетельницей скандала? Или, - он обернулся и мрачно посмотрел на меня. - Ты мне не доверяешь?

- В плане?

- Думаешь, я смогу поднять руку на собственную сестру?

- Я просто хочу быть рядом. Ты сейчас не в том состоянии, в котором я готова бы была тебя оставить.

- Значит, я прав, - Михаил шагнул в кабину.

Я нахмурилась и зашла следом.

- Я не понимаю, зачем ты приехал сюда сейчас. Вот и все.

Миша мне не ответил. Мы вышли на седьмом этаже и свернули направо. Звонить Михаил не стал - забарабанил по металлической двери так, что задрожали стекла в дверях тамбура.

- Кто там? - услышала я тонкий голосок Сони.

- Я! - рявкнул Михаил.

На довольно длительное время, достаточное, чтобы понять, что нас впускать не собираются, воцарилась тишина. А потом Михаил так ударил в дверь ногой, что я попятилась, на самом деле испугавшись.

- Открой!

Щелкнул замок. Миша схватился за ручку и, рывком распахнув дверь, вошел. Я прошмыгнула за ним и сразу же шагнула в сторону - прихожая была узкой и тесной.

- Что это ты среди ночи явился, братец? - Соня, в длинном, до колен, свитере и вязанных носках, плечом подпирая арку, ведущую в гостиную, скрестив руки на груди, смотрела на брата. С насмешливой издевкой, с высокомерием и превосходством. Как ученица средней школы, которая пила пиво на глазах у родителей и теперь считала себя достаточно взрослой и самостоятельной, чтобы не бояться выговора и наказаний.

В прихожей горел свет, а в гостиной - только экран большого телевизора.

- Ты какого черта наделала? - процедил Михаил с порога.

Соня усмехнулась.

- Смотрел, значит. Гостил у бабушки? Ну, конечно, тебе она всегда рада. Куда мне...

- Куда тебе? - Миша сделал шаг вперед, сжимая кулаки. - Ты чем думала?

- Головой! - вскричала Соня. - Сказал, чтобы зарабатывала сама! Сама и заработала!

- Белье грязное продала? Этим и живёшь?!