После последней сессии на ее теле остались синяки от ремней и укусов, но это ерунда по сравнению с летящей походкой и окрыленным взглядом. Эван смотрел на эти изменения с печалью и мрачным пониманием, но ничего вслух не сказал. Только предложил найти ей доктора в штатах, но в эйфории после этой ночи девушка только отмахнулась. Мужчина решил попробовать еще раз позже.

Клеман очень хочет чувствовать облегчение и утешение в объятьях матери, но не выходит. Не выходит просто положить голову ей на плечо, расслабиться и позволить гладить себя по голове, обещая, что все будет хорошо. Он выдерживает всего несколько секунд, после чего отходит и рассказывает маме последние новости. Они стали чужими людьми, и Клем в слишком серьезном раздрае, чтобы позволить себе тратить силы и притворяться. Риччи все еще не пришел в себя. Прошло уже намного больше, чем сорок восемь часов, но Риччи все еще не пришел в себя! И Клеман ходит по залу ожидания, все больше обуреваемый злостью. Нервов, чтобы винить себя, уже не хватает, поэтому на смену апатии и смирению приходит злость. Она разрывает на части, понуждая срываться с места на поиски тех, кто так покалечил его брата. Его младшего брата — солнечного, смышленого, симпатичного и очень оптимистичного ребенка, которому вчера исполнилось пятнадцать. Кто мог так его избить, что парень никак не хочет выбираться из своей норки, в которую спрятался от нападавших? А главное, за что?

Терпение заканчивается, и Клеман почти уходит из больницы, благо сменная одежда есть, но все же возвращается: что будет, если Риччи проснется, а брата не будет рядом, а брат будет сидеть в баре «У Тима», чтобы встретиться с таинственным помощником, который на крайний случай оставил контакт? Туда можно будет и позже заглянуть.

Мама обливается слезами, поняв, что никакие дополнительные подработки не помогут сына привести в сознание. Даже деньги, которые можно заработать, здесь не нужны. Сын все еще не приходит в себя, а телефон разрывается от звонков с работы — она нужна в офисе, она нужна на конференции, она нужна на совещании. Сыну она сейчас не нужна, о чем ее и ставит в известность Клеман:

— Мама, приведи себя в порядок и поезжай на работу. Здесь ты ничем не поможешь, только с ума будешь сходить. Отвлеклись, я позвоню, когда Риччи станет лучше.

И женщина соглашается. Неожиданно испытывают облегчение оба — и мать, и сын.

У Клемана очередной виток злости на весь мир, и он готов уже выйти из зала ожидания, где практически поселился в эти дни, когда Риччи переводят из реанимации в палату. Он в сознании. К нему пускают всего на минуту, он выглядит неожиданно бодро и свежо для своего положения. Но на вопрос: «Кто?» он только печально улыбается и отрицательно машет головой. Знает, но не скажет. Это выражение лица что-то напоминает старшему брату, искра этого понимания прошибает позвоночник, но Клеман покорно ждет, пока Риччи снова заснет, набирает маме с новостями, но ограничивается в итоге смс: она снова занята.

И со спокойной душой и жаждой мести идет в довольно злачный район города, где располагается «У Тима». С помощью брата или без нее, но те, кто поднял на него руку, поплатятся.

По дороге — почему-то ходить пешком вошло в привычку — он проигрывает в памяти их разговоры, дружеские перепалки, редкие моменты искренности.

— Ты ведь не разлюбил свою ненаглядную? — парни сидели перед телевизором с миской попкорна на коленях.

— Знаешь, Риччи, я даже не уверен, что могу ответить тебе на этот вопрос. Все мои чувства будут заморожены, я не уверен ни в чём. — Клеман ответил максимально искренне, надеясь, что брат наконец поделится с ним своими проблемами.

— Но ты общаешься с ней почти каждый день. И ты сияешь после каждого её звонка.

Парень вздохнул:

— Да, это так, но я не уверен, что я сияю из-за того, с кем общаюсь. Скорее сейчас она разнообразит мою жизнь. А это то, чего мне категорически не хватает. Я искренне благодарен ей, как лучшей подруге. Но не нужно смешивать чувство благодарности с чувством любви.

— Ты прав, эти два чувства легко перепутать. — Риччи немного помолчал, будто примериваясь, как лучше продолжить беседу. — Скажи, если бы ты имел выбор, ты бы полюбил Жасмин?

Клеману даже не понадобилось долго размышлять об этом:

— Думаю, да, она… Единственная в своем роде. Но тогда, когда влюблённость была нежной, но яркой, не думаю, что у меня был выбор.

— Вот и у меня выбора нет, — прозвучало тихо и очень печально.

— Мы не можем выбирать, что нам чувствовать, но мы можем выбрать, как нам действовать. Поддаваться этим чувствам или нет, зависеть от них или нет. Показывать их или нет.

— Но как? И что мне делать, если я не могу? Не могу контролировать себя, не могу отказаться от… — Было видно, что Риччи искренне заинтересовался этим вопросом, но осекся, видимо, не готовый открывать остальную часть истории.

— Ты молчишь, и я не хочу насильно лезть в твою личную жизнь. Хотя мне и сложно признать, что она у тебя уже есть. Но я очень беспокоюсь. И могу только догадываться. Я правильно понимаю, что ты влюбился в девочку. И из-за этого ты подрался?

— Не все так просто, Клеман. Все намного сложнее. — Было видно, что брат не собирается распространяться об этом, хотя взгляд был больной и печальный.

Помолчали.

— Клеман, где Катя? — Тишина. — В Италии что-то произошло. Что-то такое, что не дает тебе нормально жить. Ты будто несёшь неподъемную ношу. Я же не дурак. Я понимаю, что что-то случилось. Где Катя, Клеман?

Парень вынырнул из воспоминаний. Возможно, если бы он тогда нашел в себе силы рассказать хотя бы что-то, Риччи тоже открылся бы. Но сожалеть сейчас о том, чего он не сделал в прошлом, было бесполезно. Спустя минуту он уже оказался у входа в ничем не примечательный бар. И там он надеялся найти ответы хотя бы на часть вопросов.

Клеман пропал с радаров. Он появляется в больнице каждый день на несколько часов, общаясь с братом, стараясь его развеселить и отвлечь, но Риччи, кажется, в этом совсем не нуждается. Он позитивно настроен, несмотря на то, что реабилитация обещает быть тяжелой. С друзьями Клеман почти не общается, ограничиваясь короткими отчетами о состоянии больного. В глазах горит мрачная напряженность и затаенная готовность к атаке.

Это заставляет Генри попросить помощи у своего телохранителя, чтобы тот присмотрел за другом. Как оказывается позже, его опасения вполне обоснованны. В их отношениях с Лайлой будто образовался вакуум. Их общение в общем-то похоже на то, как все было эти недели, но что-то не так. Или все не так. Девушка закрылась в себе и на любую попытку решить проблему реагирует пожиманием плечами. Ей пока нечего сказать. Генри становится все более подавленным и неуверенным в себе. На каждый его жест проявления любви он получал слезы в глазах любимой и едва сдерживаемые рыдания. Не может быть, чтобы букет был настолько плох.

Лайла для себя решила уйти в работу подальше от всех любовных треугольников. Она буквально сутками сидела за текстом, периодически прерываясь на общение с Николя. Но как бы ей ни хотелось верить, что она сохраняет профессиональную объективность, на деле она все больше углублялась в свою увлеченность суперзвездой. В каждой строчке, в каждой новой главе она описывала историю создания альбома, и текст сквозил неозвученными чувствами.

Когда после очередного интервью Лайла решилась показать Николя кусочек работы, он, после прочтения, только обнял ее и с сожалением произнес:

— О, милая моя…

Лайла все поняла. Этот мужчина обладал удивительной способностью понять ее и высказать свое мнение так, чтобы его то же поняли. Глаза ее наполнились слезами, и она просто уткнулась носом в подставленное плечо. И спустя несколько часов напряженного молчания и полторы бутылки вина на двоих, приняла решение. Она никогда не обманывала любимого. Сейчас не лучшее время начинать.