– Нет, он не отключил телефон, неправда, просто связь плохая, – начнёт она сама себе врать. Как потом, под утро, раздастся звонок в дверь. Как она босиком сбежит вниз по лестнице чтобы открыть. Как, засунув своей гордости кляп в рот и завязав ей глаза, будет стараться не сорваться, чтобы не стало ещё хуже.

Как будет улыбаться ему, как обнимет, как почувствует запах алкоголя с сигаретами и ещё чем-то в придачу. Как выслушает его очередное враньё – если в этот раз ему вообще захочется что-то объяснять, – что не было ни одного такси, и что ему пришлось ждать в баре почти до утра – одному, растягивая бутылку пива, и что села батарейка у телефона…

А потом родится ребёнок. ЕГО ребёнок, который нужен ему лишь на словах. Ради которого он не может даже быть чуть заботливее с его матерью! И она будет сидеть уже с этим младенцем, прижимая его к груди, ночами, и давясь плачем, смотреть на телефон и на часы!

Что за судьба ждёт этого, ещё не родившегося, малыша! А потом, может быть, очень скоро – Ника вдруг это ясно поняла – она всё равно уйдёт, больная, постаревшая от стресса, без копейки денег и с надорванной душой, – и уже с двумя детьми – старшим сыном от первого брака и чёрным младенцем – останется одна.

Ника ясно представила себе эту картину. Нет, не представила, прожила, действительно, реально!

«Путешествия во времени, оказывается, возможны», – горько, но как-то некстати подумалось ей. И от понимания неизбежного, но такого мучительного для неё решения она закричала – в последний раз в эту ночь, – отчаянно, страшно, как будто можно было тем криком что-то изменить, исправить, вернуть надежду…

Обессилев от крика и отчаяния, она стонала, скрючившись, уткнув лицо в ворох одежды, будто пыталась спрятаться от этого жестокого мира…

Таблетка начала действовать. Нет, боль не прошла, но постепенно как-то стала тупеть, как будто уходила внутрь, в подсознание. А на смену ей оттуда же – из памяти – будь она проклята! – пришли воспоминания двухлетней давности…

В тот вечер она с двумя сослуживцами пошла в ночной клуб. Сослуживцы – израильтяне, обоим хорошо за пятьдесят – жили и работали в Нигерии уже не первый десяток лет. И развлечения у белых стареющих, впрочем, не только, мужчин в этой стране были затягивающие, как наркотик, хотя и довольно однообразные: женщины.

Молодые, до двадцати пяти, редко чуть старше. Маленькие и высокие, стройные и с округлыми формами. По одной, по две, по три сразу. На ночь, на месяц, на год или на пять минут, между делом, на кухонном столе или в моторной лодке. Покажите мужчину за пятьдесят, который откажется от молодой красивой женщины, что клянётся ему в вечной любви и обещает сделать «очень хорошо»!

Чёрные как смоль или с чуть выбеленной специальными кремами кожей. В париках всех цветов и фасонов – зависть к длинным послушным прямым волосам европейских женщин. А под париками и накладными хвостами у всех одинаковая «причёска»– мелкие, жёсткие, непослушные, чёрные колечки.

Нет, они не вызывали нареканий своим внешним видом, наоборот: стройные, ноги от ушей, с аппетитно торчащей попой, берущие простой, диковатой, безкомплексной сексуальностью. С красивой экзотической разных оттенков шоколада кожей. Но всех или почти всех нигерийских подруг белых мужчин объединяло одно – и мужчины это ясно чувствовали – жажда денег. Эти женщины охотились за богатством.

А по нигерийским понятиям любой белый человек, работающий в их стране по контракту, – богач. Кто-то из бабочек просто называла цену за ночь и наутро, получив честно отработанные гроши, отправлялась приводить себя в порядок к следующей охоте.

Кто-то поступал умней и, не требуя сразу же плату, а находя ключик к сердцу одинокого – не всегда – мужчины, задерживался на более долгий срок. И там уже прибыль была на порядок выше.

А кое-кому посчастливилось женить на себе белокожего принца, и тут вообще открывались захватывающие дух перспективы – уехать в далёкую прекрасную страну, получить паспорт, а потом и послать подальше выполнившего свою миссию супруга.

Разомлевшие от сладкого мужчины, тем не менее, достаточно ясно представляли себе истинные чувства юных чернокожих богинь, и для них всё это постепенно утрачивало остроту новизны. Появиться среди друзей с потрясающей 18-летней красоткой не добавляло престижа и не говорило ни о чём: ни о красоте, ни об уме, ни о выдающихся мужских качествах, ни даже о толщине кошелька.

И поэтому практически каждый неженатый или находящийся в Нигерии без жены европеец, за редким исключением, втайне или вслух мечтал о белой женщине. Ведь каждому мужчине хотелось, чтобы женщина его любила по-настоящему, а не за деньги, которые он платит. Даже если эта любовь только на одну ночь, хочется чувствовать настоящую, а не показную страсть.

К тому же иметь белую любовницу в Нигерии считалось престижным, а белых одиноких женщин можно было пересчитать по пальцам – в основном бывшие жёны нигерийских мужчин, как правило, из опять-таки бывшего Советского Союза, – с одним, двумя, тремя, а иногда и больше, кому как «повезло», смуглыми детишками.

Туристы в эту страну нечасто заглядывали – сервис зашкаливал в отрицательную величину, а представить, чтобы белая европейская женщина приехала сюда одна на работу…

И всё же чудеса случаются – в международную израильскую строительную фирму по контракту приехал программист – женщина!

На конкурс красоты Нику, пожалуй, не взяли бы. Рост – немного меньше высокого стандарта, талия и грудь в самый раз, а вот бёдра – чуть больше, чем положено. Немного выдающиеся скулы. Высокий лоб. Серо-голубые, менявшие цвет под настроение и загар, глаза. Пышные кудрявые волосы.

И хотя в стандарты красоты она и не вписывалась, но было в ней что-то, что заставляло мужчин поворачивать головы ей вслед… Стройная, с горделивой походкой, женственная, но не мягкая и покорная, а с вызовом – Ника и среди соотечественников вызывала повышенный интерес у противоположного пола, а уж здесь, да ещё единственная белая женщина в мужском коллективе, явилась чуть ли не Афродитой!

Естественно, что она тут же была окружена заботой и вниманием холостяков, а женатые под дружное шипенье прекрасных половин боялись даже лишний раз взглянуть на «программиста». Для более полного понимания картины следует пояснить, что «холостяками» в иностранных компаниях в Нигерии называли как собственно неженатых белых мужчин, так и тех, чьи жёны по каким-либо причинам находились вдали от мужей.

– Да тут малинник, – усмехнулась про себя Ника, параллельно входя в курс работы. В свои тридцать четыре года она имела в архиве два неудачных замужества, восьмилетнего сына и бесконечный шлейф романов разной продолжительности и накала, несколько из которых вспоминала периодически со сладостью или тихой грустью – в зависимости от настроения. А из большинства остальных не вспомнила бы не только имён, но даже и лиц, столько их было.

Чувственная, легко воспламеняющаяся от мужского взгляда, Ника наслаждалась любовью во всех её проявлениях. Хотя за внешней смелостью и раскованностью скрывалась чувствительность и даже, как это часто случается, неуверенность в себе.

Она привыкла к мужскому вниманию и комплиментам и к тому особому блеску в глазах представителей сильного пола, что появлялся в её присутствии. Она получала откровенное удовольствие, чувствуя себя желанной многими. Да и какая женщина, не покривив душой, скажет, что мужское внимание ей неприятно?

Но заводить роман на работе – а все доступные в данный момент мужчины были сослуживцами – ей не хотелось.

«Мало ли, вдруг не понравится, или поссоримся, или ещё какая-нибудь ерунда, а нам ещё работать вместе. Я уже молчу, какие сплетни пойдут обо мне в этом муравейнике», – думала Ника. Кроме того, если признаться честно, ей жутко хотелось «попробовать» темнокожего. Это её желание основательно подогревала атмосфера, царившая в коллективе.