– Постыдились бы, Ваша светлость, – с презрением сказала Далана, – ручки свои белые марать.

– Из… извините, – проблеял Владимир, возвращая Феофана на исходную позицию.

Так, похоже, что оба героя-любовника вспомнили, кто перед ними, и вытянулись по стойке «смирно!». А Далана холодно продолжала:

– Я чрезвычайно признательна, что вы все так стараетесь скрасить мой досуг. Однако я уже решила, где и с кем проведу сегодняшнюю ночь.

Без крови, без наркотиков и без пьяных тинэйджеров. Это мои условия, – добавила Далана мысленно.

Идет! – раздался в ответ радостный возглас.

Еще через мгновение Василиса появилась на лестнице. Гламурная, с дерзким креативом на голове, она меньше всего походила на княжну или любую другую особу «голубых кровей». Впрочем, это был скорее плюс, нежели минус.

Отлично выглядишь.

Я старалась.

– Сушите весла, мальчики, – победно заявила она, спустившись с лестницы. – Леди выбрала меня.

Владимир и Феофан в унисон заскрипели зубами.

– Пойдем, – с улыбкой обратилась она к Далане, – покажу тебе свою «бэшку».

Клыки у нее были белоснежные. Видимо, сказывалась относительная молодость вкупе с дворянским происхождением.

Вот уже третий час Маришка не находила себе места.

Огромное здание больницы, прозванной ребятами убойного отдела КРЕССТа «вторым склифом», как и весь штаб Консолидации располагалось в Братцево и состояло из пяти корпусов, в десять этажей каждый.

В корпус «D» обычно попадали те, кто пал жертвой острозаразного инфекционного заболевания. К подобным больным не пускали даже родственников. Вот и Маришка вынуждена была сидеть в крохотном кафетерии, что располагался здесь же на прилегающей к больнице территории. Стрелки часов показывали начало шестого; к этому времени Маришка уже успела выпить бадью эспрессо и выкурить пачку сигарет. Курить они с Русланом научились еще лет в четырнадцать. Ничего не поделаешь, эта пагубная привычка была характерна для подавляющего большинства детдомовских ребят. Позже, когда их принимали в академию, молодым людям пришлось отказаться от никотина. Заядлый курильщик, Гольдберг тем не менее строго следил, чтобы его ребята не употребляли даже никотиновой жвачки. Регулярно все агенты его подразделения проходили специальный тест. К слову, две трети агентов все равно курили как паровозы. Но тест каким-то странным образом умудрялись сдавать без последствий для карьеры.

Но сегодня был особый случай. Маришка пребывала в уверенности, что «Папа» простит ей подобную выходку.

Руслан отключился сразу после того, как они упустили эту бестию. Карета скорой помощи приехала быстро, но к тому времени состояние Руса было уже крайне тяжелым. Маришка наблюдала, как его тело покрывалось ужасающими волдырями, которые росли и вздувались, а потом лопались, издавая при этом омерзительно-тошнотворный звук. Тошнотворным был и запах, который они порождали. Маришка была уверена, что это следствие ожога какой-нибудь кислотой, и ломала голову, когда именно вампирша успела плеснуть ее на Руслана. Видимо, в тот самый момент, когда на них обоих напал ступор.

Странным было и то, что приехавшие врачи тотчас связались с эпидемиологами, а Маришке строго-настрого запретили ехать с ними и Русланом в одной машине. Ее отдельно доставили в изолятор, где ей пришлось сдать кровь и позволить обработать себя противными антисептиками. Удивительно, что никто из эскулапов так и не удосужился ей объяснить, к чему весь этот балаган. Физически Маришка чувствовала себя превосходно, зато сходила с ума от переживаний за Руслана. Но медики КРЕССТа и здесь не шли ни на какие уступки. Маришка испробовала все известные ей способы добычи информации – она хамила и грозилась расправой, умоляла и ссылалась на конституцию Российской Федерации, пробовала «бить» на жалость. Бесполезно. Не помогали даже ссылки на Устав и Кодекс КРЕССТа. Потом Маришку отпустили, но опять так ничего и не объяснили.

И вот теперь она сидела в кафетерии, пила опостылевший кофе и курила, как паровоз. Закуривая последнюю сигарету из пачки, Маришка увидела Гольдберга. Тот шел к ее столику; вид «Папы» не предвещал ничего хорошего.

– Привет, – устало молвил Гольдберг, подойдя к столику Маришки, – как ты?

– Вот… курю, – Маришка не нашла никакой другой подходящей для ответа фразы.

Гольдберг только развел руками и плюхнулся на соседний стул.

– Ты сегодня ела что-нибудь? – поинтересовался он следом и уже чуть громче обратился к официантке:

– Девушка! Свинину с овощами, будьте любезны!

– Александр Брунович, – резко, даже резче, чем следовало, сказала Маришка, – к черту свинину, к черту овощи. Что с Русланом?

И, не давая Гольдбергу ни мгновения на передышку, продолжила наступление:

– Почему они запихнули его в «D»? Они что, считают эти волдыри симптомами птичьего гриппа?

Гольдберг тяжело молчал, а Маришка продолжала засыпать его вопросами:

– Они там вообще хоть что-то умеют, кроме как клизмы ставить и анализы брать? Это же простой ожог, эта тварь, наверно, кислотой его облила! А может, у нее слюна ядовитая? Как у змеи!

– Я прочел твой отчет, – проговорил Гольдберг, – ты утверждаешь, что у вас обоих не было тесных контактов с объектом.

– Это у меня не было, а у Руса мог быть! – возразила Маришка. – Просто я могла этого не увидеть. Кстати, почему меня столько времени продержали в изоляторе?

– Послушай меня, – неожиданно тихо сказал Гольдберг, – у Руслана была оспа.

– Оспа? – ошеломленно переспросила Маришка. – Что за бред! Кто сейчас болеет оспой? И вообще – как он мог заразиться за пару минут? Эта тварь его заразила?

Внезапно Маришка поймала тяжелый взгляд Гольдберга и осеклась.

– Ал… лександр Брунович… почему Вы сказали «была»?

Гольдберг положил свою шершавую ладонь на руку Маришки.

– Мне жаль, девочка, – глухо проговорил Гольдберг, – Но полчаса назад… Руслана не стало. Токсический шок. Сердце не выдержало.

Маришке показалось, что кто-то выдернул пол у нее из-под ног. Нет, не может быть. Ей послышалось.

– Так, – Маришка старалась говорить максимально спокойно, – еще раз, что с Русланом?

– Мне жаль, – только и повторил Гольдберг.

Маришка вскочила с места.

– Куда ты? – спросил «Папа», резко хватая Маришку за запястье. Он попытался усадить ее назад, но не тут-то было. Девушка резко увела локоть в сторону, освобождая таким образом захваченную руку.

– Не надо меня останавливать, – отчеканила Маришка. – Я хочу увидеть своего друга, и увижу его, и мне плевать на государственную тайну.

– Горячая голова, – посетовал Гольдберг. – Да ты представления даже не имеешь, что за зрелище тебя там ждет!

– Я хочу увидеть своего друга, – упрямо повторила Маришка.

Несколько напряженных мгновений они сверлили друг друга взглядами. Пожилой мужчина и молодая девушка. Экс-преподаватель и экс-студентка. Начальник и подчиненная. Он был опытен, она – молода, и в этом была их сила… и слабость. Наконец, он сдался.

– Иди, – устало сказал Гольдберг. – Я распоряжусь, чтоб тебя пропустили.

Сколько Маришка Сухостат, специальный агент «убойного отдела» Консолидации, себя помнила, она никогда не плакала. Даже когда было очень больно. В пять лет ей стесали пол-лица и выбили три зуба кирзовым сапогом. Боль пересилила жуткая обида, что ее побил мальчишка, хоть тот и был старше Маришки ровно в два раза. Дело происходило в подвале детского дома, где маленькие люди боролись за место под солнцем в виде сворованной с продовольственного склада банки икры. Не черной, и даже не красной. Кабачковой. Маришка была проворней, но ее проворство проигрывало грубой физической силе. Дети стояли и смотрели, как Серый, схватив Маришку за волосы, возил ее лицом по грязному бетонному полу. Но она не плакала – терпела унижение, сжав оставшиеся зубы и глотая соленую от крови слюну. А через минуту в подвал ворвался чернобровый пацаненок с черенком от лопаты в руках и со всей дури огрел Серого по спине. Тот издал пронзительный вопль и упал на колени, отпустив при этом Маришку.