Он сначала кинулся к будкам, но Морьо там не было. Обшарив двор он решился подойти к дому и окликнуть брата мысленно. Тот ответил, но замкнулся сразу же, словно боялся увидеть. Или что Курво его увидит.

Курво рысью метнулся на нижний этаж и скользнул в темное помещение с остатками пиршества. Огляделся, отметив про себя заваленный объедками стол — часть посуды и еды валялась на полу, словно ее сбросили во время драки или… Морьо! Куруфин перелез через сдвинутую лавку и кинулся к съежившейся в дальнем темном углу тени.

Упал рядом на колени, и на его красивом точеном строгом лице мелькнула явная смесь жалости и отвращения.

Морьо отодвинулся: низ живота сводило болью, ноги не слушались, и он неловко подтащил их за собой. Судорожно выдохнул, снова отвел глаза: ему казалось, брат ясно видит, как его сношают по двое, как гулящую аданскую девку, и наверняка думает, что Морьо сам навлек на себя их гнев. Что стоило вести себя тихо и покорно? А если и нет, брат теперь всегда будет знать, и пусть не припомнит словом, но взглядом… А брат без лишних слов поставил его в ту же позу, на колени, так же шлепнув по ним, чтобы Морьо нагнулся посильнее. Меж ног было влажно — все в потеках семени.

— Они выворотили часть кишки, но я вправлю ее.

“Не надо, не трожь меня”, — хотел приказать он, но из горла снова вырвалось немое “а-а-а”, будто он был зверем, и Куруфин закономерно проигнорировал этот вой, приняв его за вой боли, а не возмущения. Курво действовал аккуратно и осторожно, но быстро — успеть до того, как кто-нибудь зайдет. Смыть чужое семя, дать прополоскать рот, вымыть лицо и напиться…

— Тише, потерпи. Сейчас станет легче, — шептал судорожно, не пытаясь связаться осанвэ. Он не был полностью уверен в своих словах. Он вообще не знал, справится ли брат со всем этим.

Руки брата казались холодными, касаясь его горячей кожи, и Морьо вздрагивал. Благодарность и страх перед ним наполняли его, но едва Курво оставил его, прошептав, что кто-то идет, он сдался и замер.

Боль не стала меньше, и лучше всего было не двигаться совсем, что он и делал. Гнев сменился горечью, а та — холодным отупением, и он молча лежал в темноте, стараясь забыть обо всем.

— О, вот и он, — усмехнулся ключник, — вставай, лежебока. Тебя ждёт уборка во дворе. Или предпочтешь ублажать наших мужчин?

Морьо зыркнул на него с ненавистью. Он думал, что не сможет подняться — однако кое-как встал, держась за стену, и поковылял наверх. Причинное место и растянутая дырка болели, а разбитые губы, на которых запеклась кровь, не давали открыть рта — впрочем, сказать ничего членораздельного он все равно не смог бы. Оглянувшись, он увидел за собой след из кровавых капель. Ключник рассмеялся.

— Подотри за собой!

Курво пережидал появление стражника за дверью. Сердце колотилось так, что шумело в ушах. Брата жаль было до боли в груди. Морьо сутулился, шел еле-еле, пошатываясь. Надо было бежать, но четвертый в таком состоянии не сможет даже из города выбраться. Бросать Карантира было нельзя.

Поэтому он молча смотрел, как Морьо вытирает кровь, снова сгибается от боли и опять трёт доски.

Ключник хмыкнул:

— Как здесь закончишь, иди кидать навоз, — и вышел. Курво отлип от стены, судорожно оторвал кусок ткани от подола рубахи.

— Иди во двор, я быстро тут уберусь и на работу, пока меня не потеряли.

И обнял Карантира молча и крепко.

========== Часть 5 ==========

Комментарий к

Осторожно, зоофилия в тексте!

Карантиру даже касания Курво сейчас показались чуждыми и неприятными — как и любые попытки дотронуться до себя, в его-то положении. Он благодарно кивнул брату, даже слишком сильно — так что это походило на поклон, и потащился наверх. Там палило яркое солнце, но от жары, как ни странно, тяжелее не стало, даже напротив. Будто его тело уже достигло верхних пределов чувствительности и боли. Помощник из него сейчас был никакой и даже ключник понимал это — тем более, что навоз на телегу грузили те же, кто его недавно насиловал. Ему швырнули тряпку, велев замыть остатки грязи в стойлах и вымести их перед этим.

— Обернись назад, — над ним хохотали.

Через весь двор протянулась полоса из капель крови. Морьо украдкой сжал оторванный кусок рубахи и просунул его под свои одежды, с отвращением к себе засовывая его в промежность и в анус.

Курво тем временем вытер кровь в комнате и на лестнице и кинулся назад к дверце. Ему удалось проскользнуть по двору незамеченным, но, стоило ему перебраться через забор, как он нос к носу столкнулся с Маридом и замер, как кролик перед хищником, лихорадочно придумывая, что же теперь делать.

— Что это? — ювелир ткнул пальцем, указывая на его испачканную кровью рубаху, от которой был оторван кусок. — А-а, ты ходил к брату. Вижу, тебя там уже потрепали, — решил он. Но тут же холодно добавил: — Увижу ещё раз, что ты околачиваешься невесть где вместо работы — велю приковать к верстаку цепью. А теперь иди.

Курво выдохнул судорожно, сминая рубаху на груди.

— Благодарю господина, — очень вежливо произнес он, кланяясь в ноги. — Если позволите, я бы загладил свою вину, — вкрадчиво продолжил он. — Мое мастерство к вашим услугам.

Марид кивнул, видно, и так не сомневался, что выжмет из Курво все, шантажируя не одним, так другим братом.

— Мне привезли дорогой синий сапфир, да камни почти все с изъянами. Иди, решай, что делать, — напутствовал Курво он и неспешно пошел прочь.

Курво поглядел ему вслед. Он уже определил для себя характер этого истерлинга: Марид не был воином, как Ульфланг, и, как торговец и ювелир, обладал более мягким и гибким нравом, так что однажды у него удастся вытребовать и нечто большее, чем возможность иногда видеть брата. Шантажировать было бессмысленно — Курво не решился бы портить сапфиры просто из любви к искусству. С изъянами расправлялся правда нещадно, но зато сапфирная россыпь пошла на диадему в форме диковинной птицы. Курво так увлекся диадемой, что забыл о ходе времени и остался трудиться в мастерской даже после заката солнца — свет ему не особо был нужен.

Марид одобрительно кивал и хвалил себя в мыслях за решение купить этого нолдо. Он предвкушал, как разбогатеет и будет поставлять украшения ко двору самого правителя. С одной стороны он сочувствовал Курво как мастеру и полагал, что человеку искусства без свободы нельзя, с другой — ни за что не хотел лишаться его. Но если с Курво можно было договориться, то среброволосый эльф пока не желал даваться. Очень жаль — ведь Мариду так хотелось похвастать своим восхитительным приобретением. Он хотел предстать на пиру с красивым рабом, а тот не то что отдаваться добровольно — силой покорить себя не дал и лежал в одиночестве, отказываясь от еды. Светлые глаза смотрели словно сквозь Марида, и господином он называть его не собирался.

Морьо притащили вечером к Ульдору. Швырнули на колени. Истерлинг улыбался хищно тонкими губами.

— Не ожидал, что ты выдержишь, да ещё работать сможешь.

Морьо рванулся к нему бешено, но эльфа сбили с ног ударом в пах. Ульдор шагнул к нему и прижал его причинное место тяжёлым сапогом, надавил на несколько секунд и ослабил давление.

— Надеюсь, ты теперь понимаешь, где твое место, псина, — проговорил он, ухмыляясь.

Морьо замер. Кивать он не хотел, соглашаться не собирался — а возразить не мог, разбитый вчера рот болел, в горле першило, и видя улыбку врага, он вспоминал, как тот овладевал им. Его снова медленно затрясло. Он побелел от гнева, что с ним случалось редко, но промолчал.