Рациональная часть его разума чувствовала подвох: он несколько раз оборачивался на управляющего, точно спрашивая, к чему это и куда его ведут, но тот молчал, нарочно не понимая и втолкнув его в пристрой для слуг. На первом этаже пировала стража.
Веселье едва началось, но при виде пленника-нолдо разговоры на миг стихли. Несмотря на улыбки, Морьо чувствовал на себе нехорошие оценивающие взгляды. Ему налили какой-то сладкой настойки из большой бутыли, и он выпил: вряд ли его хотели отравить столь странным способом. Морьо не отличался красотой, броской, как у брата Тьелкормо, или холодно-сдержанной, как у отца и Куруфина, но чертам его была свойственна эльфийская тонкость и, несмотря на изъян и неровную кожу лица, истерлингам он показался пригляднее большинства их современников. Гордое выражение забавляло их.
— Надо же, не ожидал, — пробормотал десятник, с интересом шарясь взглядом по ладной фигуре эльфа, который, хоть и похудел, но стати своей не растерял. — Ты угощайся, угощайся.
Морьо глянул настороженно, приниматься за еду не спешил.
— Осторожничаешь? Зря, не отрава, — истерлинг засмеялся, откусил пирог сам и протянул пленнику кусок. — Видишь?
Морьо сглотнул слюну. Гордость мешала наброситься на еду, но ему нужны были силы. Может, удастся подкрепиться и, улучив момент…
Он все же начал есть, все с большим аппетитом. Еда была слишком пряной, так что, будучи властителем Таргелиона, он не садился за стол с истерлингами (что стало ещё одной причиной неприязни Ульфланга к остроухим гордецам). Но сейчас ему было с чем сравнить, и, конечно, это не шло ни в какое сравнение с помоями, которыми ему приходилось питаться.
Он потерял бдительность от вина, вкусной пищи и удобной одежды. Так что сразу даже не вырвался. А потом было поздно. Его повалили лицом на столешницу, двое раздвинули ноги, крепко сжимая щиколотки. Кто-то стискивал заломленные за спину руки и коленом вжимал его в стол. А потом чужие руки раздвинули ягодицы и пальцы нагло и безжалостно вторглись в его нутро.
А потом ему всадили рукоять плети — сразу с силой, глубоко, царапая стенки
Морьо вырывался, и ещё как, сразу сбросил с себя двоих или троих — но стражников было куда больше. Горло стиснули так, что едва не придушили. Он глухо застонал. Скоро рукоять по крови стала проходить в его задний проход и правда куда легче — но ощущение разрывающей боли не прошло. Потом его уронили коленями на пол — десятник подошёл к нему, лицом вжимая в свой пах: несло мочой, плохо выделанной кожей, конским потом и прочим. Морьо стиснул зубы, мотая головой, но истерлинг намотал его волосы на руку и всунул кинжал меж зубов.
— Ты ведь уже знаком с этой штукой и с тем, что Ульфланг слов на ветер не бросает? Я тебе зубы выбью, если станешь кусаться, и посмотрим как ты долго, падаль, протянешь без них.
О, Морьо и не думал соглашаться — и первый же удар заставил его выплюнуть обломки зубов.
Ульдор загнал ему в рот нечто типа скобы, раскрыв широко — так, что подбородок эльфа чуть ли не касался шеи. По подбородку текла слюна с кровью. Морьо пытался сомкнуть зубы, но скоба только впивалась в десны
— Ну, кто смелый? Не бойтесь, укусить не дадим, — ухмыльнулся хозяйский сын.
Кровь пропитала длинную рубаху — плеть никто не выдернул, и она касалась бедер — унизительно, будто эльф был уже не разумным существом, а животным, бесправным псом, с которым можно было делать, что угодно — даже это.
Истерлинги посмеивались, но начать первым не смел никто, и Ульдор решил первым подать пример остальным. Он намотал волосы Морьо на руку, выпростал член из штанов и поводил им по губам. Загнал головку за щеку, затем уперся в гортань, начал медленно потираться им, трахая рот все глубже. Морьо понял, что скорее лишится остатков зубов, чем остановит творящееся, и прекратил попытки выплюнуть скобу. От каждого движения она сильнее заходила под челюсть и за губу, терлась, разрезая нежную слизистую. Весь рот казался отверстой раной. Загнанный глубоко в горло член был досадной помехой дыханию, больше того — Морьо скоро начало выворачивать от отвращения. Тошнота накрыла его, заставив согнуться, но Ульдор не давал. Чередой быстрых резких движений он трахал инстинктивно сужающееся горло, пока не кончил, и Морьо поневоле проглотил его семя.
После Ульдора осмелели и остальные. На надменном лице Морьо явственно читался ужас. Расширенные глаза слезились так, что слезы катились крупными каплями по щекам. Эльф хрипел, содрогаясь всем телом. В какой-то момент он заплакал по-настоящему, поскуливая, как затравленный раненый зверь, и вздрагивая.
Он очень хотел умереть, но просто уйти не мог. Наверное, поэтому выжил Майтимо. Поэтому до сих пор жив Турко и… И он сам. Теперь он жалел, что не попытался бежать. Тогда бы он просто умер в пустыне от голода и жажды или его бы забили плетьми насмерть, а не… Не вот это. Смерть не будет избавлением. Как он посмотрит в глаза отцу? После того, как дал себя схватить, подвёл братьев и дошел до такого унижения?
От мыслей о посмертии стало ещё страшнее. В отличие от Тьелко, он не мог просто уйти в себя и воспоминания и отречься от боли, и чувствовал все.
Когда его, не прекращая насиловать раскрытый рот, поставили на четвереньки, заставляя вздернуть зад, и вторглись в сочащийся кровью анус, он даже не вырывался — просто не мог физически найти в себе силы.
— Даже не потерял сознание. Силен, — одобрительно сказал кто-то.
Ульдор уже не участвовал в оргии, наблюдал за пыткой со стороны, зато остальные осмелели и брали пленника по двое. Колени у Морьо подогнулись — он бессознательно подтягивал их к груди, принимая самую удобную и безболезненную позу, но отдыхать ему не давали, удерживая на руках. Судороги боли отпускали ненадолго, и он снова отталкивал истерлингов, зло звал их грязными тварями, забывая, как стыдился своего глухого голоса и немого рта. Проклятия доносились глухо и невнятно, похожие на звериный вой и скулеж, и все творившееся было как дурном сне, в черном мороке, какой мог навеять Моргот. Но Морьо, в отличие от обездвиженного брата, пару раз даже ухитрился схватить что под руку попадется — один раз брошенный ножик, другой раз ту самую плеть, чтобы отмахнуться от того, кто его держал, за что его снова били, заламывая руки и выворачивая запястья. По ногам текла кровь — ощущение влаги не покидало его еще долго. Весь воздух пропитался запахом их семени и его крови. Под конец его грубо швырнули на пол, и теперь не было даже сил кинуться на Ульдора, насмешливо говорящего ему:
— Я передам Мариду, что твой брат напрасно изображает трепетную лань. Скажу ему, ты прекрасно обслуживал нас всю ночь и мог вместить троих одновременно.
Разбитые в кровь колени подгибались, не давая подняться и вцепиться предателю в горло. Ульдор пнул его в живот, Морьо согнулся пополам и взвыл. Он забился в угол, но его никто не думал вытаскивать: наступило утро, и стражники со слугами разошлись, оставляя его зализывать раны. Тогда только он ненадолго прикрыл глаза и отрешился от пульсировавшей боли. Потом из темноты возник образ Курво.
“Что с тобой? — звал он его. — Ты кричал?”
“Мне было плохо, Курво. Так плохо. А я даже не мог умереть”.
Курво не отвечал.
“Я наверное умру после этого”, — подумал он снова.
Куруфин вскочил: стояло раннее утро, но большинство слуг поднималось, торопясь задать питья и корма скотине, прибраться, привести двор в хороший вид. Никому не было до него дела — но и перелезть забор у всех на виду не вышло бы. Он вспомнил о калитке, но та была закрыта на засов с другой стороны. Курво поозирался и перемахнул ее, торопясь отыскать брата.
