Курво поднял глаза.
— Да. Но я собирался убить его и умчаться прочь с оружием и припасами, а ты, верно…
— А я дал слово и не позволю убивать того, кто спас наши жизни, — зашипел Охотник, — мне Нарготронда хватило, Куруфин. У нас сделка. Договоренность. Вас обоих отпускают, а я остаюсь. До конца.
— До твоего конца? — насмешливо уточнил Искусник.
— До его конца, — Турко нервно и возмущенно поджал губы. — Потом я смогу вернуться. Куруфин, — тон его сменился со злого на умоляющий, — за вами отправят погоню в любом случае. Вы далеко не ускачете, да и без припасов не сможете перебираться через пустыню вдвоем. А так к зиме Морьо отправится и вы уедете с караванами. Не смотри на меня так!!!
Куруфин едва сдержался, чтобы не выкрикнуть в лицо брату, что он идиот. Они поругались: один говорил, что словам Марида не стоит верить, другой обижался — ведь он выдумал, как ему казалось, идеальный путь освободиться от этого плена.
— Кто может обещать, что ты не окажешься на месте Морьо, едва мы сбежим? Хорошо, Марид от тебя без ума, но Ульдор сделает все, чтобы отомстить!
Турко молчал.
— Вы, по крайней мере, будете свободны. Я могу связываться с тобой через осанвэ.
— Правда? Много раз мы смогли дозваться отсюда Кано и Нельо?
— Моргот… Он расставил сети против нас. Черная завеса мешает, но вы вернетесь, соберете армию и разобьете его, наконец. А потом и за мной вернетесь. А если и нет, то что ж — век эдайн недолог, а Марид все равно уже прожил большую часть своей жизни. Мне среди эдайн не встречалось таких, кто жил дольше семи или восьми десятков — если только в них не было крови эльдар.
Курво ощущал горечь. Когда-то брат обвинил его в том, что он подкладывает его под этого ювелира. чтобы выгадать себе больше свободы. А теперь? Теперь Турко сам охотно идет на это. “Нет, нет… Вот так оставить брата… Ни за что”, — убеждал Курво себя и тут же, без лишних слов, перед ним возникала соблазнительная картина их возвращения назад. Все кончится, кончатся мучения и унижения. Особенно — для Морьо. Ведь это им тут сравнительно хорошо (предположим, избили один раз, но за провинность), а Морьо несколько лет может и не прожить. И Турко прав. Одному или даже вдвоем через пустыню не перебраться. Хотя бы потому, что они даже не знают, как отыскивать родники, места для безопасного ночлега и как не сбиться с пути среди однообразных серо-желтых песков. И все-таки, как он не хотел бросать брата — и не хотел, чтобы Турко сломался в руках этих зверей.
— Если я попытаюсь сбежать после того, что обещал Мариду, больше ни у кого из нас шанса не будет, — напоследок бросил разобиженный охотник и вышел, хлопнув дверью.
Курво занялся работой. В этот раз он расстарался: сделал механическую птицу, инкрустированную драгоценными камнями, которая пела и трепетал крылышками. Вручил ее Мариду, рассыпаясь в благодарностях за второй шанс и кланяясь чуть ли не в ноги.
— Встань. Подойди сюда. — Марид приказал ему без особого тепла, но и без следа злости. Он рассматривал поднесенную птицу, цокал языком, слушая переливы голоса, пробовал крылышки, которые трепетали в его руках, наслаждался работой, но мысли его явно крутились не вокруг поднесенного ему шедевра. — Твой брат просил за тебя — да ты и без меня это знаешь. Не скрою, мне тяжко тебя отпускать. Знаешь, почему я соглашаюсь? — глянул он на Курво. — Не хочу, чтобы за компанию с братьями ты прирезал остальных моих мастеров или просто невинных людей по пути. Уж лучше добром. Хоть я вовсе этого и не хочу. Ты талантливый мастер, среди нас такого больше не будет. И я хочу, чтобы ты раскрыл свои секреты и основное время до отъезда Ульфланга уделил обучению остальных мастеров.
Курво коротко рассмеялся.
— Такого и среди нас больше не будет, — без ложной скромности сказал он. — Наш отец, я и мой сын, — он помрачнел. — Хорошо. Я обучу всему, чему могу. Но наш отец был величайшим из мастеров, а по-настоящему обучил работать только меня и внука, хотя и Турко, и Морьо знают основы и могут выковать неплохое оружие или свадебные кольца. Но не более того. Так что я постараюсь, но не могу ничего обещать.
— Главное — оставь нам записи, — согласился Марид. — А я отыщу в подмастерья парнишек посообразительней. У меня самого несколько сыновей, но пока ни одного из них я не могу назвать своей надеждой.
Потом он побеспокоился об его ранах: как-никак, Ульдор сек его со всех сил. Но Курво повезло — руки остались целы, несмотря на ссадины и содранную кожу, и он не потерял в умениях и сноровке.
— Остроухий, я доверился к тебе. Даже допустил брата навещать тебя, и надеюсь что и ты отплатишь тем же и не станешь жить с мыслью, как всадить мне клинок меж лопаток.
Курво опустил взгляд, доказав тем самым, что подобная мысль приходила ему на ум, и не раз.
— Нет, я… Только пообещайте мне, что Турко получит свободу, когда вам нужен не будет. Что его не будут передавать как вещь от отца к сыну.
— Я ни с кем бы не стал делиться лучшим из того, что имею. И я уже пообещал, — ответил Марид и кивнул ему. — И, зная твоего брата… На драгоценность из сокровищницы он походит мало.
Он был уверен, что отпустит среброволосого эльфа и раньше, едва станет совсем стар и немощен, или когда устанет принуждать его к близости, или когда захочет насладиться моментом, похожим на тот, когда птицу выпускают из клетки — но пока не говорил об этом, чтобы не подавать лишних надежд.
========== Часть 10 ==========
Стоило Морьо немного оклематься, и за него взялись снова. Его перекидывали животом через бревно и брали, сначала подготавливая плетью. Ульдор регулярно обещал отрубить ноги совсем, если Морьо сделает что-нибудь не так или будет зажиматься и сопротивляться, и эльф кое-как раздвигал непослушные ноги и прогибался в спине. Постанывал от боли, не сдерживаясь. Привычно открывал рот, когда его хватали за волосы и запрокидывали лицо. Для него все слилось в водоворот боли, от которого спасало лишь то, что он иногда терял сознание. О скором выторгованном Турко спасении он не догадывался. Ему казалось, что он совсем ослеп от боли и слез. Существование свелось к тому, чтобы только чувствовать как можно меньше боли. Но он сидел на цепи и если его не насиловали, пытался отлежаться. Дворовые собаки и те проявляли к нему больше сочувствия — иногда мешали его выволочь из будки, кусая хозяев за руки, и давали пить и есть из своих мисок. Он лежал скорчившись, дотрагиваясь ног — проверял, потеряли ли они чувствительность? Братья почти перестали его навещать, а сам он слишком ослаб и, если задуматься, видеть никого не хотел. Если его и извлекали, то лишь чтобы доставить очередную боль, заставляя рефлекторно открывать рот и принимать послушную позу.
Курво удовлетворился обещанием Турко. К Морьо не рвался, но предупредил, что брат должен быть жив. И его мучительное существование длилось, хоть Морьо и предпочел бы выбрать небытие. Но его не избивали до полусмерти, а чаще мучили понемногу. Ноги постепенно начали заживать. Однажды ему удалось согнуть их и подтянуть к груди. Ульдор, наблюдавший за несчастным, захохотал.
— Похоже, пора опять подрезать олененку ножки, а, остроухий? — он присел рядом с эльфом медленно вытягивая ятаган из ножен.
Из горла у Морьо вырвался жалобный плач. Он настолько забылся, что хотел попросить не делать этого — теперь уже было совершенно безразлично. Но из горла вырвались нечленораздельные звуки, похожие на лай собаки, и Морьо быстро испуганно замолк. Он потерял все до последнего: честь, гордость, себя самого, не знал даже, что с братьями и живы ли они. Чего еще оставалось жалеть? Ульдор смеялся над его немыми попытками заговорить — настолько, что даже помедлил с ятаганом. И тогда эльф припал к его ногам, обнимая, и посмотрел вверх. Лицо его было жалобным и измученным, и он молил бы о пощаде любыми словами, если бы мог.
