— Сдаешься? — жёстко усмехнулся пятый. — После того, как подвёл нас? После того, как из-за твоей самоуверенности Майтимо проиграл битву, к которой мы готовились пятьдесят лет? Просчитывали каждый ход, собирали союзников? Я тебя предупреждал, что их надо опасаться. Узкоглазые дикари, сказал ты. Можно бросить первыми под секиры орков, сказал ты. Они за золото легко продадут своих рабов и свои мечи, сказал ты. Моргот выставляет огромное количество тварей, мы должны делать так же, сказал ты. Нет, они мне преданы — я им плачу, сказал ты. А теперь ты собираешься трусливо умереть, сбежать? Не искупив вину перед всеми нами и отцом. Знаешь, кто заплатит за твою смерть? Не я — мне на себя плевать, пусть даже шкуру сдирают. Тьелко. Его не трогают. Пока не трогают, но я его ни разу не видел с тех пор. Если ты умрёшь, что будет с ним и со мной? Я бы может и пошел на это, если б рисковал только собой. Но Тьелко я подставлять не собираюсь.

Морьо отвернулся и прекратил взывать к брату. Слова Куруфина жгли ещё сильнее, чем хлыст Ульдора, и справедливость их оскорбляла и обескураживала. Значит, надежды нет и надеяться не на что: он будет молча подыхать тут — вернее, гнить заживо.

“Тогда уйди, — попросил он. — Мне больно на тебя смотреть”.

Но Курво не ушел. Его касания казались грубыми, хотя брат вряд ли старался специально унизить его: просто лечил, смазывая открытые раны и порезы чем-то едким. Заставил раздвинуть ноги, вытащил и брезгливо оглядел тряпку.

— Что это? — он отбросил ее и запустил ладонь между ног к заднему проходу, гладя его. Морьо скривился.

Куруфин вздохнул. Морьо и правда приходилось плохо, и он, Куруфин, понимал его желание умереть. Понимал — и не желал принимать.

— Мы выберемся. И тебе нужно дожить до этого момента целым. Нужны силы — вернуться домой. Мы можем пережить твоих хозяев — век смертных недолог, — терпеливо объяснял он, смазывая задний проход брата. — Или им надоест мучить тебя. Я попрошу тебя в подмастерья — скажу, что ты тоже неплохой мастер,получше смертных щенков. Там над тобой не будут измываться. А потом выберем подходящий момент и сбежим. Братья наверняка живы — мы соберёмся и пойдем на Врага, не размениваясь на вшивых смертных. Да, ты совершил ошибку — но ты пытался. Ты хороший правитель, Морьо, и ты вернёшься к своим верным, как вернулся Майтимо. Ты останешься лордом, несмотря ни на что. Ты считаешь отсутствие языка уродством? Ты сможешь отдавать приказы письменно и общаться осанвэ. Ты справишься, брат.

Морьо слушал утешения брата и слезы текли из глаз, горячие и жгучие, хотя он вовсе этого не хотел. Ему стало легче и он доверялся его движениям. Пожал его руку.

“Спасибо, Курво. Если бы не ты…”

Слова не слишком его обнадежили, — ясно, завтра над ним станут измываться снова, но брат напомнил, ради чего стоит жить и перетерпеть это.

Он встал перед братом на колени и обнял его ноги, прижимаясь. Кивнул.

Боль и усталость мешали распрямиться.

— Ну, что ты, — Курво похлопал его по плечам. — Встань.

“Не могу”.

— Мне надо идти, Морьо. Не забывай о долге и не падай духом.

Курво ушел к себе, Карантир, хромая, поднялся, чтобы лечь где-нибудь в сарае.

К утру ему и правда стало легче — настолько, что боль отпустила. От этого ожидание новой боли стало мучительнее. Где-то глубоко зарождался страх, что вот-вот начнется все сначала

Ульдор знал, что переход от боли к облегчению только усиливает пытку — поэтому и не мешал свиданию братьев. Даже самого стойкого подтачивало ожидание боли — куда хуже, чем сама боль.

Марид знал про его угрозу выкупить Куруфина — но он ни с кем не собирался делиться столь искусным мастером, напротив, даже хотел пообещать, что выкупит Морьо у Ульфланга, если бы не сомневался, что те согласятся. Следующим замыслом хитрого ювелира было показать Турко, каково приходится его брату, чтоб тот стал посговорчивее. Оставалось только выбрать время и пригрозить, что если он не смирит свой нрав, брата начнут пытать. С этими мыслями он и поднялся наверх, где держали Турко. Среброволосое его сокровище пришло в себя, но его кормили и поили насильно, не отвязывая, боялись, что эльф повредит себе.

Турко пытался отказываться от еды и кусался по возможности. Запястья были растерты в кровь — сын Феанора не оставлял попыток вырваться. Пытался растрясти изголовье кровати, вывернуть руку из ремней, выломать витиеватые украшения изголовья — все было напрасно. Марида встретил полным ненависти взглядом и невозмутимым выражением лица.

Ничего, сейчас он найдет способ убедить его отдаться себе спокойно, может, даже с охотой. И Марид посмотрел на Турко с некоторой грустью и в то же время затаенной надеждой, а потом вкрадчиво начал:

— Драгоценность моя, ты хочешь увидеть брата?

Турко не отвечал, не понимая языка, хотя начал смутно догадываться, что истерлинг что-то предлагает ему, и посмотрел настороженно и зло, не ожидая ничего доброго.

Его связали цепью и свели вниз, провели в соседний двор, и Марид велел позвать Морьо. Ювелир обратился к Ульдору, спрашивая, можно ли поразвлечься с его распутной девкой — так они называли теперь четвертого сына Феанаро.

Тот кивнул.

— Или, может быть, стражники захотят спустить в него все по очереди, — расхохотался он.

Перед Турко стоял Морьо — но каков был его вид! Избитый, еле похожий на себя, в кровавых коростах, обнаженный внизу до причинного места, он отвёл взгляд от брата.

Морьо стиснул зубы.

“Не поддавайся на их уговоры”.

Келегорм побелел. Марид, который видел на его лице только бешеную злость и равнодушие, теперь мог наблюдать целый спектр эмоций: ужас, неверие, жалость, почти физическую боль. Сейчас, не похожий на восковую статую, Турко казался ещё краше.

— Что вы с ним сделали! — вскрикнул он. — Балроговы дети. Орки, и те милосерднее.

“Брат, нечего меня жалеть. Это я решил заключить союз с этими предателями. Это по моей вине вы попали сюда, — сейчас Карантир говорил словами Курво. — Сохрани себя в целости, не жалей, а мне уже ничего не страшно, даже если они прикажут своим собакам порвать меня на части”, — добавил он. Марид дёрнул цепь, заставляя посмотреть на себя.

— Ну что? Пожалеешь брата и согласишься подарить мне немного ласки? Или сейчас Ульдор велит пустить твоего брата по кругу. Может, кинет его псам.

Турко опустил ресницы и отрицательно мотнул головой, глянув на Марида все с той же бешеной холодной ненавистью.

Потом перевел взгляд на Морьо.

“Морьо, какая разница, кто в чем виноват. Если бы мы с братом были осторожнее, у нас были бы дориатрим, и не было бы вообще нужды в истерлингах. Ты нас приютил после Нарготронда и ты ни в чем не виноват!”

— Похоже, не сильно он заботится о братце, — помрачнел ювелир.

— Проверим, — усмехнулся Ульдор и махнул слугам.

Морьо один из вастаков подсек ударом, и он упал на четвереньки. Подняться ему не дали. Содранная рубаха обнажала светлую кожу, запекшуюся кровь вокруг заднего прохода, еле успевшие затянуться ссадины. В этот раз пленником побрезговали все. Ульдор обошел его, пнул, но мараться не стал. Достал плеть из-за пояса и хлестнул по едва затянувшимся порезам на спине. Раздался глухой немой стон — точно пороли животное, а не разумное существо. Пороть его вастакам быстро надоело, и Ульдор свистом подозвал пса — не дворового, а натасканных псов (за ними сходили на задворки города, в бордель). Огромный пёс обнюхал предложенную добычу и сперва отошёл. Его стали натаскивать, и наконец собака поняла, что требуется.

Турко, который до этого молчал, отрешённо глядя вдаль, встрепенулся. Дернулся к псу, приказывая остановиться — куда там. После ухода Хуана отношения с келвар у него разладились, а эта тварь, наверно, и так бы не подчинилась. Пёс был похож на морготова прислужника, гаура. Из тех, что, по рассказам, загрызли Финдарато. Тогда Турко расширенными глазами уставился на пса и дернулся с мольбой к Мариду.