Саурон крикнул стражу.

— Прикажете схватить?

Нирвэ скоро приволокли обратно и поставили на колени: двое дюжих орков еле справлялись с эльфом.

— Не калечить, — приказал Саурон и подозвал третьего стражника. — Возьми-ка розги и отхлестай этого наглеца по мягкому месту. А я посмотрю.

Он с удовольствием устроился на ложе, наблюдая. С Нирвэ стащили узковатые для него штаны и задрали тесную тунику, обнажая пухлые ягодицы. Один за другим хлесткие удары оставляли красные полосы на его плоти. Но с губ этого гордеца не срывалось ни единого стона. Странно… Саурон был уверен, что тот уже больше чем возбуждён: ведь экзекуция не была грубой. Скорее возбуждающей.

— Ну же, давай, — Саурон, не выдержав, вскочил и приблизился к нему. — Скажи, что ты хочешь меня.

Но ответом ему был лишь гневный сверкающий взор.

Нирвэ стойко вытерпел всё, потом с трудом натянул штаны на ещё сильнее распухшие ягодицы (наблюдать за этим доставляло Саурону истинное удовольствие: он даже немного утешился, что не услышал ни единого стона), и вышел.

А когда Саурон вспомнил о Нирвэ вновь, выяснилось, что в крепости его давно никто не видел. Этот наглец снова сбежал. Саурон, как всегда, считал, что легко его забудет, но собственная память играла с ним злую шутку. Без конца на ум приходили сцены того, как Нирвэ секут перед ним, или как тот сам отдаётся ему, прижимая к постели своей тяжестью… Саурон просыпался с его именем на губах.

Его собственный эльф, пусть слишком своенравный, но горячий, страстный, а его тело? Мягкая, податливая пышная плоть, которую так приятно было сжимать в пальцах, царапая. Нирвэ сам стеснялся своих новых размеров: они казались ему чрезмерными, но Саурон так не считал. Он вспоминал мягкие чуть приподнявшиеся холмики его грудей, его мягкий животик, бедра, за которые можно было подержаться или оцарапать, оставив на них красные длинные царапины своими когтями, и жалел, что опять упустил его. А его волосы, похожие на золотистую гриву самого Финрода, и гордое личико, а мягкие губы…

— Что за наваждение, — недовольно проворчал он.

Нирвэ следовало вернуть, и Саурон приказал отправить шпионов на поиски беглеца. Сотни воронов и мелких, невидимых человеческому глазу духов отправились разыскивать одного-единственного эльфа. А сам Тёмный Властелин вместо того, чтобы ждать, пока Нирвэ не приволокут обратно, тоже отправился на его поиски.

***

Чем же занимался эльф? Покинув в раздражении посмевшего изменить ему Саурона, он первое время шёл куда глаза глядят, не разбирая дороги. Минас-Тирит, где они были все это время, стал большим торговым городом, и у Нирвэ целый день ушёл на то, чтобы достичь его северных ворот.

Первое время злость не давала ему думать ни о чем, но с наступлением сумерек пришлось задуматься о том, где переночевать. Можно было, конечно, уйти из города насовсем, но единственный плащ вряд ли позволил бы с комфортом переночевать среди холодных скал. Да и сам он успел отвыкнуть от грязи и холода. Шаги его замедлились, и он забрёл на рынок на самой окраине. К вечеру лавки торговцев стояли закрытыми, и редкие прохожие пересекали его быстро, пока подмастерья и слуги при лавках сворачивали товар и закрывали ставни. Это был не богатый центральный рынок: тут торговали те, кто привёл скот или привёз овощи со стороны роханских степей.

Нирвэ грустно прошел меж рядами закрытых палаток. Вдобавок, растянутый обильной пищей желудок давал о себе знать, и ему мучительно хотелось есть. Он подошёл к одной из лавок, где горел светильник над дверью. Тут торговали хлебом и наливали путникам горячего чая; увы, Нирвэ не взял с собой ничего, кроме того самого ножа, что недавно прижимал к горлу Саурона. Догадываясь, что бесплатно кормить его никто не станет, он обратился к человеку за прилавком и спросил, не найдётся ли у него работы, за которую его накормят. Тот привык к попрошайкам и хотел было прогнать его, но потом разглядел и приличные чистые одежды, и лицо эльфа, и почесал в затылке:

— Что ж, парень ты с виду крепкий, может, мясник согласится взять тебя к себе. Умеешь разделывать коровьи туши?

Нирвэ кивнул. Он не раз видел, как прямо при кухне этим занимается дворцовый мясник. Ему вручили большой топор. Раньше худенькому нолдо было не поднять эту тяжёлую махину, но теперь он обнаружил, что легко справляется с ним, и неумело, но старательно принялся им орудовать. Мясник стоял рядом, поправляя его и указывая, как лучше отделять кости от мяса, потом ушёл. К ночи Нирвэ так устал, что готов был упасть на пол и лечь спать прямо здесь, на залитом кровью полу, но человек отвёл его в небольшую каморку, дал хлеба и питья, и сам устроился рядом. Так он остался со слугами при лавке мясника.

Тут теперь и проходили его дни. Двор при лавке был закрытым, но Нирвэ лишь радовался тому, что никто не видит его, и вовсе не стремился ни к старой бродячей жизни, ни к роскоши дворца Саурона. Он хотел выкинуть неверного господина из головы, и пока что это вполне у него получалось. Работа помогала в этом: приходилось потрошить тяжёлые туши, подвешивать их под потолок, чтобы стекла кровь, потом разделывать на мелкие кусочки, часто колоть дрова для печи, где коптили и готовили мясо… Нирвэ грустил, но никогда бы не сознался себе в этом. Он считал, что Саурон жестоко играл с ним.

Тут ему тоже некогда было взглянуть на себя в зеркало. Нирвэ считал себя отвратительным, неповоротливым и непозволительно толстым и не замечал на себе чужих жадных взглядов. А когда встречал очередной полный желания взор, то думал, что люди смеются над ним. Всё кончено. Где это видано — толстый эльф? Поэтому он не слушал их шёпот у себя за спиной. А между тем его приметила пара слуг из дворца. Был среди них и распорядитель, знавший Саурона. Он и приказал выкрасть тайком этого эльфа, чтобы продемонстрировать его своему господину. Что Нирвэ и есть тот, кого ищут, распорядитель не знал.

Он видел, как Саурон, потеряв Нирвэ, часто становился то беспричинно злым, вымещая все на слугах, то грустным, и думал, что ничто не спасает так, как новая любовь или, по крайней мере, симпатичный новый любовник.

— Ах, господин, вы всё тоскуете по тому эльфу, который посмел угрожать вам?

— Поди прочь, — Саурон не настроен был слушать сладкие речи слуги. Ему нужен был его Нирвэ, а не очередной развратный наложник из публичного дома, пусть и смазливый на лицо.

— Господин, нет-нет, я лишь хотел сказать… Видели бы вы, какой красавец работает в одной мясной лавке на окраине! Всё как вы любите. И рост, и такая же фигура, лицо…

— Я сказал, нет! — рявкнул Саурон.

Но слуга не отступался.

— Хотя бы взгляните!

Саурон закатил глаза, но махнул рукой, как бы позволяя. К нему ввели вырывающегося, закованного в цепи эльфа. Его строптивого эльфа.

— Нирвэ!

Он и не ждал его увидеть. Глаза у него засияли ярким огнём. Губы сами растянулись в улыбке, хоть и стоило напустить на себя строгий вид. Он велел слугам выйти, сам же обошёл эльфа вокруг.

— Должен признать, ты хотя бы не потерял прежних форм, а то я уж боялся, что тебя снова придётся запирать при кухне.

Правда, помимо небольшого лишнего веса, теперь у Нирвэ выделялись и бугры мышц, и со стороны Саурона было весьма опрометчиво освободить его от цепей. Он уже спустя секунду был прижат к стенке этим нолдо. Ноздри у Нирвэ раздувались от гнева. Он зло осведомился, почему его никак не оставят в покое? Кажется, он предоставил возможность Саурону заниматься развратом сколько угодно. А майа лишь обвил его шею руками. Он многое мог бы сказать, но вместо этого предпочёл удовлетворить давно сдерживаемое желание. Он снова поглаживал поясницу Нирвэ, а затем мягкое место пониже спины, и блаженно улыбался.

— Я не твоя игрушка! Как тебе понравится, если я сам воспользуюсь тобой и брошу?

Тёмный Властелин насмешливо глянул на него, не веря, что тот сможет причинить ему какой бы то ни было вред или исполнить свою угрозу. Эльф начал грубо срывать с него все его изысканные одежды и приник, придавив к полу своей тяжестью. Саурон позволял ему всё это. Было в этой грубости что-то возбуждающее. Почему бы не дать нолдо хоть раз почувствовать себя главным?